Победные трубы Майванда. Историческое повествование - Нафтула Халфин

За Герирудом местность стала постепенно меняться. На второй день, миновав селение Мирдауд, вступили в холмистую область, с видневшимися вдали округлыми горами — то были отроги хребта Сафедкох. На третий день пути, за рабатом Мирали, построенным, по преданию, великим поэтом Алишером Навои, пересекли небольшой обрывистый кряж и начали спускаться в долину реки Адраскан. На бивак остановились вблизи обширного караван-сарая, недалеко от селения Адраскан. Тут к войску присоединилось ополчение племени нурзаи, кочевавшего в горных долинах, расположенных к востоку.

На следующий день преодолели хребет Кохидеххар и заночевали у гробницы святого Ходжа Ория. Дальше совершили небольшой переход по предгорьям и разбили походный лагерь у селения, носившего название Чашмаи Узбаки, или Узбекский Родник. Отсюда начинался богатый Сабзаварский оазис, раскинувшийся в широкой котловине. С севера, востока и юга его ограждали горы, и только на западе простиралась пустынная каменистая степь.

По заведенному Аюб-ханом порядку, если переход был не очень напряженным и до наступления темноты оставалось хоть какое-то свободное время, его использовали для упражнения сарбазов и артиллеристов в стрельбе, соваров — в кавалерийских атаках. Не склонный себя излишне утруждать, корнейль Мурад Алим пытался возражать против этого, ссылаясь на возможное недовольство солдат.

— Чьих? Твоих? — раздраженно спросил сардар.

— А хотя бы моих.

— Давай поедем к ним!

Через полчаса они подскакали к рабату, где расположился арьергард. Коноводы пасли лошадей в пойме небольшого ручья. На самом постоялом дворе, где когда-то, в лучшие дни, останавливались богатые и многолюдные караваны, солдаты завершали обед. От котлов, вокруг которых они сидели группами, доносился аппетитный запах жареного мяса.

— Хорошо живешь! — бросил правитель.

— Пустой мешок стоять не может! — довольный похвалой, откликнулся пословицей корнейль. — Люблю поесть и рад, когда могу накормить.

Поев, солдаты воздавали обычную благодарственную молитву Аллаху и поднимались на ноги.

— Салам алейкум! — произнес Аюб-хан. — Мы приехали поговорить с вами. Зовите товарищей и подходите поближе!

Вскоре его окружила огромная толпа.

— Знаете ли вы, зачем и куда мы идем? — спросил гератский властитель.

После некоторого замешательства из толпы выступил рослый статный сарбаз с изрядной сединой в усах и бороде. Конец чалмы у него был подоткнут; это означало, что он посвятил себя достижению определенной цели. За спиной, на потертом ремне, висел джезаиль; приклад и ложе его были отполированы руками не одного поколения.

— Меня зовут Ахмад. Ты немного опоздал, сардар.

Аюб-хан с недоумением взглянул на него.

— Да, совсем немного опоздал к обеду. Мы ели мясо, жаренное с рисом и луком. Ну, это наше блюдо — курма. Теперь у нас прибавится сил, чтобы бить врагов. Вот так, сардар. Поели курмы — побили инглизи!

Этот неожиданный поворот вызвал смех среди солдат. Улыбнулся и правитель.

— У тебя как-то все просто получается: поели и побили. Инглизи — сильный и опасный враг.

Ахмад нахмурился.

— К несчастью, сардар, мне, хотаку, это слишком хорошо известно. Земли нашего племени далеко отсюда — в Сулеймановых горах. Инглизи давно точат на них зубы и уже часть захватили. Много моих родных и близких сложили головы в борьбе с ними. Я — гази, дал обет сражаться против них, пока дышу!

По двору пронесся одобрительный шум.

— Ну ладно, Ахмад и все, собравшиеся здесь! — возвысил голос Аюб-хан. — Вы, конечно, уже догадались, куда мы идем? На Кандагар!

В ответ послышались воинственные возгласы.

— Там нельзя рассчитывать на плов: его в драке не раздают! — властитель Герата многозначительно взглянул на Мурада Алима. — И встретит нас не только куриная армия вали, придется иметь дело с очень сильным войском инглизи. Чтобы добиться успеха, надо как следует подготовиться. Правильно я говорю?

— Верно, сардар!

— Справедливо!

— Тогда я приказываю корнейлю Мураду Алиму найти время — даже за счет вашего отдыха и сна, — чтобы сарбазы и артиллеристы стреляли как можно более метко, а конные атаки соваров были неотразимыми.

Находчивость хотака Ахмада не осталась незамеченной: правитель назначил его начальником всех гази.

Тяжелее всех доставалось командиру авангарда Файз Мухаммаду. Он часто поворачивал коня и мчался назад: надо было строго соблюдать порядок движения — на пятки наступали основные силы армии. Тезинец похудел, осунулся, под глазами появились мешки, часто кололо сердце, но его не покидало чувство радостного возбуждения: вместе со своим народом, взявшим оружие, он шел бить ненавистного, жестокого врага. И хорошо, что в этот момент рядом с ним был его сын, его радость и гордость!

…Испокон веков, кто бы ни шел по старинной дороге из Герата в Кандагар — торговые караваны или полчища завоевателей, — все они, дойдя до Сабзавара, останавливались здесь на отдых. Огромная овальная котловина, окаймленная видневшимися на горизонте цепями гор, вся была изрезана густой сетью арыков и подземных каналов — кяризов. Поля сменялись садами, одно селение сливалось с другим, и каравану приходилось совершать целый дневной переход, чтобы пересечь этот благодатный оазис.

Его центром был прятавшийся в тени деревьев город Сабзавар; это название так и переводилось — «Средоточие зелени». В древности он именовался Исфизар, славился ремеслами и торговлей, но во время походов Тимура его жители восстали против жестоких завоевателей и убили наместника. Тогда Тимур приказал истребить всех горожан. Две тысячи человек, обвиненных в подстрекательстве, были связаны и положены друг на друга. Каждый новый ряд пересыпался землей и битым кирпичом. Чтобы заглушить стоны, рты обреченных забивали песком. Так из людей воздвигли башню смерти. Город разрушили до основания, и он, возродившись уже после смерти тирана, никогда не смог достигнуть былого богатства и славы.

Страшную память оставляли всегда после себя завоеватели в стране, лежавшей на перекрестке путей из Индии в Туркестан. Страшна была и ненависть народа к ним. И к ордам Чингисхана, затаптывавшим насмерть копытами коней сотни пленных, и к Тимуровым палачам, и к англичанам, сжигавшим невинных на карусели смерти…

После Сабзавара армия Аюб-хана еще целый день шла по дороге, пересекавшей тучные возделанные земли. Затем селения стали более редкими, а на третьи сутки, перевалив холмистый кряж Джидже, войско спустилось на пустынную равнину.

Июньское солнце палило немилосердно. Двигаться можно было только после заката либо в часы, предшествующие восходу. Аюб-хан предпочитал поднимать солдат сразу после полуночи. Пока убирали палатки и шатры, пока навьючивали груз на животных, по небу уже протягивались призрачные, мерцающие полосы; их называли Нури шаб, Свет ночи. Тропы становились заметными, и армия выступала в поход. Еще через час-полтора на востоке прорезалась тонкая полоска, сперва зеленовато-серая, затем она розовела, становилась алой и под конец золотистой, будто солнце откуда-то из неведомых далей посылало стрелы своих лучей на борьбу с тьмой. После восхода над степью продолжал веять ветерок, и лишь когда начинался дневной зной, колонны останавливались на привал, успев пройти привычный для караванов переход в шесть курухов, или восемнадцать-двадцать километров.

На восьмые сутки после выхода из Сабзавара, в четверг 16 раджаба, или 24 июня, достигли Фараха. Это произошло в канун дня праздничной молитвы — джума-намаза. Окруженный широким и глубоким рвом, обнесенный валом и стеной с башнями, город мог бы играть роль сильной крепости, если бы ров не был почти засыпан, степа не лежала наполовину в развалинах. Гафур дивился домам с куполообразными крышами и финиковым пальмам: фарахцы разводили их за красоту кроны, ибо плоды здесь не вызревали.

Он заметил, что отец, отсутствовавший несколько часов, возвратился озабоченный.

— Что-нибудь случилось, сардар? — С тех пор как отец получил чин корнейля, Гафур обращался к нему только так.

— Пока ничего, мой совар, — отшутился Файз Мухаммад. — Идем громить инглизи.

Однако на душе у него было неспокойно. Корнейль вернулся из селения Шамолгах, лежавшего в шести-семи курухах вверх по реке Фарахруд; там временно устроил свою резиденцию Аюб-хан. На совете у гератского правителя обсуждался важнейший вопрос: что делать дальше? Фарах был рубежом, покинув который, нельзя было не раскрыть своих намерений. Поэтому надо было срочно решать, куда идти: на юго-запад, к Систану, или на восток, к Кандагару. Третьего пути не было, разве что назад, в Герат.

На просторной веранде, затененной разросшимися виноградными лозами, правитель обсуждал с военачальниками порядок наступления. Каждый из них — Файз Мухаммад, Аминулла, Мурад Алим — доложил о состоянии находящейся под его началом части армии, и каждый из них практически говорил одно и то же: люди рвутся в бой. Сарбазы, совары, артиллеристы… Афганцы, таджики, хазарейцы, кизылбаши, джемшиды, фирузкухи… Забыты вражда и соперничество между палтанами — гератскими, кабульскими, мейменинскими, никого не надо подгонять, все идут вперед!