Приглашение на танец - Мэнди Коллинз

Его лакей уже ушел, и Лукас, обнаженный по пояс, в одних кожаных бриджах, стоял у камина лицом к огню. Локтем он опирался на каминную полку. Некоторое время Сесили просто стояла и смотрела на великолепного представителя рода человеческого, который стал ее мужем. Она любовалась его широкими плечами, красивым торсом, сужающимся к талии, радуясь возможности разглядывать его, когда ее никто не видит. Было тихо, и Сесили слышала только потрескивание пламени да звук собственного дыхания. Находясь в одной комнате, они были одновременно и вместе, и порознь. Сесили все не решалась дать знать о своем присутствии, а когда собралась было заговорить, по телу Лукаса вдруг прошла дрожь, и раздался тихий низкий звук. Он плачет, поняла Сесили. Сильный и нежный мужчина, который сегодня вечером обнимал мать и невестку, пока они изливали свое горе в слезах, оставшись один, дал выход собственной скорби. При одной мысли об этом у Сесили рыдания подступили к горлу. Она была готова упасть на колени, страдая за него, но не стала сдаваться, а осторожно, стараясь не испугать, направилась к нему.

Сесили робко дотронулась до его спины. Лукас вздрогнул, но не повернулся сразу же и не приказал выйти из комнаты, а так и остался стоять к ней спиной.

— Сесили, с твоего разрешения я хочу сегодня ночью побыть один, — сказал он.

— Правда? — мягко спросила она. — Ты действительно так решил, чтобы я не видела тебя в скорби? Уверяю вас, ваша светлость, что бы вы сегодня ни сказали, что бы ни сделали, это не уронит вас в моих глазах.

Лукас сделал глубокий вдох.

— Прошу тебя… — Его голос был напряжен. — Пожалуйста, просто оставь меня в покое.

— Лукас, не отгораживайся от меня, прошу! Я хочу тебе помочь.

После этих ее слов он повернулся. Его глаза горели.

— И тебе хватает наглости просить меня не отгораживаться? Ведь это ты решила держаться от меня на расстоянии, после того как нас соединила самая интимная близость, какая только может быть! Это ты отказывалась дать мне хоть на йоту больше нежности сверх необходимого минимума из страха, что можешь влюбиться в мужчину, который, между прочим, является твоим мужем. Прошу прощения, мадам, если не прыгаю от радости из-за этого милостивого предложения, но я с таким же успехом могу предаваться горю в одиночестве, как и разделить его с тобой, чтобы только утром ты снова спряталась в свой кокон.

В его голосе прозвучало столько боли, что Сесили была ошеломлена. По сути, все, что сказал Лукас, было правдой. Стараясь защитить свое сердце, она все время держалась на расстоянии от мужа, но оставить его горевать в одиночестве сейчас… на это она была способна не больше, чем бросить раненое животное умирать на дороге. Нравится ей это или нет, но их влечет друг к другу какая-то неумолимая сила, и Лукас еще не закончил свою гневную тираду, а Сесили уже обнаружила, что невольно пододвигается к нему ближе.

— Мне очень жаль, — просто сказала она, и слова ее были искренни.

Она сожалела, что подвела Лукаса — дала ему надежду поверить, что у них может быть настоящий брак, а потом ночь за ночью отталкивала его. И больше всего ей было жаль, что он потерял брата.

— Очень жаль.

Сесили обняла мужа, желая утешить его своим прикосновением, своим телом.

— Сесили, сегодня обратного пути не будет, — резко сказал Лукас. — Если этой ночью ты останешься со мной, то так и будет продолжаться. Ты больше не будешь прятаться в свою спальню, когда тебе захочется. Ты больше не будешь убегать.

Сесили встретилась с напряженным взглядом его голубых глаз, в которых еще блестели остатки слез, и поняла, что у нее нет выбора. За то время, что они женаты, он дал ей так много, и сегодня ночью она должна вернуть ему долг.

— Да. — Она приняла решение, и это придало ей смелости. — Я обещаю.

Лукас отрывисто кивнул и, как в первую брачную ночь, поднял ее на руки и понес к кровати. Но в отличие от той ночи сегодня было не время для разговоров, только для наслаждения. Лукас набросился на ее рот с жадностью, порожденной скорбью. Целуя ее с яростной страстью, так что ей стало не хватать воздуха, он положил ее в постель на живот и почти одновременно расстегнул на себе бриджи. Не тратя времени даже на то, чтобы снять с нее полупрозрачную ночную рубашку, он подтянул ее к краю кровати и задрал подол до бедер. Сесили ошеломила сила его страсти. А когда Лукас опустил ее ноги и бедра так, что они свисали вниз, ощущение его власти не только возбудило Сесили, но даже немного испугало.

— Обратного пути нет, — прошептал Лукас ей в ухо и одновременно накрыл ее тело своим.

Потом одной рукой захватил обе ее руки за запястья и поднял их над ее головой, а второй рукой направил свое мужское орудие в то место, которое жаждало его вторжения.

Он полностью вошел в нее одним резким толчком, и это интимное слияние заставило их обоих вскрикнуть от удовольствия. Он снова и снова погружался в ее теплоту, а когда скользил обратно, ее тело сжимало его. Он забылся в этом ритме их слияния, стремление достичь разрядки заставило его забыть обо всем, кроме ощущения, как лоно Сесили принимает его в себя. Звуки, которые она издавала, нечто среднее между стонами и вздохами, еще больше обостряли его наслаждение, и через короткое время он почувствовал, что приближается к пику. Тогда, сделав один толчок, потом еще один, он просунул руку под ее бедра и прикоснулся к ней чуть выше того места, где их тела сливались. Наградой ему стал резкий вскрик Сесили, и ее внутренняя пульсация привела к разрядке его самого. Изливаясь в нее, он обхватил ее бедра и словно жеребец, покрывающий кобылу, слегка куснул в шею.

Намного позже, когда Сесили лежала, окутанная теплом его тела, и оба, утолив страсть, пребывали в полудреме, она спросила:

— Хочешь о нем поговорить?

Лукас устало вздохнул. Сесили почувствовала, как этот вздох прошел по его телу. Некоторое время он молчал, выводя пальцем круги на ее спине, потом сказал просто:

— Он был моим младшим братом. Я до сих пор помню его детский голос, помню, как он упрашивал, чтобы я взял его покататься вместе со мной на моем пони. Мне тогда было лет семь, а ему четыре года. Он всегда просил меня взять его с собой.

Сесили ничего не сказала, только обняла Лукаса. От боли за мужа у нее ныло сердце.

— Я его любил. — Теперь Лукас говорил тихо, словно, если он будет произносить эти слова громко, его горе каким-то образом усилится. — А теперь его нет.

Сесили кольнуло чувство вины, но она попыталась его заглушить. Хотя Лукас в пылу страсти шептал ей слова любви, она была не в состоянии сказать ему то же самое. Сейчас, чувствуя его ранимость, она хотела заверить мужа, что разделяет его чувства, но что-то мешало ей это сделать. Отчасти ее удерживало сознание, что если она отдаст Лукасу свое сердце, то это когда-нибудь может привести ее к такой же скорби, какая сейчас терзает мужа.