Золотой песок - Полина Дашкова

– Значит, в последний раз вы видели его после возвращения из Синедольска. Как вам показалось, он остался доволен поездкой?

– Не знаю, доволен ли. Он был возбужден, взвинчен, мне показалось, он даже похудел за эти несколько дней, и еще очень хотел спать. Устал. Ушел от меня в начале второго. Я предлагала остаться, но он категорически отказался. Хотела отвезти его на машине домой, но он сказал, что ему надо обязательно пройтись пешком перед сном.

– И никакими впечатлениями о Синедольске он с вами не делился?

– Так, общие слова. Сказал, что там закончилась предвыборная кампания и все в плакатах с портретами победившего кандидата. Такие красивые плакаты, что победителю, вероятно, жалко их снимать.

Капитан надевал плащ в тесной прихожей, Татьяна стояла в дверном проеме, прислонившись к косяку, задумчиво курила и вдруг встрепенулась:

– Минуточку… – Она бросилась в комнату, вернулась, держа в руках номер «Московского комсомольца» за четвертое мая. В разделе криминальной хроники была маркером выделена коротенькая заметка. «Отморозки из джипа обстреляли витрину спортивного магазина на Ленинградском проспекте. Пострадал манекен. Приехавшие на место происшествия „Скорая“ и оперативная группа обнаружили бедную куклу с простреленными ногами, под горой битого стекла».

– Это случилось той ночью, когда Никита ушел от меня в последний раз, в трех кварталах от моего дома, – пояснила Татьяна.

Глава 25

Тонкое знание простых общечеловеческих слабостей, как всегда, не подвело Феликса Михайловича.

Астахова была настолько занята собственными проблемами, что не сочла нужным глубоко, основательно вдуматься в ту сказку, которую наплел ей доброжелательный наивный толстячок.

Она помнила, что отключила телефон. Она вполне допускала, что могла по рассеянности, в расстроенных чувствах, не запереть дверь. Реальным показалось ей и то, что Антон влюбился в некую Наталью шестидесяти лет.

Она знала, что грязные бабки-бомжихи возникают в его жизни не потому, что нравятся ему больше нормальных, чистых, порядочных пожилых женщин. Порядочные шарахаются от него, не верят в искренность чувств. Почему нельзя допустить, что нашлась наконец одна, которая поверила? Он ведь признавался, что хотел бы встретить такую, жить с ней, как с женой. Но при его болезни это трудно, почти невозможно. Зоя Анатольевна предпринимала когда-то попытки подобрать племяннику надежную, чистую пожилую подругу, однако все неудачно.

Племянника своего она контролировала достаточно плотно, но все-таки уследить за каждым его шагом не имела возможности. Она чувствовала, как тяготит его этот контроль. Разве нельзя допустить, что мальчик сам нашел наконец то, что искал? И вот в этот счастливый момент его так страшно подставили!

За бутылкой водки она успела припомнить все накопившиеся обиды, до нее дошло наконец, что многолетние отношения с Русовым были вовсе не сотрудничеством деловых партнеров. Он манипулировал ею как пешкой. Подставлял, потом как будто вытягивал из неприятностей, но на самом деле опять решал собственные проблемы за ее счет.

Зоя Анатольевна была женщиной разумной, циничной, но даже у нее в голове не укладывалось, как можно не считаться ни с чем, вообще ни с чем… Знал ведь, сволочь, что, кроме Антона, у нее никого нет. Неужели не мог подобрать для своих целей кого-то другого? Он счел удобным воспользоваться болезнью Антона, его люди просто подыскали в доме, в котором скрывался Ракитин, подходящую старуху и подкинули к ней в квартиру оружие, наркотики с отпечатками пальцев Антона, чтобы убийство выглядело как бытовое. Он не убивал Ракитина. После той давней истории с Ксенией мальчик мухи не обидит, ему так досталось в зоне, что вернуться туда для него страшней смерти…

Все путалось у нее в голове, тонуло в злых проспиртованных слезах. Но как ни была она пьяна сейчас, а все-таки сообразила, что вряд ли добродушный ласковый толстячок послан Русовым для какой-нибудь проверки. Зачем ее проверять? Количество и качество информации, которой она владеет, Русову и так известно. Возможно, он до сих пор не решил, стоит ли ее убирать.

Опять, опять он решает, причем не деловые вопросы, а жить ей, Зое Астаховой, или умереть.

Но с нее довольно. Сыта по горло. Антона она Русову не простит никогда. Видно, все-таки есть на свете справедливость. В самый отчаянный момент, когда оставалось только пить и плакать, появился, как по заказу, наивный, добрый толстячок-юрист, интеллигентный, старомодно-обходительный, при этом неглупый, и что самое удивительное – честный. Так, во всяком случае, показалось Зое Анатольевне, а ведь она тоже считала себя тонким психологом.

Виктюку она поверила, главным образом потому, что очень захотела поверить.

– Скажите мне как юрист, – произнесла она, нервно затягиваясь, – скажите, возможно ли доказать факт заказного убийства, но таким образом, чтобы исполнитель остался в тени, а заказчик получил по заслугам?

– Мне сложно сразу ответить. Я должен знать все обстоятельства дела, – произнес Виктюк тихо и серьезно.

– Заказчик – очень большой человек, к тому же коварный, жестокий. Его ничто не остановит. Редкостная дрянь. Редкостная…

– Вы имеете в виду Григория Петровича Русова? – спросил он так мягко, так просто, словно это само собой разумелось.

И тут Зоя Анатольевна окончательно расслабилась. Хмель еще кипел в голове. Все незаслуженные обиды, накопившиеся за несколько лет плодотворного делового сотрудничества, вырвались наружу, она стала говорить, и не могла остановиться. Виктюк слушал, кивал и думал о том, какая все-таки странная штука – интуиция. Именно интуиция, зыбкое, необъяснимое шестое чувство, заставила его посетить эту даму. А ведь час назад она была для него всего лишь тетушкой исчезнувшего Антона, фигурой почти анонимной и совершенно незначительной. Он пришел к ней на всякий случай, для формальной проверки, для очистки совести, а нарвался на опасного свидетеля, который владел серьезнейшей информацией.

Она знала столько, что у Виктюка даже ладони вспотели. Знала, и выбалтывала спьяну первому встречному. Хорошо, что именно он, Феликс Михайлович, оказался этим первым встречным.

– … Я говорила, предупреждала, кто угодно, только не Годунов! – кричала Астахова. – Но ведь какая упрямая сволочь! Никого, кроме себя, не слушает, все дураки, он один умный… Ну я тоже не вчера родилась, я поняла, что он каким-то образом вынудил Годунова, из-за своей идиотской прихоти подставил меня, а потом еще и Антона, да так, что в голове не укладывается… С Годуновым дело не только в деньгах. Он чем-то пригрозил, шантажировал, не знаю… Но Годунов тоже сволочь, как все интеллигенты. Он прикидывается таким слабеньким, тихим, а сам, паскуда, всех презирает, считает себя гением, и не потерпит, чтобы его использовали в качестве литобработчика, выйдет из-под контроля, докопается до Шанли. Я предупреждала, как в воду смотрела…

– А кто такой Шанли? – спросил, затаив дыхание, Феликс Михайлович.

– Шарлатан, бездарный самоуверенный болван! Он долго убеждал меня, будто владеет чистой безмедикаментозной психотехникой, гипнозом, что работает только экстрасенсорными методами. Брехня! Я сразу поняла, чем он занимается.

– Чем же?

– Он грубо зомбировал этих людей, он вытворял такое, что у меня волосы дыбом вставали… Технотронные методики, электрошок, инфразвук, СВЧ…

– Простите, Зоя Анатольевна, что такое СВЧ? – осторожно перебил Виктюк.

– Сверхвысокочастотное неионизированное излучение. Воздействует на мозг и центральную нервную систему, вызывает необратимые заскоки в поведении, иногда полную стерилизацию инстинктивной сферы. Волны активно моделируются в частотах альфа-ритма мозга, – произнесла она быстро, как по писаному, – человек становится роботом, покорной бессмысленной машиной. Идиотом, но не простым, а легко управляемым.

– А зачем им понадобились управляемые идиоты?

– Вот это самое интересное, – зло усмехнулась Астахова, – я рисковала всем – карьерой, именем, медицинским дипломом, свободой, а возможно, даже жизнью. Но мне морочили голову. Мне так и не потрудились объяснить зачем. Я знаю только, что их увозили куда-то. Они исчезали… Ну ладно, вроде бы все обошлось, сумели замять это дело, вовремя остановились. Шанли удрал к себе в Корею, Русов занялся политикой, меня сунул в издательство. Так нет же! Понадобилась ему, говнюку, красивая автобиография. Мало ему! Не наелся! Ну ладно, взял какого-нибудь журналистишку, который бы ему задницу лизал, писал что скажут. Годунова ему подавай! Вот и допрыгался. Ничего, я найду что сказать этому капитану, я выведу на чистую воду, мало не покажется!

– Какому капитану? – не только ладони, но весь Виктюк взмок, хотя на кухне было прохладно.