Врата небесные - Эрик-Эмманюэль Шмитт

class="p1">Я ждал, что он выплеснет свой гнев на меня. Вместо этого он схватил меня за запястье и в поисках тепла прижался ко мне:

– Жуткая картина, Нарам-Син. Она мне нравилась! О, эта ее покорность, эти опущенные веки – они меня распаляли; тишина перед бурей, покой перед громовым раскатом. Я горел нетерпением. Когда я возлег на ложе, я был счастлив, очень возбужден и непобедим, я готовился к наслаждению! И тогда она наконец открыла глаза и посмотрела на меня. Медленно, почти равнодушно, она выпростала из своих одежд кинжал и, не отрывая от меня взгляда, закололась. Я видел, как клинок вошел в ее плоть, а смерть проникла в ее зрачки. Чудовищно! Потом она повалилась набок. Это оружие она украла у меня в прихожей.

Я чего-то недопонимал. Почему вдруг он, перерезавший столько народу, проявлял такую чувствительность?

– Что ты испытываешь, Нимрод?

– Я оскорблен, Нарам-Син. Я ее желал, а она себя уничтожила. Я ее желал, а ей это было отвратительно.

Он отодвинулся от меня. По его щекам текли слезы. Нимрод оплакивал самого себя. Отказ Нелишипак оскорбил его. Самоубийство пленницы его обидело. Смерть молодой девушки лишь ранила его самолюбие. Эта ночь привела только к одной трагедии: его собственной. Как поступить? Утешать его, укреплять его доверие? На помощь пришел инстинкт целителя:

– Позволь мне помочь тебе, Нимрод. У меня в котомке есть травяной сбор, который подарит тебе покой здорового сна.

Проникшись моим сочувствием, он согласился. Я наклонился, чтобы порыться в своем мешке.

– С меня довольно! – прошептал он. – Вполне довольно. Порой мне хотелось бы сделать как она…

Я вздрогнул. Не ослышался ли я? Я распрямился и увидел, что Нимрод, закрыв глаза, сидит на скамье и раскачивается вперед-назад. Убедившись, что он не заметил моего удивления, я встряхнул флакон и взял стоявшую рядом с Нимродом чашу.

– Прости, Нимрод, я не разобрал, что ты сказал.

– Женский флигель… какое мне дело до этого флигеля, плевать мне на женщин. Какая разница! Вчерашняя сучка была приятная! Сегодняшняя – нет. Они меня не интересуют.

– Тогда для чего твои солдаты рыщут по всему миру и берут в плен самых прекрасных?

– Я ищу единственного человека, рядом с которым мне хорошо. Единственную женщину, которая знает обо мне все. Мою сестру.

– Твою сестру?

– Нуру…

Мое тело напряглось и заледенело. Довольный, что может излить душу, он продолжал:

– Мы с Нурой поссорились, не помню из-за чего. Прошло уже несколько лет… С тех пор я повсюду рассылаю своих эмиссаров.

Наступила пауза. Я овладел собой, снова мог двигаться и шевелить губами. Плеснув эликсир в чашу, я приказал ему:

– Выпей, Нимрод. Ты уснешь, тебе приснится твоя сестра, и ты обретешь терпение.

– О, спасибо… благодарю тебя!

Нимрод стал захлебываться в неудержимых рыданиях. Я подождал, когда он опустошит чашу и моя микстура начнет действовать. Затем подхватил его, чтобы помочь покинуть террасу и добраться до постели. Едва я успел уложить его, как он уснул.

Я уверенно прошел дворец насквозь, миновал сторожевой пост и бегом бросился по переулочкам. Нельзя было терять ни секунды. Мне угрожала страшная опасность: я знал то, чего никто не должен был знать. Когда Нимрод проснется и вспомнит, как он разоткровенничался насчет Нуры и истинных причин существования женского флигеля, он поступит со мной так же, как со всеми, кто разгадал его тайны: казнит меня. Скорей, забрать Роко и свои вещи и сматываться!

К счастью, влитая мною в царя мощная доза снотворного давала мне небольшую фору.

* * *

Аврам не колебался: он ушел вместе со мной.

Среди ночи мы с ним покинули Бавель; он ловко избежал проезжей дороги, выбрав переплетение ведущих к реке тропок. На берегу он разбудил знакомого лодочника и уговорил его отчалить до рассвета.

Сотрясаясь от болтанки и водоворотов, мы плыли в челноке, который несло стремительное течение. Забившись в угол, скулил перепуганный Роко. Когда он попытался прогрызть спасительную дыру в обтянутых кожей ивовых прутьях, мне пришлось схватить его, чтобы он не двигался, потому что его клыки могли привести к беде. Он прижался к моим ногам и время от времени бросал на меня робкие взгляды в надежде, что я вот-вот дам команду покинуть это жуткое судно.

Маэль остался в Бавеле. Когда я, взволнованный, ворвался в Сад Ки, Гавейн, который вместе с ребенком занимался каллиграфией, тотчас же предложил приютить его у себя, поскольку был убежден, что, если мальчик останется на постоялом дворе, он может стать заложником разъяренного Нимрода.

Желтая заря разливалась по небу, постепенно размывая последние звезды, а река окрашивалась в серые тона. Наступил неспешный рассвет. Спинки всплывающей возле бортов лодки рыбы сообщили нам, что жизнь возрождается. Заросли прибрежных трав и тростника давали нашим глазам отдых.

Аврам снова взялся убеждать меня в необходимости изменить планы. Он хотел мне помочь, но моего решения не одобрял.

– Не надейся укрыться в Кише. Это первое место, куда Нимрод отправит своих наемников, чтобы тебя убить.

– Я должен побывать в Кише.

– Пойдем со мной. Присоединись к моему народу. Мы постоянно перемещаемся. Нимроду никогда не придет в голову – да и терпения не хватит – искать тебя среди нас.

– Благодарю тебя, Аврам. Мне непременно нужно посоветоваться с царицей Кубабой. Она скажет, куда мне идти.

– Как? Ты согласен, чтобы твою судьбу решала какая-то царица? Ты уже действуешь не по собственной воле, ты подчиняешься…

– Ты ошибаешься, Аврам. Я рассчитываю не на приказ Кубабы, а на ее осведомленность. В зависимости от того, что она мне сообщит, я направлюсь в то или иное место.

Аврам понял, что большего ему от меня не добиться. Я никогда не упоминал при нем о поисках Нуры, а Гавейн, которому он очень не нравился, вообще ничего ему обо мне не рассказывал.

Через два дня мы сошли на берег. Как только мы покинули лодку, Роко, носом в землю, хвост трубой, бросился прочь от воды и сильно опередил нас, лишь бы поскорее оказаться подальше от реки.

Миновав ворота Киша, я отправил послание главному распорядителю.

На пороге нашего крошечного пансиона появился дворцовый служащий, он вручил мне накидку и попросил надеть капюшон, чтобы пройти незамеченным. По подсиненным закатом улицам я поднялся к Дворцу ароматов.

Кубаба восседала на троне, а подле нее, словно гигантский канделябр, высился Хуннува. Я с удовольствием снова видел властительницу, ее испещренное морщинами лицо, каменный и лукавый взгляд и странное одеяние, состоящее из накрахмаленных, негнущихся и тяжелых расшитых тканей, больше похожих на чешуйчатый панцирь, чем на царскую