Зумана - Е. Кочешкова

"Чего же ты ее мучаешь?!"… — Кайзины слова жгли разум, сводили с ума. Жгли тем сильней, чем больше Шут осознавал, что его друг прав, тысячу раз прав… — он ничком упал на кровать, не замечая ни Хирги, ни Кайзы, которые горячо обсуждали что-то меж собой. Элеи рядом не было, принцесса наслаждалась отдельной комнатой. — Боги, но как я могу позволить ей любить меня? Как?! Такая женщина достойна лучшей доли, чем насмешки своих же бывших фрейлин над женой… кого? Шута… Нет, это безумие, безумие…

Глухо застонав от бессильной тоски, он завернулся в плащ с головой и… уснул.

А когда проснулся, сумерки, прежде царившие за окном, давно обернулись непроглядной чернотой ночи. В комнате никого не было, друзья наверняка спустились вниз, чтобы поужинать. Шут вздохнул и решил, что надо бы к ним присоединиться. Но ополаскивая лицо в умывальнике, угораздился заглянуть в небольшое зеркало, висевшее над чашей. И скривился от отвращения. Светлая бородка — иначе это недоразумение и не назвать — успела порядком отрасти и, вопреки расхожему предрассудку, мужской красы она Шуту вовсе не добавила, только нелепости.

Поэтому прежде, чем идти в харчевню, он вызвал давешнюю служанку и за пару медяков получил вполне годную бритву и пузырек с настойкой травы кру. И то и другое ему было выдано исключительно для одноразного использования, ибо у этих принадлежностей имелся законный владелец — служанкин муж и местный повар в одном лице. Поэтому Шут сделал все очень старательно и пообещал себе завтра же купить целую бутыль настойки кру, чтобы подобное безобразие более не портило и без того слишком несерьезного лица.

Спутники его, между тем, и в самом деле придавались наслаждению горячей пищей. Друзья сидели за отдельным столом в углу просторной комнаты, освещенной множеством масляных фонарей. Привешеные к балкам невысокого потолка, фонари эти давали вполне достаточно света, чтобы без труда разглядеть съедобна ли местная пища. Не всякое заведение могло позволить себе такую роскошь, многие хозяева предпочитали довольствоваться одним только огнем главного очага, на котором зачастую еще и готовили. И это было вполне оправдано, учитывая, что экономили не только на масле для фонарей… В тарелках тоже вместо говядины запросто могла оказаться бродячая собака из ближайшей подворотни.

Так что на этот раз они удачно выбрали, где остановиться.

Кайза встретил Шута доброй усмешкой и тут же налил ему полный кубок рубинового напитка.

— Пей, Зумана! — ухмыльнулся он. — Может, хоть вино сделает тебя чуток решительней!

Но что-то в этот вечер у Шута не было ни аппетита на жареную утку, ни жажды на славное дорское. Сидя перед остывающей едой, он впервые за последние дни посмел взглянуть в лицо своей королевы. И уже не мог оторвать от него глаз. Знал, что это неприлично, навязчиво, но… пока Хирга с Кайзой стучали бокалами и вкусно жевали, Шут мучительно искал в этом милом родном лице ответ на терзавшие его вопросы. Сама Элея смотрела все больше в тарелку, хотя содержимое этой посудины, похоже, было последним, что волновало принцессу. Подобно Шуту она лишь вяло ковыряла давно остывшее рагу и в мыслях была далека от своих спутников.

Завтра их ожидало прощание. Дорога в разные края.

Из-за стола Элея тоже встала первой и, коротко пожелав всем доброй ночи, ушла наверх. Потом и Кайза с Хиргой покинули харчевню. А Шут все сидел, подперев голову руками, и выводил на щербатой столешнице бессмысленные узоры, размазывая красную лужицу вина.

Когда он наконец отодвинул скамью и встал, то почувствовал, как страх скручивает нутро в узел.

Но другого пути у него больше не было…

Дверь в ее комнату была такая же, как и во все остальные — тяжелая, темного дерева, с изогнутой бронзовой ручкой в виде водяной лилии. Гостиница хоть и маленькая, а не самая дешевая…

Шут уже несколько раз брался за эту ручку, но вновь и вновь отпускал ее… А потом рассердился на себя, свою дурацкую нерешительность и, словно ныряя в ледяной водопад, без стука открыл дверь.

В комнате было темно, но она не спала… Обхватив себя за плечи, в одной сорочке стояла у полузамерзшего окна и смотрела на улицу, где робко рассеивали свет несколько фонарей. Длинные волосы рассыпались по плечам… Дверные петли были смазаны на совесть, и Элея даже не заметила появления незваного гостя.

Оглушенный ударами своего сердца, Шут тихо подошел к ней и, ни слова не говоря, обнял.

Тихий вскрик сорвался с губ принцессы, а потом она обернулась, испуганная, готовая обрушить на него если уж не кулаки, то как минимум все те ругательства, какие только допустимы приличной даме. Но Шут не дал ей такой возможности. Дрожащими пальцами он накрыл эти милые губы и заговорил сам.

— Боги сыграли с нами злую шутку, моя королева, — он смотрел ей прямо в глаза, опрокидываясь как всегда в их янтарную глубину. — Я нищий бродяга, а вы рождены для трона. Но я хочу, чтобы вы знали… в моей жизни… нет другого смысла, кроме вас. И ничего я не желаю так страстно, как быть рядом с вами. Хоть слугой, хоть дураком, кем угодно… только бы видеть вас, вашу улыбку. Ни прогонять вас, ни удерживать я не в праве. Но если с вами… что-то случится, я не вынесу этого.

Он вновь закусил губу, отчаянно пытаясь найти нужные слова, но они не шли…

— Пат… Мой Пат… — Элея вздохнула и прикрыла глаза. — Ты все не то говоришь. В праве, не в праве… Если ты пришел, чтобы мучить меня своими сомнениям, лучше уходи… А завтра и я покину вас.

— Нет! — Шут не мог больше выносить этого напряжения. Он прижал ее к себе так неистово, что она снова вскрикнула, стиснул тонкую ночную сорочку у нее на спине. — Элея… будь со мной… не оставь меня никогда… люблю, люблю тебя, моя милая королева… люблю больше жизни! — наверное этот дикий, отчаянный поцелуй больше походил на укус, но уже ничего не имело значения, потому что ее губы открылись ему навстречу, а руки скользнули под рубашку, заставив Шута вздрогнуть как от удара и забыть обо всем…

— Патрик… мой Патрик… — она тоже вся дрожала, смотрела на него пойманной ланью. — Ты забыл, мой родной, я только для тебя теперь королева… У меня больше нет трона, нет короны, я свободна… я только твоя теперь… только твоя…

— Моя… — шептал он, осыпая ее лицо поцелуями, все еще не веря своему счастью, задыхаясь от чувства, которого не знал прежде, — да… моя… — Шут и не подозревал, что в нем таилось столько страсти, столько безудержного огня, испепеляющего все вокруг — все страхи, все правила, все запреты… они казалось такими бессмысленными теперь. Даже когда Элея развязала и отбросила прочь его рубашку, когда он подхватил ее на руки и отнес к широкой кровати… когда, застонав от счастья, скользнул губами по нежной груди, а тонкие пальцы жарко стиснули его плечи… когда мир, вспыхнув, обернулся радужным светом, и они стали единым целым…