Испытание войной – выдержал ли его Сталин? - Борис Шапталов

Летом 1942 г. тот тип солдата, который придет в Европу, еще только складывался. В наших солдатах и командирах еще слишком много было от красноармейца довоенного образца с винтовкой-трехлинейкой или наганом, ведающего лишь прямолинейные положения Устава. В маневренной войне, где одной из черт профессионализма выступает умение самостоятельно мыслить, он пока проигрывал немецкому солдату. Но в позиционной борьбе, где превалировала линейная тактика, наши солдаты и командиры чувствовали себя много уверенней и потому дрались хорошо. По мере того как возвращались из госпиталей раненые, а значит, обстрелянные бойцы, по мере роста профессионализма командиров, которые реже ставили частям нереальные задачи и тщательнее готовили войска к боям, приходил опыт. Не так быстро как хотелось, но накапливался.

Неустойчивость красноармейских частей в обороне породил известный приказ № 227. В нем отмечалась хорошая работа тыла, дающего все больше оружия и на вопрос: «Чего же у нас не хватает?» следовал ответ: «Порядка и дисциплины в ротах, в батальонах, полках, дивизиях…» В этом выводе много было верного, но, как нередко у Сталина, верно в формально-бюрократическом смысле, а не по реалиям жизни. Как судить о случаях, выходящих за рамки формально-верного, например при утере штабом связи с частями? Видный социолог, профессор В. Шубкин, в 1942 г. наводчик орудия, поведал такой случай. Их 315-я стрелковая дивизия прибыла под Сталинград 23 августа в момент прорыва немцев. Перед выступлением был зачитан приказ № 227. Прибыв на место, артиллерийская часть не смогла определиться и занять указанные позиции. Это могло расцениваться как отступление. Двое офицеров, посланных найти командование, вернулись через несколько часов. «Какие-то у них были стертые, отрешенные лица… говорили, что генерал, которого они разыскали, даже слушать их не стал, а с ходу заорал: «Читали приказ Сталина? Пойдете под трибунал!» И тут же скомандовал адъютанту: «Подготовь документы!» Скоро в части прошел слух, что те офицеры прострелили друг другу руки и ушли в тыл. «Потом в армейских госпиталях я не раз встречал солдат-самострелов, – рассказывал В. Шубкин. – Но тогда, 23 августа, даже мысль о том, что офицеры, в мужестве которых я не сомневался, боясь оказаться без вины виноватыми, пошли на самострел, казалось мне невероятной» (4).

Из таких историй и вырастало понимание «окопной» и «штабной» правды. Правды карт, схем, приказов и правды превратностей войны.

Многое зависело от того, как трактовался приказ № 227 командирами и военачальниками. Как моральное обязательство воинов или как бездушная инструкция умереть. Маршал М.Е. Катуков писал об этом времени: «Сверху требовали «ни шагу назад!». Но этот казавшийся на первый взгляд волевым приказ диктовался часто полнейшей неосведомленностью о реальном положении дел» (5, с. 13).

Эта неосведомленность имела разные причины по-разному. Нижестоящие командиры вводили в заблуждение вышестоящих, неправильно оценив обстановку. Так, командующий 40-й армией, где немцы готовились нанести главный удар в июне 1942 г., генерал М.А. Парсегов – «человек увлекающийся и потому не особенно расчетливый», по характеристике его сослуживца, на вопрос командующего фронтом Ф.И. Голикова о степени готовности обороны армии, бодро заявил: «Мышь не проскочит» (6, с. 108).

Писатель и солдат-фронтовик Василь Быков писал о «солдатской правде»: «Война, однако, учила. Не прежняя, довоенная наука, не военные академии, тем более краткосрочные и ускоренные курсы военных училищ, но единственно-личный боевой опыт, который клался в основу боевого мастерства командиров. Постепенно военные действия, особенно на низшем звене, стали обретать элемент разумности… В то время как в войсках жестоко пресекался всякий намек на какое-нибудь превосходство немецкой тактики или немецкого оружия, где-то в верхах, в Генштабе это превосходство втихомолочку учитывалось и из него делались определенные негласные выводы» (7, с. 31).

Приведем еще одно принципиальное замечание В.Быкова: «Правилом (на фронте)… была полная покорность перед старшими и беспощадная жестокость по отношению к подчиненным; на этом в войну преуспели многие. Именно степень требовательности, а не что-либо другое, определяла карьеру самых выдающихся полководцев сталинской школы» (7, с. 34). То была требовательность, основанная на равнодушии к солдатской крови. Главное – это слепое выполнение приказа. Командир или военачальник знали: за большие потери ругать не будут, а тем более снимать с должности, но за уклонение или оспаривание дурацкого приказа снимут обязательно. И оставалось совестливым командирам только возмущаться: «И уж совсем непонятными для меня были настойчивые приказы: несмотря на неуспех, наступать повторно, притом из одного и того же исходного положения, в одном и том же направлении несколько дней подряд, не принимая в расчет, что противник уже усилил этот участок. Много, много раз в таких случаях обливалось мое сердце кровью. Было больно смотреть со своего наблюдательного пункта как все увеличиваются бесполезные и безвозвратные потери…», – вспоминал генерал А. Горбатов (8, с. 241–242).

2. Управление войсками. В исторических трудах, посвященных 1941–1942 гг., часто встречается словосочетание «потерял управление». Терял оное штаб Крымского фронта в мае 1942 г., штаб 9-й армии тогда же, штаб Юго-Западного фронта в июле 1942 г. И уж бесчисленное число раз теряли управление войсками штабы округов, фронтов, армий в 1941 г. Для войск и штабов это означало потерю информации о том, что происходит в эпицентре событий и вокруг них. Противник автоматически получал инициативу, возможность опережающей перегруппировки сил, выбор удобного для него места и времени удара. В маневренной борьбе это нередко предопределяло победу. Отступление же без знания промежуточных рубежей могло превратиться в бегство. Потерять управление – это, по существу, бросить войска на произвол судьбы. Ситуация непростительная, ибо возможность для нормальной связи с войсками у штабов всегда имелась. Были и радиостанции, и самолеты связи ПО-2, способные сесть и взлететь с «пятачка». Но нередко в нужный момент технических средств либо недоставало, либо они ломались, либо было еще что-то субъективно-объективное.

Большую проблему стал представлять вопрос: где должен быть командир соединения (дивизии, армии) во время боя? (Вспоминается знаменитая сцена из фильма «Чапаев», где комдив разбирал с командирами, где они должны находиться во время боя. Вопрос оказался актуальным и в новой войне.) Так же обстояло дело с проблемой размещения штабов. Ситуация выглядели следующим образом:

а) Если штаб слишком далеко расположен от линии фронта, то это затрудняет понимание обстановки.

(«Управление войсками со стороны штаба Северной группы и некоторых штабов дивизий велось иногда на большом удалении от войск. Поэтому штабы наступающих армий порой по нескольку дней не имели подробных сведений о положении на фронте» (Гречко А.А. «От Кавказа до Карпат»).

Новый командующий Центральным фронтом (август 1941 г.) М.Г. Ефремов «тут же устроил… разнос. Утверждал, что КП армии якобы слишком далеко от войск…» (Иванов С. «Штаб армейский, штаб фронтовой»).

«Командующий фронтом (Брянским) стал с пристрастием спрашивать К.Д. Голубева и А.В. Петрушевского об истинном положении дел в соединениях и частях. Они, конечно, не могли знать всех деталей.

– Отсюда и проистекают многие беды, – сделал вывод Еременко.

– Ваш командный пункт находится в нескольких десятках километров от передовой! В нынешней обстановке, когда корпусное звено ликвидировано, при таком – удалении от войск управлять ими крайне трудно» (Иванов С. «Штаб армейский…»).

б) Штаб слишком близко расположен к линии фронта, что ставит его под удар в случае прорыва противника. Так произошло со штабом Крымского фронта в 1942 г.

в) Командир слишком часто и подолгу бывает в войсках, теряя нити управления с другими частями и вышестоящими инстанциями.

А в 1941–1942 гг. потеря управления определялась еще другим, страшным и позорным для командира и командования явлением, – паникой в войсках. Когда солдаты бегут, невзирая на команды и приказы, когда части перемешиваются с беженцами, и уже непонятно, кто есть кто…

Лишь в 1943 г. советское командование изжило проблему-вопрос, «где быть» командиру. Оказалось, дело не в расстоянии штабов от передовой линии, а в умении командиров действовать профессионально, часто на уровне интуиции. Это же приходит с опытом. Только опыт может накапливаться как «по уму», так и другими способами.

3. Использование ударных сил: новое по-старому. Юго-Западный и Брянский фронты в июне – июле 1942 г. имели привычное превосходство в танках, не уступали противнику и в артиллерии. Но чтобы нанести фронтам тяжелое поражение, врагу хватило восьми суток, и советские танковые войска, как и в 1941 г., оказались в роли мальчиков для битья.