Операция «Аврора» - Дарья Плещеева

Смочив веник в унитазе, он выскочил из ватерклозета и, отхлестав ошарашенных масонов по физиономиям, распахнул дверь и оказался на лестничной площадке. Там маялись два агента ОСВАГ.

— Аларм! — крикнул Давыдов. — Сейчас начнется! — И побежал вниз предупредить тех, кто стоял в засаде у черного хода.

Ложа «Возрождение» в панике разбегалась. Теперь главное было — проследить за доморощенными масонами, взять архангельских, но Боже упаси пленить Ходжсона. Этому следовало дать уйти. Дипломатический скандал хорош тогда, когда он тщательно подготовлен, а время доставать из рукава этот козырь еще не настало.

Операцию можно было бы счесть удачной, но чем радостнее докладывали Давыдову агенты о своих успехах, тем мрачнее он делался.

— Если хотите, я отвезу камеру Павлову, — предложил Нарсежак. — Он из самых мутных кадров вытащит все возможное.

— Да, конечно… И пошлите потом кого-нибудь отправить фотографические карточки в Петербург.

— Будет сделано.

Нарсежак смотрел на него, словно ожидая еще распоряжений. Но Денис молчал.

Он думал о незримом телефонном собеседнике Балавинского. Том, которому следовало отвечать по-английски.

Это же мог быть кто-то другой, не Элис!

Давыдов схватился за голову. Он еще не нажил такого опыта, чтобы, анализируя ситуацию, первым делом рассматривать самый скверный вариант. Но, чем больше он сопоставлял факты, испытывая чуть ли не физическую боль от того, как легко они складывались в неприятную картину, тем яснее становилось: на него поставили ловушку, и он в эту ловушку исправно провалился.

Что там говорят англичане о тех, кто влюблен?.. То fall in love — свалиться в любовь, что ли? Провалиться в любовь, будь она неладна! С головой и со всеми потрохами!..

Началось-то с визита к графине Крестовской. А Давыдова потащил туда Гольдовский. Именно туда! Почему?.. Потому что там Гольдовский сдал его с рук на руки Маргулису. Видимо, однокашник был умнее, чем казалось Давыдову!

Если бы не две дуры, затеявшие спиритический сеанс, Маргулис нашел бы другой способ рассказать о пациентке, потерявшей память. И он привел именно ту подробность, которая могла открыть путь к сердцу Давыдова, — о подвеске сказал, с сапфирами и сердечком.

Остальное выглядело совсем просто, можно даже было пустить дело на самотек. Давыдов и без посторонней помощи весело лез в расставленную ловушку: побывал в больнице, получил записку, затеял похищение Элис. Вот только не предусмотрели интриганы, что он обставит это похищение с таким наполеоновским размахом.

А потом они полностью положились на опытную разведчицу.

Может статься, Элис поселилась в восьмом отделении за неделю или полторы до появления Дениса. Сразу после того, как он отыскал Гольдовского. Как можно было не расспросить Верочку?! Враги, видимо, и это предусмотрели. Ромео в чине капитана контрразведки не станет привлекать к розыску лишних людей. Черт бы их побрал!..

И этим утром Давыдов столько раз повторил при Элис фамилию «Балавинский»! Она, естественно, поняла, куда он собрался, и она ведь пыталась удержать!

Но капитан Давыдов помнил о своем долге. И Элис, когда не удержала, вспомнила о своем.

А если это не она? Если кто-то другой? А она сидит дома и ждет? Может же такое быть?!

Давыдов помчался домой.

Но там теперь стало пусто, холодно и одиноко. А на столе, придавленная золотой подвеской — сапфиры и сердечко! — лежала короткая записка: «Прости, любимый, и прощай».

Глава 15

На розыски Некрасова «совята» потратили почти две недели, но тщетно. «Главный кадет» и «видный масон», по выражению Пети Лапикова, как сквозь землю провалился. Голицыну пришлось снова обратиться к помощи полиции, наступив на горло собственной гордости, но даже ищейки Белецкого ничего не добились. И это было странно.

Николай Виссарионович Некрасов был видным политическим деятелем, одним из основателей партии конституционных демократов и активным членом петербургской ложи «Возрождение». Он получил прекрасное инженерное образование и прошел стажировку по строительному делу в крупнейших германских строительных трестах. Ему прочили большое будущее на ниве преподавательской деятельности. В неполные тридцать лет Николай Виссарионович уже исполнял должность экстраординарного профессора на кафедре строительной механики технологического института, правда, в губернском городе Томске, далеко за Уралом. Чуть позже судьба забросила его в Крым, и вот там-то молодой ученый-строитель приобщился к политике, вступив в конституционно-демократическую партию. Очень скоро Некрасов возглавил ее Ялтинское отделение. Наконец стал членом ЦК партии, а также был избран депутатом Третьей Государственной думы от Томской губернии. Примерно тогда же Некрасов связался с масонами и даже приобрел в их среде определенный авторитет, войдя в «первую пятерку» магистров Великого востока народов России.

То есть это был публичный во всех отношениях человек. Ему нечего было стыдиться или бояться каких-то разоблачений со стороны властей или прессы. Его авторитет и популярность как активного и последовательного политика и примерного семьянина практически исключали повод для пересудов и кривотолков. И вот такой насквозь положительный человек пропал.

Конечно, «совята» сразу наведались к жене Некрасова, сотруднице Императорского Санкт-Петербургского ботанического сада. Но и Вера Леонтьевна ничем не смогла помочь, сама находясь в расстроенных чувствах. А на повторный настойчивый вопрос о муже неожиданно резко заявила:

— Я почти уверена, что у Николая — очередное сердечное увлечение!

— Как же так?! — опешил Ефим Омельченко, которому поручили столь щекотливое задание: поговорить с супругой подозреваемого. — Ведь все же знают, что господин Некрасов — примерный семьянин…

Вера Леонтьевна рассмеялась ему в лицо, не дав закончить мысль. Но смех этот очень быстро перешел в нервное всхлипывание, так что пришлось срочно вызванной горничной Маришке бежать на кухню за стаканом воды и пожертвовать свой носовой платок, дабы осушить слезы обиды несчастной хозяйки. Омельченко от такого поворота дела слегка растерялся. Получалось, что наткнулся невзначай на один из скелетов в шкафу образцового гражданина и теперь просто не знал, как с ним поступить.

— Значит, наш милейший Николай Виссарионович вовсе не непорочный херувим, каким себя выставляет, — покачал головой Голицын, выслушав доклад Ефима. — Но ведь сие значительно усложняет дело, братцы! Тогда у господина Некрасова может иметься куча адресов весьма уютных гнездышек, где его и за год не сыщешь…