На день погребения моего (ЛП) - Пинчон Томас Рагглз

— Это несчастный случай на войне, — настаивал Линдси. — И я не уверен, что это вообще мы сделали.

—  Так что ты на самом деле что-то видел, Ноузворт? — поинтересовался Чик Заднелет.

— Жаль, —хмыкнул Линдси, — что так редко в пылу битвы я нахожу минуты досуга для научных наблюдений, но широко известная склонность другого капитана атаковать свои цели, сбрасывая каменную кладку, дает основания настоятельно, если не неминуемо, предполагать...

—  Когда мы были вверху, по траектории мы не смогли бы разрушить башню, — снисходительно заметил Чик. —У нас был барометр. Мы атаковали их.

—  ...в совокупности с их поспешным отступлением, — не замечая, продолжил Линдси, — словно они стыдились того, что совершили...

—   Эй, Линсди, ты еще можешь их догнать, если поторопишься, — поддразнил его Дерби.

— Или мы можем послать в погоню за ними твоего родственника по материнской линии, Сосунок, одного лишь взгляда которого будет достаточно, чтобы подвергнуть смертельной опасности их боевой дух, если вообще не превратить их всех в камень...

 — Ну, твоя мать, — быстро парировал уязвленный юноша, — столь уродлива...

— Джентльмены, — взмолился Рэндольф, и не нужно владеть телепатией, чтобы заметить в его голосе нотки нервного истощения, которому он сопротивлялся из последних сил, — мы могли нанести сегодня большой урон Истории, по сравнению с которым эти мелочные распри сжимаются до микроскопических размеров. Пожалуйста, будьте столь добры — оставьте их для минут досуга.

Они договорились встретиться с Капитаном Пажитноффым и его офицерами на пустынном плесе берега Адриатики у Лидо, возле Маламокко. Капитаны обнялись со странной смесью церемонности и скорби.

  — Это ужасно, — сказал Рэндольф.

 —  Это была не «Большая Игра».

 — Нет. Мы так не и не думали. Но и не «Беспокойство». Кто тогда?

   Кажется, русский аэронавт пытался разрешить этическую дилемму:

  — Сент-Космо. Вы знаете, что здесь есть что-то еще.

  — Например...

— Вы ничего не видели? Не заметили ничего необычного?

  — Над Пьяццей, вы имеете в виду?

  — Где угодно. География не имеет значения.

 — Я не уверен...

  — Они появились...из какой-то другой среды, и снова исчезли в ней.

— И вы верите, что это именно они опрокинули Кампаниле? — спросил Чик. — Но как?

—  Вибрационные лучи, почти такие же, как те, которые можем создавать мы, — сказал антипод Чика д-р Герасимофф. — Настраиваются на симпатическую частоту цели, после чего начинают индуцировать нарастающие колебания.

— Как удобно, — мрачно проворчал Линдси, — что никто не может изучить руины и поискать четвертной кирпич, который вы любите бросать в тех, кто вам не понравился.

   Русский вяло улыбнулся, вспоминая картину обрушения:

—  Тетралиты используют только в ярости, — сказал он. — Мы переняли эту характерную деталь у японцев, которые не подарят вам ничего, в чем присутствует четверка, если не хотят вас оскорбить — японский иероглиф, обозначающий четверку, такой же, как иероглиф, обозначающий смерть.

 —  Вы были в Японии, Капитан? — Рэндольф пристально взглянул на Линдси.

  — В наши дни кто из представителей моего рода занятий там не был?

  — Не знаком ли вам случайно господин Рёхэй Утида...

   Он утвердительно кивнул, глаза заискрились исступленной ненавистью:

— Ублюдок, мы уже два года пытаемся его убить. Почти достали его в Иокагаме отличным ортогональным фрагментом — так близко он стоял во внутреннем угле, но промахнулись на несколько миллиметров, полны пиздетс! Такой этот человек везунчик!

— Он показался нам вежливым джентльменом, когда проводил с нами собеседование для миссии...

   Пажитнофф настороженно прищурился:

 — Миссии?

— В прошлом году его люди — организация под названием «Общество Черного Дракона» — хотели нанять нас для проведения заурядной воздушной разведки.

— Сент-Космо, вы с ума сошли? Зачем вы говорите мне всё это? Разве вы не знаете, кто они такие?

   Рэндольф пожал плечами:

 — Какая-то патриотическая организация. Я имею в виду - они могут быть японцами, но они гордятся своей страной столь же сильно, как любой другой народ.

— Смирно, аэронавт! Это политическая конъюнктура! Цель «Черного Дракона» — ниспровергнуть и устранить присутствие России в Манчжурии. Манчжурия принадлежит русским с 1860 года, но после войны с Китаем японцы уверены, что она принадлежит им. Игнорируя конвенции, Китайско-Восточную железную дорогу, желания Европейских Сил, даже свои собственные обещания уважать китайские границы, японцы собирают наихудших преступников Манчжурии, вооружают и тренируют их как партизанские отряды для войны с нами там. Я уважаю вас, Сент-Космо, и не могу поверить, что вы могли когда-либо согласиться работать на этих людей.

 — Манчжурия? — в недоумении спросил Рэндольф. — Зачем? Это жалкое болото. Полгода замерзшее. Зачем из-за нее столько хлопот?

 — Золото и опиум, — Пажитнофф пожал плечами, словно это было общеизвестно. Рэндольф об этом не знал, хотя теоретически способен понять, что страны мира на поверхности могут развязать войну за золото — это происходило в данный момент в Африке, говорили даже, что «золотой стандарт» являлся фактором социального недовольства, как раз разгоравшегося в Соединенных Штатах. Также он знал, что шестьдесят лет назад шли «Опиумные Войны» между Китаем и Великобританией. Но между историей и эмоциями базового уровня, приводившими ее в действие, страхом бедности, скажем так, и счастьем избавления от боли находился тот странный зазор, в который ему запрещено было проникать. Он нахмурился. Обе стороны погрузились в растерянное молчание.

 Анализируя позднее этот разговор, Чик Заднелет решил, что Пажитнофф лицемерил:

—  Ни в одном рассуждении о Манчжурском вопросе нельзя упустить из виду Транссибирскую магистраль, — заметил он. — С достаточно большой высоты, что мы всегда наблюдаем, этот колоссальный проект действительно выглядит почти как живой организм, не побоюсь этого слова — наделенный сознанием, со своими собственными потребностями и планами. Наши безотлагательные цели открытия огромных регионов Внутренней Азии могут еще более неотвратимо бросить ее в сети России, а в какой-то мере — способствуют доступу Европы к Шамбале, где бы она ни находилась.

  — Значит...

—  Следует предположить, что они здесь в поисках Путеводителя Сфинчино, как и мы.

Тем временем, словно в архитектурной молитве, горожане начали реализовывать свои планы по восстановлению Кампаниле dov'era, com'era, как было, на том же месте, словно можно отменить урон, нанесенный временем и энтропией. Текстура хора городских колоколов изменилась — без самого низкого, Ла Мараньона, служившего для них якорем, воздухоплаватели намного сильнее чувствовали притяжение неба и неминуемое отбытие. Словно изменилась какая-то важная полярность и их больше не сдерживали, а звали.

 Или как сказал однажды вечером, на закате, Майлз:

— Колокола — самые древние предметы. Они взывают к нам из вечности.

 Дойс и Слоут квартировали на участке Кэрли Ди, где Кэрли и его женщины устроили некое путевое ранчо для беглецов, шахтеров-бродяг, людей, составляющих угрозу для общества, и страдающих различными видами морального слабоумия — убогая маленькая тесная развалюха между межевых столбов, крыша которой, вполне возможно, была сделана из оконного стекла, несмотря на всю ту пользу, которую она приносила в бурю.

  — Разносчик, мы идем в город, найди нам киску и приведи сюда…

— Нельзя приводить женщин в места вроде этого, Слоут. Это их расстроит, они здесь увидят только слюну, коричневую от табака, крыс, старую еду — это испортит им настроение.

—Тебе не нравится эта комната?

— Комната, да это даже не конюшня.

 — Не хотелось бы думать, что ты собираешься вернуться домой.

— Мы лучше пойдем в город. К «Большому Билли», или «Еврейке Фанни», или куда-нибудь еще.

Они въехали в город. Их встретило пугающее и насыщенное электрическое освещение, подчеркивающее морщины на коже и складки на одежде. Бурление голосов людей и животных. Кто-то мучился от боли, кто-то веселился, кто-то заключал сделки. Теллурид. Крид, но вход и выход из него были необратимы.