На день погребения моего (ЛП) - Пинчон Томас Рагглз

 —  Это мне дали понять. Словно высказались откровенно  — без склонений, без флексий, иногда не в состоянии различить подлежащее и сказуемое. Оставаясь собой, я в тоже время был крылатым Львом, я чувствовал дополнительный вес в своих заплечьях, неожиданную нагрузку на мускулы. Книга, что с того? Каким-то образом я знал Книгу на память, Книгу Обещаний, обещаний дикарям, гребцам-каторжникам, Дожам, беглецам из Византии, людям, жившим за пределами известных границ Земли, чьи имена столь мало известны  — насколько важным на ее страницах могло быть «мое» обещание, простое обещание, что «здесь все, пришедшие к нам, обретут покой», здесь, в этой сырой соленой пустыне? Пока на других страницах Книги ждали вопросы намного более важные, которые необходимо было решить, браки и зачатия, династии и битвы, точные конвергенции ветров, флотов, погоды и биржевых курсов, кометы, видения  — что могло значить незначительное обещание, даже для Евангелиста? Он шел в Александрию, не так ли, он знал, что его судьба там, что это была просто заминка, капризный ветер из Африки, поворот не туда, во время Паломничества, которое, как он уже знал, он совершает.

 — Эй, Майлз,  — съязвил Дерби,  — тут есть вакансия  — выступать на разогреве у Корабельного Капеллана, если тебе интересно.

Майлз продолжил с добродушной сияющей улыбкой:

 — Нам хотят сообщить, что мы здесь тоже в Паломничестве. Что наш интерес к путеводителю itinerario sfinciunese и описанной в нем веренице оазисов принесет больше пользы нам, чем тем, кто нас нанял. После того как все маски были сняты, это действительно поиск нашего собственного долга, нашей судьбы. Она не в том, чтобы проникнуть в Азию в поисках прибыли. Не в том, чтобы погибать в пустынях мира, не достигая цели. Не в том, чтобы подниматься в иерархии власти. Не в том, чтобы найти фрагменты Истинного Креста, как бы его себе ни представляли. Как Францисканцы создали стоянки на Крестном пути, чтобы любой прихожанин мог путешествовать в Иерусалим, не покидая землю церкви, так нас выхаживают и убивают на тропинках и в приделах того, что нам кажется безграничным миром, но в реальности это всего лишь круговращение скромных образов, отображающих славу намного более великую, чем мы можем себе представить  — чтобы спасти нас от ослепляющего ужаса истинного путешествия, от всех остановок на крестном пути в последний день Христа на Земле и входа в настоящий, невыносимый Иерусалим.

Чик Заднелет, интересы которого находились в плоскости более осязаемой, тем не менее, почувствовал, как всегда, укол чувства вины из-за страсти, с которой Майлз рассказывал о своих видениях. По мере выполнения Венецианского задания Чик замечал, что всё меньше внимания уделяет делам судна и всё больше интересуется сотопортего города и возможностями приключений, которые предлагают эти мрачные ходы. В одном из них, в туманных сырых сумерках молодая женщина по имени Рената, маня темными локонами, позвала его кивком головы, показав портсигар из русского серебра с чернью, пружина открылась, явив взору коллекцию «курева»: австрийские, египетские, американские, разных форм и размеров, некоторые с вытесненными золотом эмблемами и надписями экзотическими алфавитами, например, глаголицей, старыми и новыми.

 — Я собираю их повсюду, у друзей. Вряд ли видел столько сразу за одну ночь.

 Чик выбрал «Галуаз», и они закурили, она нежно традиционным образом схватила его за запястье, притворяясь, что изучает патентованную зажигалку:

  — Никогда не видела такую. Как она работает?

 — Внутри маленькая призма из радиоактивного сплава, излучающая определенные энергетические лучи, которые можно сосредоточить с помощью специально изобретенных «радио-линз» и сфокусировать в точке, в которой находится  — скузи, находился  — кончик твоей сигареты.

Рената задумчиво смотрела на него глазами странного зелено-серого цвета:

   — И это вы, дотторе, изобрели эти специальные линзы.

 —  Ну, нет. Их еще не изобрели. Я нашел их  — или они нашли меня?  — рыбак в тумане, забрасывающий свою сеть снова и снова в невидимую реку, в поток Времени, надеясь достать такие артефакты, как этот.

  — Affascinante, caro. Очаровательно, дорогой. Значит, если я проживу достаточно долго, я могу однажды увидеть, как на Риальто продают эти зажигалки дюжинами?

 —  Не обязательно. Твое собственное будущее может никогда не включать в себя это. И мое тоже. Кажется, Время работает не так.

  — Хм. Мой рагаццо, ну, даже больше, мой деловой партнер, связан с полицией. Он хочет однажды стать детективом. Он всегда читает про все новейшие теории криминалистики, и я знаю, что он этим заинтересовался бы...

  — Нет-нет-нет, я не одна из тех пограничных личностей mattoidi д-ра Ломброзо, я просто аэронавт-контрактник.

   — Не как другой русский.

  — «Другой»... но как ты можешь быть уверена?  — он шаловливо погладил усы.

   — Наверное, я видела одного или двух, и знаю разницу.

   — И...?

  —  Разве я помню?

  —  Prego, ну же, профессиональное любопытство, ничего более.

 —  Пойдем, тут есть кафе сразу за следующим маленьким мостом. Надеюсь, ты мне разрешишь хотя бы погадать тебе на картах.

  —  Твой деловой партнер...

  Она пожала плечами:

   — Уехал в Поццуоли, совсем ни на что не годен.

 Они сели за маленький фанерный столик, на котором было достаточно места для чашек и расклада миниатюрных Tarocchi, или карт Таро, Рената достала колоду из ридикюля и перетасовала ее, а затем начала выкладывать линию из восьми карт, поверх нее  — из четырех, затем  — из двух, затем  — одну, чтобы получился упрощенный серп луны.

  — Допустим, на каждую из верхних карт влияют две карты, находящиеся под ней. Последняя карта, как всегда  — та, которая имеет значение.

 Этим вечером это оказалась карта номер XVI, Башня. Она тасовала колоду и повторяла расклад два раза, но каждый раз всё сводилось к Башне, из-за чего она замирала и начинала дышать не так глубоко. Другие Старшие Арканы, кажется, мягко намекавшие на изменение героя  — Умеренность и Сила.

 —  В протестантских странах, таких, как Англия,  — заметил Чик,  — гадальщики на картах верят, что Башня символизирует Римскую католическую церковь.

  — Это придумано задним числом. Tarocchi намного, намного старше. Они появились задолго до Христа и Псалмов, не говоря уж о папстве. Всегда слишком прямолинейно. Эта карта на столешнице для тебя  — настоящая башня, может быть, даже сам старый Папа.

   — Кампаниле на Пьяцце? Туда ударит молния? Отпадут два куска?

  —  В некотором роде молния. В некотором роде падение.

   На рассвете, словно ей вдруг пришло на ум:

   — Но разве ты не должен быть со своим отрядом?

   — С полуночи я официальный дезертир, зависит от того, насколько рано парни отправятся в путь, я могу пропустить вылет.

 — И что произойдет?

 —   Они могут послать за мной береговую группу, думаю... Не видела ничего подозрительного здесь?

 — Только лодку с завтраками. Идем, я куплю тебе что-нибудь.

Два местных парня появились на маленькой лодке из светящейся дымки сфумато, которая должна была рассеяться лишь поздним утром  — один греб веслами, а другой вертелся у маленькой угольной печки, жар которой начинали впитывать перламутровые волны дневного света. Уже можно было увидеть в воде ловцов мидий, стояли в воде по пояс, передвигаясь, как сборщики урожая в поле.

Промышленные лодки плыли, змеясь, от Понте-ди-Палья, маленькие лодочки нагружены зелеными крабами, шумно барахтавшимися в лучах рассвета.

Завтрак нелюбезно прервал Дерби Сосунок, спустившийся на дюльфере с какого-то подъемного приспособления, злорадно ухмыляясь:

  —  Ну надо же, как типико. Пойдем, Заднелет.

   — Pax tibi, Darbe, мир тебе, Дерби.

   Поздоровайся с Ренатой.

    — Аривидерчи, сестра.

   — Ты был таким милым ребенком. Что случилось?

   — Эхххх, слишком много идиотов в моей жизни в последние годы, наверное, или, простите, надеюсь, я никого не обидел...