Звёдная тень - Сергей Лукьяненко

У меня сомнений в исходе борьбы не было.

Шаг за шагом чужак пятился к пропасти. Лицо Кэлоса сейчас утратило все эмоции, стало безжалостной металлической маской. Шаг. Еще шаг.

Чужак закачался на краю пропасти. Он понимал, что обречен, не хуже чем я. И точно так же, как люди, не собирался сдаваться.

Желтый щит сжался в точку, уступая. Удар Кэлоса исполинским молотом снес чужака с тропы.

Но за миг перед этим пылающая желтая точка пробила белый щит и вонзилась в Кэлоса.

Я закричал, увидев, как вспыхивает наш единственный союзник. Пламя плясало, пожирая его изнутри, синекожий чужак уже исчез внизу, беззвучно падая со скал, но огонь не собирался утихать.

– Кэлос! – Маша отбросила автомат, метнулась к нему. Кэлос отступил, словно боялся, что ее опалит жаром. Упал на колени.

Огонь все же достал тебя, киборг, пытающийся быть человеком, человек, рожденный солдатом… Судьба отыщет – как от нее ни прячься. И выдаст все накопившиеся долги…

Я глянул на подмятого врага. В фасеточных глазах, где не было и быть не могло чувства, застыло отчаяние. Я ударил чужака головой по камням – раз, другой, и глаза потемнели.

Только тогда я позволил себе броситься к Кэлосу.

Пламя утихало. Кэлос лежал неподвижно, лишь подергивалась судорожно правая рука. Его тело казалось взорвавшимся изнутри, испещренным бесчисленными ранами. В некоторых была кровь. В некоторых – блеск рваного металла.

– Кэлос…– прошептал я. – Кэлос, друг мой…

Он еще жил. И смотрел на меня. Не обвиняя, не прося о сострадании – прощаясь.

– Куда ни кинь…– прошептал Кэлос.

– Слушай меня!

– Слышу…

Я взял его за руку – рука была нестерпимо тяжелой. Сколько же он весит? Сколько в нем плоти, а сколько – железа?

– Ты человек…

– Был…

– Ты человек, Кэлос.

– Я даже боли не чувствую, Петр. Я ее… отключил. Какой я человек…

– Кэлос! Да слушай ты меня, сволочь!

Жизнь уходила из него с каждой каплей крови, с каждой отказавшей железкой. Да что он вбил себе в голову, дурак! Тот ли из нас человек, кто с рождения оставался в своем теле? Или тот, кто пытался быть человеком?

– Кэлос, тебя ждут. Ты помнишь это? Если ты не вернешься домой… твоя жена уйдет следом.

– Она готова к этому…

– Не решай за других! Никогда не решай за других!

– Ничто меня не держит, Петр.

Слова звучали все тише и тише. Он уходил – а я не знал, что сказать, как передать ему то, во что я верил, что было спасением, единственным и неизменным, вечным якорем наших миров…

– Тебя ждут, Кэлос. Твоя жена тебя ждет. Если ты сможешь удержаться, то сможет и она.

– Надо ли?

– Ты не смеешь! – крикнул я. – Слушай же меня! Я не знаю, что тебе дорого, что нет, только запомни одно – Врата это нить, и пока ее кто-то держит, пока тебя ждут…

Он улыбнулся – и улыбка на изорванном лице была насмешкой.

– Тебя ждут, Кэлос. Поверь!

– Не решай за других… никогда…

Я поднялся.

Посмотрел на Машу.

– Я ничего не могла поделать, – прошептала она. – Петр, я стреляла… у того гада был силовой щит…

Гада?

Да нет же, конечно. Они защищали свой мир. Тот кусочек счастья, что несли для него. Мы оказались сильнее. Мы победили. И небеса не разверзлись, земля не разошлась под ногами. Дарованное Зерно – не сказочный амулет, что нельзя отнять. Можно, и еще как.

Каждый приходит в Тень по-своему.

Я подошел к неподвижному синекожему существу. Стал разжимать ладонь, выковыривая из скрюченных пальцев сгусток холодного огня.

Тело дернулось. В огромных глазах вновь блеснул разум.

– Живой! – крикнула Маша. – Добей его, Петр!

Синекожий не сопротивлялся. Лежал, тихо поскуливая. Наверное, так звучит их плач. Лишь тонкие пальцы хрустели, все крепче сжимаясь на Зерне.

– Да что у вас за беда, зачем вам-то! – закричал я.

Существо стонало, вжимаясь в скалу. Свет Зерна был почти не виден, скрытый ладонью.

– Добей! – повторила Маша.

– Ты сможешь? – огрызнулся я. Она промолчала.

– Надо…– вдруг прошептало существо. – Надо. Очень. Очень. Надо. Очень…

Рваная речь существа была не огрехом перевода, мы сейчас понимали друг друга безошибочно. Сам строй мысли… сама их природа… они слишком далеки от нас…

– Плохо… Очень. Очень. Плохо. Плохо. Смерть. Наступает. Смерть. Наступает…

То ли я не могу понять их эмоции, то ли они не передаются этим пластинчатым ртом, и только слова остались на долю чужака, бессмысленные и жалкие, никогда ему меня не переспорить, как я не переспорил Кэлоса, и Кэлос ушел навсегда, киборг перестал играть в человека, а мир синекожих прекратит жить… да, я верю, у них и впрямь беда, может быть, похлеще нашей, только что мне за дело до их беды, я же должен спасти свою Землю…

А те, кто придет потом, вольны благословлять меня или проклинать, замаливать грехи или насмешливо улыбаться вслед исчезнувшей расе… Интересно, от чего зависит, будут они каяться или улыбаться? Как бы посмотреть туда, вперед, в мир, что будет солнечным и ясным, как увидеть выражение их лиц?

Как решить?

– Дай, – сказал я. – Дай. Надо. Надо. Надо.

Ладонь разжалась. Я взял крошечный шарик. Нет, он оказался не холодным, теплым… чуть теплым.

И все же – не холодным.

Комок мягкого огня. Зародыш Врат.

Маша вздохнула у меня за спиной. Протянула руку – и отдернула. Прошептала:

– Да будь они все прокляты… Петр, давай, уходим…

Я не шевелился. Маша отошла к Кэлосу, нагнулась, поднимая тело. Краем глаза я видел, как она тащила его к флаеру.

Как ты сказал, Кэлос? Каждый приходит в Тень по-своему? Кто мольбой, кто трудом, кто грабежом? Не надо волноваться?

Я посмотрел – туда, куда не заглянуть, в далекое далеко. Потомки улыбались.

– Будь оно все проклято, – согласился я с Машей.

Протянул Зерно синекожему.

Фасеточные глаза замерцали, поплыли, отражая свет Зерна.

– Даешь? Возвращаешь?

– Возвращаю. Даю, – признал я.

И бросил Зерно в подставленную ладонь, в жадно сжавшиеся пальцы, мигом укрывшие то, что было нужно нам обоим.

Вот только свет не пропал. В моей ладони, будто приклеившись к коже, мерцала еще одна огненная горошина.

Синекожий проворно разжал ладонь, будто убеждаясь, что не стал жертвой ловкости рук.

– Одно? И другое? Два? Зерна?

– Два, – согласился я.

Мигом вернулся страх. Передо мной был не скулящий, поверженный, недобитый враг, а соперник. Теперь и я чувствовал в руке тепло. Уже не чужое – свое.

И знал, что не хочу его отдавать. Никому.

На корточках, не вставая, я пятился от синекожего. Тот приподнялся, свободной рукой достал что-то из портупеи. Дьявол!

Но он не стрелял.

Я дополз до флаера. Приподнялся, цепляясь за обрез кабины. Мы замерли – словно два испуганных зверя, урвавшие по своему клочку добычи, но безумно боящиеся, что сопернику захочется иметь все. Какие, к черту, разумные представители великих цивилизаций! Два шакала, дерущихся за объедки антилопы, пока лев спит…