Денег больше чем у бога. Хедж-фонды и рождение новой элиты - Себастьян Маллаби

долгими обедами и виски, делая покупки, где это было возможно. И затем, летом 1998 года он увидел возможность, которая позволяла больше не следовать этому подходу. Финансовая безысходность российского государства могла повлиять на изменения в игре на палладии.

Андерсон обратился к своим русским друзьям со скромным предложением: купить весь запас ценных металлов Центрального банка и Министерства финансов за исключением золота. Он купит палладий, родий и серебро. Все, что есть.

Отчаянный план Андерсона предусматривал искусную логистику. Часть металла будет доставлена в Москву из Сибири на бронепоезде. Затем вся партия отправится самолетом в Швейцарию и будет храниться в банковском хранилище с пометкой Tiger. Tiger заплатит 4 миллиарда долларов, когда металл будет ему передан, — ту сумму, которая поможет снизить сиюминутное давление на российский бюджет. Затем он станет распродавать на рынках запасы постепенно, делясь прибылью с российским правительством. По оценкам Андерсона, возможные доходы Москвы могли бы составить приблизительно 8 миллиардов долларов или около того.

Андерсон вылетел в Москву в июле, чтобы встретиться с высокопоставленным должностным лицом из Центрального банка. Обстановка казалась благоприятной для заключения сделки: доходность ГКО подскочила с 70 % в мае до уровня более чем в 100 %. Андерсон и его собеседник хорошо поладили. Президент Ельцин, по всей видимости, знал о сделке и одобрил ее. Возвращаясь в офис Tiger на Парк-авеню несколько дней спустя, Андерсон чувствовал себя так, будто сделка всей его жизни была почти уже в кармане: Сорос и Наполеон пускали слюни на безграничную российскую романтику, а Андерсон почти готов был показать, что один хеджевой фонд мог скупить сокровища целой страны. Затем Манхэттен настигло сообщение из Москвы. Нужно предусмотреть комиссию.

Андерсон просмотрел запрос и дал детальный ответ. У Tiger, ответил он, нет проблем с выплатой комиссии, в конце концов он всегда выплачивал комиссионные биржевым брокерам. Но Tiger не мог согласиться с деталями российского предложения. Русские хотели подписать два контракта: один официальный о купле-продаже металла, в котором не будут указаны комиссионные и один частный, по условиям которого оплату необходимо будет перевести в кипрский банк. Российский парламент и общественность будут знать лишь об официальной версии договора, и поэтому вопроса о том, кому причитаются комиссионные, не возникнет.

Андерсон ответил, что у него с этим есть проблемы. «Это должен быть один контракт», — настаивал он.

Какое-то время Москва хранила молчание. Затем пришел ответ: хорошо, понятно, а как насчет перечисления суммы комиссионных в банк Гибралтара?

Андерсон снова дал разъяснения. Не важно, куда перечислять — на Кипр, в Гибралтар или в другую гавань. Но информация должна быть обнародована, и все должно быть включено в один контракт. Юристы Tiger и российские юристы должны будут изучать один документ, и он должен выдержать тщательное публичное внимание на Западе и в России.

Сообщения перелетали между Москвой и Нью-Йорком, пока, наконец, не стало ясно, что соглашение невозможно. Для русских не было ни малейшего повода продавать без получения комиссионных частным образом. А у Андерсона не было возможности спасти сделку десятилетия49.

В КОНЦЕ ИЮЛЯ, К ТОМУ ВРЕМЕНИ, КОГДА ПЕРЕГОВОРЫ

о продаже палладия закончились неудачей, российский кризис развернулся с новой силой. Сообщение о большом займе МВФ поступило 13 июля, но это успокоило рынки лишь на короткое время. Через неделю после сообщения МВФ второй выпуск облигаций, гарантированный Goldman Sachs, с помощью которого планировалось заработать 6,4 миллиарда долларов, привлек лишь 4,4 миллиарда долларов. Рынок российских облигаций обрушился, а за ним вскоре и рынок ценных бумаг. Неожиданно даже азартные хеджевые фонды стали относиться скептически к финансированию России. Так как иного выбора не оставалось, русские возобновили секретные переговоры со своим старым приятелем, Джорджем Соросом.

Экономическая команда Ельцина сделала Соросу предложение. Государство продаст с аукциона еще 25 % «Связьинвеста», между тем победитель первого аукциона немедленно предоставит правительству промежуточный краткосрочный кредит, так же как поступил Сорос год назад. Но на этот раз Сорос не был готов сотрудничать: летом 1997 года он снабдил Россию несколькими сотнями миллионов долларов, но теперь понадобились бы миллиарды для того, чтобы вытащить страну из кризиса. В пятницу 7 августа Сорос позвонил Анатолию Чубайсу и Егору Гайдару, ведущим экономистам Ельцина, и сказал, чтобы те вернулись в реальность. Иностранные и российские инвесторы устали скупать российские долги. И будет невозможно отложить платежи по большому количеству ГКО, когда наступит срок их выплат. Чтобы выйти из этой кризисной ситуации, потребуются миллиарды, а не миллионы.

Выслушав Сороса, Гайдар сообщил ему свои подсчеты финансирования России: он оценил потребности страны в 7 миллиардов долларов. Сорос возразил, что Гайдар по-прежнему занижал сложную проблему. Он оценил потребности России в 10 миллиардов долларов. Консорциум «Связьинвест» мог потянуть на 500 миллионов долларов, подсказал Сорос. Остальные средства должны были поступить от западных банков и правительств50.

Следующий звонок Сороса был Дэвиду Липтону, главному чиновнику по международным операциям в казначействе США. Сорос убеждал казначейство предоставить часть промежуточного краткосрочного кредита, используя тот же метод, что применялся для спасения Мексики три года назад. Липтон резко возразил Соросу, сославшись на то, что в конгрессе такую помощь не поддерживают: русские уже использовали свой последний шанс в виде июльского пакета МВФ. В понедельник 10 августа Сорос снова коротко переговорил с Липтоном. Он позвонил Лоуренсу Саммерсу, второму по значимости чиновнику в казначействе, а в пятницу побеседовал с секретарем казначейства США, Робертом Рубином. Чтобы стимулировать команду казначейства, Сорос убедил сенатора Мича Макконнелла, влиятельного республиканца, позвонить Рубину и предложить поддержку его партии в отчаянной попытке спасти Россию. В этом шквале телефонной дипломатии Сорос вышел за рамки той роли, которую он играл в Южной Корее, где он вел себя как Международный валютный фонд, ведущий экономическую политику, которая могла бы привлечь частный капитал. Теперь он стремился играть роль посредника при полноценной правительственной помощи.

Не в первый раз двойственная натура Сороса стала причиной неприятностей. Члены правительства, с которыми он контактировал, не знали, как трактовать его взгляды: ратовал ли Сорос за то, что будет хорошо для мира, или же за то, что будет хорошо для его портфеля? Чувствуя, что его частные беседы не увенчались успехом, Сорос обратился к общественности в длинном письме, опубликованном в Financial Times 13 августа. Теперь наступила очередь инвесторов почувствовать неуверенность. Сорос предположил, что, как часть пакета, в который будет входить западное финансирование, русские должны