Стихотворения - Михаил Лермонтов

Глава 3

’Tis he! ’tis he! I know him now;

I know him by his pallid brow…[294]

Зима! Из глубины снеговВстают, чернея, пни дерёв,Как призраки, склонясь челомНад замерзающим Днепром.Глядится тусклый день в стеклоПрозрачных льдин — и занеслоОвраги снегом. На зареЛишь заяц крадется к нореИ, прыгая назад, вперед,Свой след запутанный кладет,Да иногда, во тьме ночной,Раздастся псов протяжный вой,Когда, голодный и худой,Обходит волк вокруг гумна.И если в поле тишина,То даже слышны издалиЕго тяжелые шаги,И скрып, и щелканье зубов;И каждый вечер меж кустовСто ярких глаз, как свечи в ряд,Во мраке прыгают, блестят…

Но вьюги зимней не страшась,Однажды в ранний утра часБоярин Орша дал приказСобраться челяди своей,Точить ножи, седлать коней,И разнеслась везде молва,Что беспокойная ЛитваС толпою дерзких воеводНа землю русскую идет.От войска русского гонцыВо все помчалися концы,Зовут бояр и их людейНа славный пир — на пир мечей!

Садится Орша на коня,Дал знак рукой, — гремя, звеня,Средь вопля женщин и детей,Все повскакали на коней,И каждый с знаменьем крестаЗа ним проехал в ворота;Лишь он, безмолвный, не крестясь,Как бусурман, татарский князь,К своим приближась воротам,Возвел глаза — не к небесам;Возвел он их на терем тот,Где прежде жил он без забот,Где нынче ветер лишь живетИ где, качая изредкаДверь без ключа и без замка,Как мать качает колыбель,Поет гульливая метель!..

· · · · · ·· · · · · ·· · · · · ·Умчался дале шумный бой,Оставя след багровый свой…Между поверженных коней,Обломков копий и мечейВ то время всадник разъезжал;Чего-то, мнилось, он искал,То низко голову склоняДо гривы черного коня,То вдруг привстав на стременах…Кто ж он? Не русский! и не лях —Хоть платье польское на немПестрело ярко серебром,Хоть сабля польская, звеня,Стучала по ребрам коня!Чела крутого смуглый цвет,Глаза, в которых мрак и светВ борьбе сменялися не раз,Почти могли б уверить вас,Что в нем кипела кровь татар…Он был не молод — и не стар.Но, рассмотрев его черты,Не чуждые той красотыНевыразимой, но живой,Которой блеск печальный свойМысль неизменная дала,Где всё, что есть добра и злаВ душе, прикованной к земле,Отражено как на стекле, —Вздохнувши, всякий бы сказал,Что жил он меньше, чем страдал.

Среди долины был курган.Корнистый дуб, как великан,Его пятою попиралИ горделиво расстилалНад ним по прихоти своейШатер чернеющих ветвей.Тут бой ужасный закипел,Тут и затих. Громада тел,Обезображенных мечом,Пестрела на кургане том,И снег, окрашенный в крови,Кой-где протаял до земли;Кора на дубе вековомБыла изрублена кругом,И кровь на ней видна была,Как будто бы она теклаИз глубины сих новых ран…И всадник взъехал на курган,Потом с коня он соскочилИ так в раздумье говорил:«Вот место — мертвый иль живойОн здесь… вот дуб — к нему спинойПрижавшись, бешеный старикРубился — видел я хоть миг,Как, окружен со всех сторон,С пятью рабами бился он,И дорого тебе, Литва,Досталась эта голова!..Здесь, сквозь толпу, издалекаЯ видел, как его рукаТри раза с саблей подняласьИ опустилась, — каждый раз,Когда она являлась вновь,По ней ручьем бежала кровь…Четвертый взмах я долго ждал!Но с поля он не побежал,Не мог бежать, хотя б желал!..»И вдруг он внемлет слабый стон,Подходит, смотрит: «Это он!»Главу, омытую в крови,Боярин приподнял с землиИ слабым голосом сказал:«И я узнал тебя! узнал!Ни время, ни чужой нарядНе изменят зловещий взглядИ это бледное чело,Где преступление и злоПечать оставили свою.Арсений! Так, я узнаю,Хотя могилы на краю,Улыбку прежнюю твоюИ в ней шипящую змею!Я узнаю и голос твойМеж звуков стороны чужой,Которыми ты, может быть,Его желаешь изменить.Твой умысел постиг я весь,Я знаю, для чего ты здесь,Но, верный родине моей,Не отверну теперь очей,Хоть ты б желал, изменник-лях,Прочесть в них близкой смерти страх,И сожаленье, и печаль…Но знай, что жизни мне не жаль,А жаль лишь то, что час мой бил,Покуда я не отомстил,Что не могу поднять меча,Что на руках моих, с плечаОмытых кровью до локтейЗлодеев родины моей,Ни капли крови нет твоей!..»

«Старик! о прежнем позабудь…Взгляни сюда, на эту грудь,Она не в ранах, как твоя,Но в ней живет тоска-змея!Ты отомщен вполне, давно,А кем и как — не всё ль равно?Но лучше мне скажи, молю,Где отыщу я дочь твою?От рук врагов земли твоей,Их поцелуев и мечей,Хоть сам теперь меж ними я,Ее спасти я поклялся!»

«Скачи скорей в мой старый дом,Там дочь моя; ни ночь ни днемНе ест, не спит, всё ждет да ждет,Покуда милый не придет!Спеши… Уж близок мой конец,Теперь обиженный отецДля вас лишь страшен как мертвец!»Он дальше говорить хотел,Но вдруг язык оцепенел;Он сделать знак хотел рукой,Но пальцы сжались меж собой.Тень смерти мрачной полосойПромчалась на его челе,Он обернул лицо к земле,Вдруг протянулся, захрипел,И — дух от тела отлетел!

К нему Арсений подошел,И руки сжатые развел,И поднял голову с земли:Две яркие слезы теклиИз побелевших мутных глаз,Собой лишь светлы, как алмаз.Спокойны были все черты,Исполнены той красоты,Лишенной чувства и ума,Таинственной, как смерть сама.

И долго юноша над нимСтоял, раскаяньем томим,Невольно мысля о былом,Прощая — не прощен ни в чем!И на груди его потомОн тихо распахнул кафтан:Старинных и последних ранНа ней кровавые следыВились, чернели, как бразды.Он руку к сердцу приложил,И трепет замиравших жилЕму неясно возвестил,Что в буйном сердце мертвецаКипели страсти до конца,Что блеск печальный этих глазГораздо прежде их погас!..

Уж время шло к закату дня,И сел Арсений на коня,Стальные шпоры он в бокаЕму вонзил — и в два прыжкаОт места битвы роковойОн был далёко. ПеленойШирокою за ним лугаТянулись, — яркие снегаПри свете косвенных лучейСверкали тысячью огней.Пред ним стеной знакомый лесЧернеет на краю небес.Под сень дерев въезжает он:Всё тихо, всюду мертвый сон,Лишь иногда с седого пня,Послыша близкий храп коня,Тяжелый ворон, царь степной,Слетит и сядет на другой,Свой кровожадный чистя клёвО сучья жесткие дерёв;Лишь отдаленный вой волков,Бегущих жадною толпойНа место битвы роковой,Терялся в тишине степей…Сыпучий иней вкруг ветвейБерез и сосен, над путемПрозрачным свившихся шатром,Висел косматой бахромой,И часто, шапкой иль рукойКогда за них он задевал,Прах серебристый осыпалЕго лицо… И быстро онСкакал, в раздумье погружен.Измучил непривычный бегЕго коня — в глубокий снегОн вязнет часто… труден путь!Как печь, его дымится грудь,От нетерпенья седокаВ крови и пене все бока.Но близко, близко… Вот и домНа берегу Днепра крутомПред ним встает из-за горы,Заборы, избы и дворыПриветливо между собойТеснятся пестрою толпой,Лишь дом боярский между них,Как призрак, сумрачен и тих!..

Он въехал на широкий двор.Всё пусто… будто глад иль морНедавно пировали в нем.Он слез с коня, идет пешком…Толпа играющих детей,Испуганных огнем очей,Одеждой чуждой пришлецаИ бледностью его лица,Его встречает у крыльцаИ с криком убегает прочь…Он входит в дом — в покоях ночь,Закрыты ставни, пол скрыпит,Пустая утварь дребезжитНа старых полках, лишь порой,Широкой, белой полосойРисуясь на печи большой,Проходит в трещину ставнейХолодный свет дневных лучей!

И лестницу Арсений зритСквозь сумрак; он бежит, летитНаверх, по шатким ступеням.Вот свет блеснул его очам,Пред ним замерзшее окно:Оно давно растворено,Сугробом собрался большимСнег, не растаявший под ним.Увы! знакомые места!Налево дверь — но заперта.Как кровью, ржавчиной покрыт,Большой замок на ней висит,И, вынув нож из кушака,Он всунул в скважину замка,И, затрещав, распался тот…И, тихо дверь толкнув вперед,Он входит робкою стопойВ светлицу девы молодой.

Он руку с трепетом простер,Он ищет взором милый взор,И слабый шепчет он привет, —На взгляд, на речь ответа нет!Однако смято ложе сна,Как будто бы на нем онаТому назад лишь день, лишь часГлаву покоила не раз,Младенческий вкушая сон.Но, приближаясь, видит онНа тонких белых кружевахЧернеющий слоями прахИ ткани паутин седыхВкруг занавесок парчевых.

Тогда в окно светлицы тойУпал заката луч златой,Играя, на ковер цветной;Арсений голову склонил…Но вдруг затрясся, отскочилИ вскрикнул, будто на змеюПоставил он пяту свою…Увы! теперь он был бы рад,Когда б быстрей, чем мысль иль взгляд,В него проник смертельный яд!..

Громаду белую костейИ желтый череп без очейС улыбкой вечной и немой —Вот что узрел он пред собой.Густая, длинная коса,Плеч беломраморных краса,Рассыпавшись, к сухим костямКой-где прилипнула… и там,Где сердце чистое такойЛюбовью билось огневой,Давно без пищи уж бродилКровавый червь — жилец могил!· · · · · ·

«Так вот всё то, что я любил!Холодный и бездушный прах,Горевший на моих устах,Теперь без чувства, без любвиСожмут объятия земли.Душа прекрасная ее,Приняв другое бытие,Теперь парит в стране святой,И как укор передо мнойЕе минутной жизни след!Она погибла в цвете летСредь тайных мук иль без тревог,Когда и как, то знает бог.Он был отец — но был мой враг:Тому свидетель этот прах,Лишенный сени гробовой,На свете признанный лишь мной!

Да, я преступник, я злодей —Но казнь равна ль вине моей?Ни на земле, ни в свете томНам не сойтись одним путем…Разлуки первый грозный часСтал веком, вечностью для нас.О, если б рай передо мнойОткрыт был властью неземной,Клянусь, я прежде, чем вступил,У врат священных бы спросил,Найду ли там среди святыхПогибший рай надежд моих.Творец! отдай ты мне назадЕе улыбку, нежный взгляд,Отдай мне свежие устаИ голос сладкий, как мечта,Один лишь слабый звук отдай…Что без нее земля и рай?Одни лишь звучные слова,Блестящий храм — без божества!..Теперь осталось мне одно:Иду! — куда? Не всё ль равно,Та иль другая сторона?Здесь прах ее, но не она!Иду отсюда навсегдаБез дум, без цели и труда,Один с тоской во тьме ночной,И вьюга след завеет мой!..»

1855 или 1836