На службе Отечеству - Александр Алтунин

В школьные годы я снова был неразлучным спутником Михаила, который старался развить во мне смелость и ловкость. Он никогда не вступался за меня. И, утирая мой разбитый нос поделом рубахи, приговаривал: "Ничего, за битого двух небитых дают. Ты нюни не распускай, умей постоять за себя".

Я самозабвенно любил брата. Зная его смелый и решительный характер, с нетерпением ждал вестей о его подвигах на фронте, а он в первом же бою был наповал сражен пулеметной очередью.

"Эх, Миша, Миша, - повторял я мысленно, - наверное, ты лез напролом, а на войне одной безрассудной смелостью не возьмешь - нужны точный растет, выдержка и хорошая боевая выучка".

В комнату шумно ввалился лейтенант Соловьев, балагур и насмешник, с которым мы очень сдружились в последнее время.

- Привет, пяхота, - насмешливо окликнул он командиров взводов, работать лень, а есть охота!

Удивившись, что присутствующие хмурятся и не реагируют на его шутку, он сел и внимательно посмотрел на меня:

- Что с тобой, Ляксандр? На тебе лица нет. Как же я поведу тебя к медсанбатовкам на свидание? Прогонят.

- Пойдем-ка, Вениамин. - Митрофан Васильевич слегка коснулся плеча лейтенанта. - Не мешай командиру. - И, выталкивая его за дверь, сердито буркнул: - Горе только рака красит, а у командира горе, и не приставай ты к нему с шуточками.

Через час Вениамин тихо проскользнул в комнату, осторожно присел рядом со мной и поставил на стол алюминиевую фляжку:

- Прости, дружище, не знал я. - Не получив ответа, он собрал с подоконника жестяные кружки и, плеснув в них понемногу из фляжки, предложил: - Давай, Александр, помянем, как полагается, твоего брата и всех павших в боях... Присоединяйтесь, друзья, - пригласил он Митрофана Васильевича и командира первого взвода лейтенанта Афанасия Украинцева и, подняв кружку, проникновенно сказал: - Пусть земля им будет пухом! Вечная память павшим в боях за Отчизну!

Я благодарно взглянул на товарищей и смахнул невольную слезу.

На следующий день в роте узнали о моем горе. Командиры и бойцы старались проявить ко мне максимум внимания. Особенно удивил меня грубоватый и ворчливый сержант Бочков. Во время перекури он подошел ко мне и, неловко потоптавшись, сказал:

- Товарищ комроты! Я намедни тоже подучил письмо от сестры. Она пишет, что немцы застрелили, мою бабу прямо на пороге дома за то, что не давала угонять корову. А мальчонку меньшого, который был с нею рядом, ранили. У, гады!. - потряс он могучим кулаком, и крупные слезы скатились по его обветренным щекам, - За все получат сполна! Только бы добраться...

- Недолго, осталось ждать, товарищ Бочков. Скоро и до нас очередь дойдет. Обязательно за все рассчитаемся. А сейчас идите занимайтесь.

- Есть, заниматься! - козырнул Бочков с необычной для него старательностью.

Феодосийский десант

Утром 28 декабря погода резко изменилась. Бушевавший несколько дней шторм начал стихать. Плановых занятий не было, и батальон после завтрака строем направился в городскую баню. Спешу вдогонку, но путь, мне преграждает Вениамин Соловьев. Таинственно подмигнув, он заговорщически шепчет:

- Ты не знаешь, дружище, какой выдающийся человек сегодня родился? Заметив мое недоумение, лейтенант весело смеется,: - 28 декабря 1921 года появился на белый свет Вениамин Викентьевич Соловьев, ваш покорный слуга!

Узнав, что я тороплюсь в баню, Вениамин запротестовал:

- Баня не убежит! Сейчас мы пойдем в нашу столовую: заведующая обещала выделить из своих запасов бутылку рислинга. Поспешим, а то передумает...

Навстречу нам мчится тачанка. В ней, нахлестывая лошадь ременными вожжами, стоит комиссар полка Трофимов. Заметив нас, он так натянул вожжи, что лошадь поднялась свечой. Мы бросились к тачанке.

- Где комбат?! - нетерпеливо крикнул комиссар.

- В шта-а-а-бе, - ответил Соловьев, задыхаясь от быстрого бега.

- Поднимайте батальон по тревоге! Командованию батальона и командирам рот немедленно прибыль в штаб полка! - И, стегнув коня, умчался.

- Что случилось.?! - крикнул вдогонку Соловьев.

Не получив ответа, он побежал в штаб батальона, а я поспешил за ушедшей ротой.

* * *

Полк, поднятый по тревоге, следует походным порядком в порт, а в нашей восьмой роте отсутствуют пятнадцать красноармейцев и сержантов: пятерых уроженцев Новороссийска мы с политруком ранним утром отпустили навестить родных, остальные два часа назад отправились, на их розыски сразу по двум адресам - к родителям и к женам. Всю дорогу одолевают тревожные мысли: успеют ли они возвратиться? Командир полка предупредил: если не успеют, меня и политрука ждет трибунал.

Причалы Новороссийского порта забиты судами самого различного назначения. Нас остановили возле огромного многопушечного корабля. Это крейсер "Красный Кавказ".

На трапе показались майор Андреев, батальонный комиссар Трофимов и капитан Мансырев в сопровождении морского офицера. Раздалась команда:

- Командиры и комиссары батальонов, командиры и политруки отдельных подразделений, к командиру полка!

Командиры и политработники окружили майора Андреева. Пока они совещались, мы с Митрофаном Васильевичем с тревогой поглядываем: не появятся ли отставшие?

Вернулись командир и комиссар батальона. Николаенко объявил порядок посадки. Подошла очередь нашей роты, а отставших не видно. Митрофан Васильевич, шагнув к трапу крейсера, невесело роняет:

- Трибунала нам, товарищ командир, не миновать.

Смотрю на волны, с грохотом бьющие о высокую стенку причала. Штормит уже меньше, но белые барашки на гребнях снежными бороздами чертят поверхность моря.

Батальон закончил посадку. Ждем команду "Трап поднять". Стоим у борта, вцепившись в леера, и смотрим на город. Абраменко морщит крутой лоб и не спускает глаз с портовых ворот. Он все еще надеется на чудо. А я мысленно вижу бойцов в объятиях близких. Они ведь не знают, удастся ли еще увидеться. Мысль о счастье, которое я подарил бойцам, как-то облегчает бремя тяжелой ответственности за принятое решение. "Ребята свое отвоюют, думаю я. - Война только разгорается".

Лучи солнца пробились сквозь сизые тучи, осветили здания на берегу. Вдруг у входа в порт появилась группа красноармейцев. Мне стало жарко, я различил впереди сержанта Бочкова. Политрук, узнав своих, толкает меня в плечо и протягивает пачку "Казбека":

- Закурим, Александр Терентьевич, угощайся. - И, выждав, когда мои негнущиеся от холода пальцы зацепили толстую папиросу, заметил: Последние... придется переходить на махорку.

Тем временем красноармейцы подбежали и, обессилев, повисли на поручнях трапа. К ним на помощь бросилась вся рота. Бережно поддерживая уставших товарищей, бойцы спешат затащить их на корабль. Убедившись, что прибыли все, спешу к капитану Николаенко. Выслушав мой доклад, он облегченно вздыхает: