Предвестники табора - Евгений Москвин

«A-а. Я все поняла».

«Что вы поняли?» — я покраснел.

«Вы хотите знать, не старался ли кто-нибудь специально нас с вами познакомить. Другими словами, случайна ли наша встреча».

Такой прямолинейности я не ждал, а потому вспыхнул; затем пробормотал:

«Ничего подобного», — но тон вышел извиняющимся, так что я выдал себя с головой.

Маша сказала (выдержав значительную паузу):

«Нет, наша встреча совершенно случайна. Хотя мне действительно рекомендовали вас ваши коллеги», — смотрела она при этом в сторону и опять улыбалась.

Я выдавил:

«Рад это слышать».

«То, что никто из ваших коллег не занимается сводничеством?»

«Нет, то, что мои коллеги ценят мои деловые качества», — ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более официально.

«Вы мнительный человек, господин Левин, — сказала Маша, — неудивительно, если из-за этого вы часто ссоритесь с близкими людьми».

Я уставился на нее. Думаю, я снова покраснел, только слабее, — я был поражен и, кроме того, меня, что называется, задело за живое. На секунду у меня мелькнуло в голове: «Да кто ты такая, чтобы говорить мне это? Мы с тобой знакомы всего несколько часов!» А потом… я рассмеялся. Ведь в ее голосе слышалась все та же непосредственность и обезоруживающая простота (позже я услышал от нее еще очень много вот таких простых и, в то же время, весьма дельных замечаний — дельных не потому даже, что они попадали в самую точку, — нет, они были действенны — вот в чем все дело; я понял, что многие проблемы, которые мучили меня в жизни, — это мною же изобретенные монстры…).

Мишка посмотрел на меня и покачал головой.

— И я имею в виду не только ситуацию с моей бывшей девушкой.

— Я понимаю.

— Хотя многое было завязано на этом. Это моя вспыльчивость… но сам я в одиночку не в силах был совладать с собой. Ты же понимаешь, о чем я говорю, Макс?

Я молчал. Мишка смотрел на меня некоторое время, ожидая, очевидно, поддерживающей реплики — смотрел абсолютно спокойно и уверенно; и то, что я так в результате и не произнес ни слова, нисколько его не смутило.

Спустя полминуты он снова заговорил.

— Но самое удивительное-то другое. Ты, наверное, думаешь, что я прислушивался, потому что любил ее.

— Это не так? — отреагировал я.

— Думаю, что нет.

— Ты не любил ее?

— Ну… она много значила для меня. Я прислушивался, потому что хотел полюбить. Я знал, что хочу полюбить.

— И сейчас ты любишь ее?

— Да, — ответил Мишка, — я люблю ее.

И снова все те же спокойствие и уверенность. Но главное — облегчение и веселость на лице, — словно он боялся, что не полюбит, но все-таки сумел это сделать… да нет, ведь так и было.

Он полюбил, чтобы успокоиться.

«После того вечера в кафе я предложил ей встретиться еще раз — уже безо всякой „ликвидации“.

Вот так, собственно, мы и начали встречаться, а через полгода поженились. Разумеется, было не все гладко. Часто мне стоило огромных усилий, чтобы совладать с собой, — иногда меня попросту добивала Машина въедливость, — я, по крайней мере, называл это въедливостью — в критические моменты; мне начинало казаться, что Маша все время меня поучает, тогда как она… ну, я тебе уже говорил: она видела моих монстров лучше меня… Не сказал бы, что мы много ссорились — нет, у нас происходило следующим образом: мы просто расставались на некоторое время, это была своеобразная игра, я бы даже сказал, проверка отношений: кто же из нас не выдержит и первым позвонит. В первую такую проверку позвонил я — сдался, что называется… и если бы ты знал, как я был счастлив спустя один день, что сдался, — я ведь впервые остро почувствовал, что мне действительно не хватает этого человека».

— Это и был первый шаг к любви?

— Еще один, — поправил Мишка, — но ты прав в каком-то смысле, потому что по ширине он стоил десяти предыдущих. Ну, а в другой раз… в другой раз она позвонила, — лицо Мишки озарилось мечтательной улыбкой; взгляд теперь был устремлен куда-то мне через плечо, далеко, — заявила мне таким официальным тоном, чтобы я не забывал, что она наняла меня, помочь в ликвидации предприятия, которая еще не закончена. Что заплатила деньги — словом, все равно придется увидеться еще раз… пф-ф-ф-ф-ф, представляешь? Вот после этого я и сделал ей предложение.

— Вы переехали сюда?

— Да. К ней домой, — сказал Мишка.

Затем признался, что в результате бросил работу без особых сожалений — его ничего не связывало с людьми, которые окружали его.

— Что скажешь? — осведомился Мишка.

— Думаю, ты полностью научился объяснять себя.

Он оживился.

— В каком смысле? Кому объяснять?

«Самому себе»… Я, однако, так и не произнес этого вслух — только брови поднял.

— Ладно, — Мишка улыбнулся; мягко, — видно, ты уж сделал себе какие-то выводы. А вести себя будешь так, словно ничего не случилось. Узнаю Макса!

Что он имел в виду этой последней репликой, мне осталось неясно. Какие-то конкретные эпизоды нашего детства? Я вдруг почувствовал непреодолимое желание поговорить с Мишкой о детстве, обо всем нашем прошлом — не надо уже никакого укрывательства. Глупо укрываться! Скучно, даже страшно жить вот так, как он теперь живет — в свое удовольствие, счастливо и бездеятельно, неторопливо и во всем всегда понимать себя, зная вдоль и поперек. Не осознавать, в то же время, никакого страха и даже скуки.

Теперь мне нисколько не было удивительно, что Мишка и словом не обмолвился о прошлом — я не хочу сказать, что он действительно позабыл о нем, — нет, разумеется, — но он и не играл, как мне раньше казалось. Дело здесь обстояло иначе (я все же не был уверен до конца, но склонялся к этой мысли): Мишке просто представлялось совершенно неестественным упоминать обо всем, что меня так тревожило, упоминать здесь, в этом «райском местечке»; он был глубоко убежден, что это даже и неуместно — во всяком случае, мне нужно дать отдохнуть — сперва. Отдохнуть!

О Боже…

«Наверное, он уже теперь, в тридцать лет думает, что его жизнь прожита не зря».

И словно в доказательство моим мыслям (и опережая желание поговорить о детстве) Мишка заявил вдруг:

— Знаешь, последние годы я более всего мечтал создать крепкую семью. Не такую, в какой я вырос. И думаю, у меня получается это делать пока… я говорю пока, потому что мы ведь с Машей до сих пор так и не завели ребенка, но очень скоро…

— Надо же!..

Это восклицание, а затем звонкое прищелкивание языком, свидетельствовавшие, по всей видимости, о фатальном невезении, заставили меня обернуться и посмотреть назад — на проездную дорогу, в которую перекрест упирался переулок. Оказывается… некоторое время назад, метрах в пяти, прямо напротив нашего столика остановился…

… (я вздрогнул)…

Каретомобиль.

Небольшого роста водитель, вылезши из-за огромного руля, суетливо бегал туда-сюда, качал головой, наклонялся, упирал руки в бока и чертыхался, а белое одеяние с длинными рукавами, в котором, казалось, он вот-вот запутается, и трагедийно изломленные пальцы в лайковых перчатках создавали впечатление, будто передо мной и Мишкой разворачивается театральная постановка; и плотная базальтовая штора, закрывавшая окно кузова и походившая на фрагмент кулисы по ту сторону декорации, довершало это впечатление.

Инстинктивно я снова и снова изучал водителя. Черные, коротко стриженные волосы (шляпы на голове не было), мясистое лицо, глаза небольшие, близко посаженные… словом, ничего примечательного, совершенно.

Чуть позже, стараясь определить, что такое у него стряслось, я принялся оглядывать каретомобиль — опасливо, украдкой. Поломка, это ясно, но что именно…

Когда я снова взглянул на Мишку, обнаружил, что он тоже теперь следит за происшествием, — поминутно; а потом… я понял… что, не заметив, успел уже развернуть свое кресло — к месту «представления».

Мишка заговорил, но я уже совершенно не мог сконцентрироваться на беседе — я сидел как в тумане. У меня снова подергивался мизинец на руке; конвульсивно.

По другую сторону проездной дороги, над каретомобилем, зажглось три фонаря — слепые белые квадраты, насаженные на высокую парковую ограду; было светло, но сосновая зелень, в мгновение ока умывшись мертвенным светом, потеряла сочность и перспективу…

Интересный сад.

Я контролирую все, не только каждую сосновую иглу этого сада — все вокруг…

…кроме этого суетящегося Предвестника табора — его я смогу взять под контроль, только если, уняв свой мизинец, сумею ощутить лески на каждом пальце… …………………………………………………

……………………………………………………………………………………………

……………………………………………………………………………………………

— Ну и куда он делся, интересно знать… — произнес водитель на дороге, совсем уже приунывшим, усталым голосом.