Богохульство - Дуглас Престон

Хватит ли ему духа рассказать ей правду? Но попробовать непременно стоило. В противном случае он никогда себя не простит. Или… Лицо Кейт светилось верой и убежденностью в своей правоте. Тем не менее Форд должен был рассказать ей все, о чем знал.

– Это обман, – выпалил он.

Кейт прищурилась:

– Что ты сказал?

– Хазелиус все это подстроил, потому что мечтал подарить миру новую религию, нечто вроде сайентологии.

Кейт покачала головой:

– Уайман… ты хоть когда-нибудь изменишься?

Форд попытался коснуться ее руки, но Кейт отпрянула.

– Ты и тут до последнего упрямишься! Просто невероятно!

– Кейт, об этом мне рассказал сам Хазелиус. Он во всем признался. В шахте. Эта история с Богом – его выдумка.

Она покачала головой:

– Ты готов на любую низость, лишь бы остановить нас. Вот уж не думала, что ты способен на такую гнусную ложь!

– Кейт…

Кейт вскочила на ноги.

– Но у тебя ничего не выйдет! Ты до сих пор сомневаешься в том, что с нами случилось. Тоже мне «верующий»! Совершенно не понимаю тебя! Сам подумай: если бы Грегори и правда все это подстроил, разве он стал бы кому-либо в этом признаваться? Особенно тебе?

– Он думал, что мы оба вот-вот погибнем.

– Нет, Уайман. Твои утверждения – полная чушь!

В глазах Кейт горела святая вера. Погасить ее не было возможности.

– Ты же видел, как он умер! – с пылом продолжала она. – Помнишь, что он сказал? Его последние слова? «Вселенная не забудет!» По-твоему, и это он продумал заранее? Нет же, Уайман! Грегори умер с верой в сердце. Разыграть нечто подобное просто невозможно. Он стоял весь в огне. С раздробленной ногой, но – стоял. Не пошатнулся, не упал, даже глаза не закрыл, и улыбка не сошла с его лица. Вот насколько сильна была его вера! А ты заявляешь, что все это ложь!

Форд молчал. Спорить с Кейт не имело смысла. К тому же он точно не знал, желает ли переубедить ее. Судьба ей досталась отнюдь не из легких. Вера в героизм Хазелиуса возродила в ней веру в жизнь. Большинство мировых религий, поселяясь в сердцах людей, в определенной мере прибегают ко лжи. Основа же всякой религии отнюдь не достоверность фактов, а сила веры. По сути, и буддизм, и христианство, и ислам – всего-навсего духовное мошенничество.

Уайман смотрел на Кейт с безграничной печалью. Хазелиус был прав: не существовало на свете сил, с помощью которых Форд, Волконский или кто угодно другой могли остановить запущенный физиком механизм. Ставки были сделаны. До Форда вдруг дошло, почему Хазелиус так запросто рассказал ему правду. Ученый знал, что даже если и Форд выживет, то не сможет помешать осуществлению великого замысла. Даже костер, на котором Хазелиус сгорал с таким достоинством и бесстрашием, был всего-навсего последним актом в драме, которую следовало доиграть с блеском.

Хазелиус на самом деле умер с верой в сердце.

– Уайман, – сказала Кейт, – если ты хоть когда-нибудь по-настоящему любил меня, пожалуйста, поверь и присоединись к нам. С христианством покончено. – Она потрясла в воздухе компьютерными распечатками. – И как ты можешь упрямиться, когда прошел через все это бок о бок с нами?

Форд покачал головой, не зная, что говорить, и немного завидуя Кейт. Как же это здорово – настолько горячо во что-либо верить!

Кейт отложила бумаги и схватила Форда за руки.

– Вдвоем мы все преодолеем. Забудь о прошлом. Давай вместе начнем новую жизнь!

Форд опустил голову.

– Нет, – тихо произнес он.

– Хотя бы попробуй поверить. Через какое-то время ты тоже увидишь свет. Не отворачивайся от того, что тебе само идет в руки. И не отказывайся от меня…

– Было бы замечательно какое-то время побыть с тобой. Но надолго нас не хватит.

– То, что с нами случилось… Нам протянул руку сам Бог!

– Кейт, я не смогу… Не смогу жить с тем, во что я не верю.

– Тогда поверь в меня. Ты сам сказал, что мы будем вместе. Ты пообещал.

– Порой любви бывает недостаточно. Во всяком случае, ее не хватит для того, что ты планируешь предпринять. Я лучше поеду отсюда. Передай от меня привет остальным.

– Не уходи. – По щекам Кейт текли слезы.

Форд наклонился и поцеловал ее в лоб.

– Пока, Кейт, – шепнул он. – И… благослови тебя Бог.

В гриль-баре «У Мэнни» в Сан-Антонио, штат Нью-Мексико, Уайман Форд заказал чизбургер с зеленым чили и посмотрел на экран телевизора над барной стойкой. С тех пор как мир потрясла организованная во Флагстаффе пресс-конференция, прошел месяц.

Форд вернулся в Вашингтон, побеседовал с Локвудом (об отдельных крайне важных фактах пришлось бессовестно умолчать, чтобы не подрывать новый миф), сел в свой джип и отправился в Нью-Мексико. А там, бродя по каньонам севернее Абикью, несколько недель подряд раздумывал о том, что случилось.

«Изабеллы» больше не было, Ред-Меса сгорела дотла. Сотни человек погибли в огне или пропали без вести. Спустя некоторое время ФБР наконец опознало тело Рассела Эдди по ДНК и остаткам челюсти. Его объявили сторонником хилиазма и чудовищным преступником.

Средства массовой информации, услышав рассказанную во Флагстаффе историю, раздули ее до немыслимых размеров, а некоторые влиятельные обозреватели даже назвали самой «значимой за последние два тысячелетия».

Христианство завоевывало Римскую империю целых четыре века. Новая религия – ярые сторонники назвали ее «поиском» – распространилась по Соединенным Штатам всего за четыре дня. Помогла услужливая всемирная паутина. Казалось, Интернет был выдуман специально для этой цели.

Форд взглянул на часы: скоро полдень. Через пятнадцать минут полмира, в том числе и завсегдатаи гриль-бара «У Мэнни», уткнется в телеэкраны. Начнется «Событие», прямая трансляция из колорадского имения новоиспеченного миллиардера, что сколотил состояние на интернетных компаниях.

Звук был убавлен, и Форд напрягал слух. На экране возникло изображение ведущего. Он стоял на фоне толпы небывалых размеров, которую снимала еще и аэрокамера. По подсчетам новостного канала, на ферме собралось около трех миллионов человек. Создавалось впечатление, что людское море достигает гор Сан-Хуан, снежные вершины которых белели на горизонте.

Форд за последний месяц размышлял о многом. Приходилось признать, что Хазелиус был гением. События на горе Ред-Меса положили начало новой религии, а Хазелиус стал пророком и великомучеником. Его гибель превратилась в легенду и стала подобием рассказов о Будде и Кришне, о Мухаммеде и Медине, о Рождестве Христовом и Тайной вечере, о Распятии и Воскресении. История Хазелиуса и «Изабеллы» почти не отличалась от остальных: верующие рассказывали ее друг другу, видели в ней отражение своей веры и искали ответы на главные вопросы.

Словом, она стала одной из самых чудесных историй на земле.

Хазелиус не просчитался ни в чем. Он точно угадал даже то, что мученическая смерть лишь прибавит ему популярности. Рассказ о гибели на костре потрясал человеческое воображение, как ничто другое. Геройски уйдя из жизни, Хазелиус стал движущей силой, проповедником идей и духовным лидером.

Приближался полдень. Бармен прибавил громкость. Телеэкран всецело приковал к себе внимание посетителей: шоферов, местных фермеров, туристов.

Репортер, крепко сжимая в руке микрофон и обливаясь потом, смотрел в камеру с тем же восторгом и благоговением, которые освещали лица окружавших его людей. Толпа ликовала, пела песни и размахивала над головами знаменами с изображением пылающего старого кедра.

Перекрикивая гул, репортер рассказывал последние новости и называл сегодняшнее событие «религиозным Вудстоком» и «собранием любви, добра и преданности».

«По крайней мере, – размышлял Форд, – им не помешал дождь. И хорошо, что нет наркоманов и пьяных».

За деревянной сценой стояла новенькая постройка в колониальном новоанглийском стиле – красный амбар с белыми полосами внизу и наверху. Камера приблизилась к двери. Толпа притихла. Ровно в полдень дверь раскрылась и изнутри вышли шесть человек в белых одеяниях.

Народ разволновался, как настоящее штормовое море. Возникло чувство, будто свершается нечто невероятное – колоссальное и бесконечно прекрасное.

Кейт, прижимая к груди тонкую книгу в кожаной обложке, поднялась на сцену. У Форда зашлось сердце. В простеньком белом платье, оттенявшем ее черные волосы и блестящие темные глаза, и в черных перчатках она выглядела немыслимо красивой. Бок о бок с ней шла Коркоран, тоже в простых белых одеждах. Бывшие враги, теперь они стали союзницами и близкими друзьями.

К ним присоединились четверо товарищей: Чен, Сен-Винсент, Иннс и Чеккини. Шестеро храбрецов, спасшихся от нападения на «Изабеллу», остановились посредине сцены. Теперь они казались преисполненными величия; все мелочное и земное как будто оставило их под напором желания служить главному. Сияя улыбками, они приветствовали толпу. На груди у каждого поблескивала незатейливая серебряная булавка с изображением горящего кедра.