Карта неба - Феликс Пальма

— Я желаю, чтобы вы перестали за мной ухаживать, — резко заявила Эмма. — Именно таково мое желание. Я никогда не смогу ответить ни на одно из ваших чувств и, боюсь, не смогу также изображать то, чего не испытываю, как это делают многие женщины. Так что возвращаю вам ваше время, мистер Гилмор, чтобы вы могли употребить его на что-нибудь более полезное, нежели попытка достичь невозможного для вас, пусть даже ваша гордость мешает вам это признать.

Мюррей с улыбкой глядел на нее, чуть покачивая головой.

— Если я перестану ухаживать за вами, мисс Харлоу, это будет первый случай в моей жизни, когда я не добьюсь того, чего хочу. И… depuis notre rencontre, vous êtes mon unique désir[8], — закончил он.

Взбешенная такой неслыханной наглостью, Эмма лить фыркнула, повернулась и быстрыми шагами пошла прочь, оставив Мюррея стоять на маленьком нелепом мостике, готовом вот-вот рухнуть под его весом. Несмотря на ее реакцию, Мюррей продолжал улыбаться и с нежностью смотрел ей вслед. Он знал, что негодование Эммы было вызвано не только тем, что он заговорил на безукоризненном французском, но и тем, что она не поняла истинного смысла его ответа, хотя Мюррей был уверен: когда-нибудь она его поймет. Потому что, хотя он действительно всегда добивался того, чего хотел, на сей раз его желание, впервые в жизни, имело отношение не к его собственному, а к ее счастью. Поэтому ему вдруг уже не надо было никуда спешить, торопиться удовлетворить свое отчаянное и эгоистичное желание. В этом заключалось его преимущество над остальными поклонниками: он мог посвятить свою жизнь ожиданию, потому что его жизнь больше ему не принадлежала. Он принадлежал ей. И Эмма будет принадлежать ему, ведь он располагает бесконечным запасом времени. Запасом длиною в его жизнь. Он будет любить ее столько лет, сколько потребуется, любить без устали, и его любовь никогда не ослабеет. Он будет любить ее, не прикасаясь к ней, издали восхищаясь ею, как восхищаются звездой на небосводе или витражами в соборе. Он будет любить ее, глядя, как разматывается клубок ее жизни, с противоположного берега, застыв там, будто тысячелетнее дерево, от которого отступилось бессильное время, в ожидании, что она глянет на него и, разочарованная, любопытная, овдовевшая, озлобленная, капризная или какая угодно, откроет ему наконец свои объятия. И тогда он покажет этой потерявшейся девочке, что такое счастье.

Эта уверенность помогла ему пережить поражение при втором свидании, вспомнил Мюррей, шагая по заброшенному складу, словно по лабиринту своей памяти. Благодаря ей быстро возродился его оптимизм, но он все же решил сделать небольшую передышку в своих атаках. Это позволило бы Эмме оправиться от замешательства, в которое привели ее экстравагантные манеры горе-ухажера, а ему — серьезно поразмыслить о дальнейших шагах. Требовалось найти более эффективную тактику и такую стратегию, которая не опиралась бы исключительно на его действия наедине с ней. В конце концов миллионер пришел к очевидному выводу: зачем продолжать двигаться вслепую, надеясь едва ли не случайно найти такую манеру ухаживания, которая придется Эмме по вкусу, если можно прямо спросить ее об этом? Как видите, Мюррей обнаружил ключик к пониманию женщин, которым остальное человечество пользовалось с незапамятных времен, возможно, с тех пор, как Создатель вынул ребро у Адама, чтобы совершить свою последнюю шалость. Довольный таким решением, Мюррей взял карточку и, хитроумно прикрывшись покровом изысканности, вложил ее в руку девушке, заверяя, что может исполнить любое ее желание.

Эта маленькая карточка положила начало забавному обмену посланиями, продолжавшемуся почти всю вторую половину дня. И только когда он завершился, окончательно потерявший голову Мюррей осознал, что на следующий день должен принять Эмму в своем доме. Он резко встал из-за письменного стола и принялся кружить по кабинету. Итак, ему удалось заманить ее на свою территорию. Это было самым трудным. Теперь он должен решить, в какой части дома ее лучше принять. В оранжерее? В саду? Во внутреннем дворике перед библиотекой? Он выбрал последнее, потому что это было самое укромное и тихое место во всем доме. Элмер проводит ее прямо туда, он сам укажет ему, через какие залы дворецкий должен будет провести девушку. Стол можно будет поставить под огромным дубом, дававшим прохладную тень как раз в эти часы, как он подсчитал. Да, место, конечно, идеальное.

Ночью на него напала бессонница, и он почти не спал, однако утренняя ванна помогла ему встряхнуться настолько, что к моменту свидания он подошел с посвежевшей головой и робкой верой в свои силы. Во время бессонницы он воображал себе возможные сценарии их беседы и готовил нужные ответы на любой вопрос, который она могла бы ему задать, но в конце концов пришел к заключению, что все равно не сумеет предугадать ход их разговора. Часовая стрелка так долго добиралась до цифры пять, что, когда это наконец произошло, Мюррей успел пережить все возможные и невозможные состояния души: оптимизм, покорность судьбе, апатию, надежду, тоску, страх — а теперь и тошноту, поскольку нервное напряжение сказалось и на желудке, нарушив спокойное переваривание жаркого, поданного Элмером на обед. Бледный, трясущийся словно в лихорадке, он услышал звуки дверного колокольчика, возвестившего о прибытии Эммы, и вслед за этим знакомую рысцу Элмера. Не дожидаясь, пока дворецкий придет сообщить о визите, Мюррей спустился во внутренний дворик, беспрестанно утирая платком холодный пот со лба. Вслед за ним плелся Этерно, похоже, желавший выяснить, по крайней мере настолько, насколько это доступно собаке, причину, по которой хозяин весь день пребывает в страшном беспокойстве. Однако, несмотря на тренировку ума, которой целый день занимался Мюррей, когда они вошли в библиотеку, Этерно среагировал быстрее, чем он, и подбежал к Эмме и ее служанке, чтобы обнюхать их. Убедившись, что обе пахнут должным образом, а следовательно, возможность того, что Эмма послала вместо себя на свидание автомат, исключена, пес отправился в свой любимый угол и плюхнулся там, наблюдая, способен ли хозяин преодолеть замешательство, вызванное его незапланированным приветствием. Но планка оказалась чересчур высока. Гилмор не сразу догадался отослать дворецкого и поцеловать руку, протянутую ему девушкой, что он сделал чрезвычайно неуклюже, после чего пригласил ее садиться, не осмелившись поднять на нее глаза.

«Столь катастрофическое начало предвещает самое худшее», — подумал он. И не ошибся. Гилмор приступил к беседе, находясь в хорошем настроении, однако Эмма реагировала на его шутки с такой холодностью, что он засомневался, правильно ли оценил их переписку. Растерявшись, он отдал инициативу девушке, отбиваясь, как только мог, от ее выпадов, но, когда понял, что, вероятнее всего, за этим свиданием ничего больше не последует, постарался использовать любую возможность, чтобы ясно выразить ей свои чувства. В конце концов, это и было его целью. Однако разговор сразу же принял такое направление, которого невозможно было вообразить и за тысячу ночей бессонницы. Эмма явно пришла к нему в гости с единственным намерением — победить его в его же собственной игре и избавиться от него приличным и в то же время элегантным образом: попросив то, чего он не смог бы достать. И Мюррей принял вызов, сделав вид, будто им движет эгоистичное желание добиться ее либо горделивое стремление выйти победителем, — он докажет, что для Монтгомери Гилмора нет ничего невозможного. Эмма ясно дала понять: единственное, что она еще как-то ценит, это поступки. Значит, он должен забыть про слова и завоевывать ее с помощью поступков. И только женившись на ней, он докажет, что его жизнь превратилась в неустанные поиски счастья для нее, Эммы… Но для того чтобы жениться, он должен воспроизвести эпизод из романа Уэллса.