Губкин - Яков Кумок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И одно только печалит его: что не может рассказать обо всем этом Ленину.
Владимира Ильича уже не было в живых…
Глава 46
Экран «Педагогическая деятельность» (продолжение). Губкин навещает своих питомцев в поле. А заодно и о том, как и куда он ездил в последние двадцать лет.Покидая с дипломами в руках Горную академию, питомцы Губкина получали от него специальные задания.
Теперь во всех концах страны работали «свои».
В связи с этим другими по характеру стали ежегодные экспедиционные поездки Ивана Михайловича.
Теперь чуть не вся громадная страна стала единым громадным геологическим хозяйством — его хозяйством, которое он досконально знал.
Рассказывают (в это трудно поверить), что покажут ему, бывало, в шутку обломок керна; повертев в пальцах, безошибочно угадывал, откуда, с какого месторождения, какой скважины. Скорее всего это легенда.
Но характерная. Неоднократно в нашем повествовании упомянутая способность его мозга жадно и безгранично впитывать геологические впечатления особенно обострялась во время поездок. Он исписывал блокноты подробнейшими описаниями разрезов скважин, обнажений, канав, хотя мог бы попросить копии коллекторских документов; вероятно, это как-то влияло на процесс творчества. (Блокнотные записи сделаны так добросовестно и полно, что, если бы их можно было опубликовать, они послужили бы неплохим учебным материалом для студентов и начинающих геологов.)
Вот он сидит у окошка — в поезде ли, в машине. Наблюдает. Движение помогает ему соединить в картину разрозненные впечатления. В блокноте появляются записи. Складка… Известковый пласт… Подъезжая к станции такой-то, видел песчаные наносы…
Таких записей много.
Во время поездок он проверяет, как бывшие ученики выполняют его задания.
«31.7 — 1928. Поездка к М.М. Чарыгину… Заезжал на место расположения Жедихской скважины… Встреча с Чарыгиным. Ознакомился с тем, что он сделал. Поездка на буровую скважину… Встреча с Баренцевым…» (Из дневника, хранящегося в Архиве АН СССР.)
Иногда он прихватывает учеников с собой, везет на дальний участок, заставляет работать, придирчиво смотрит,
«Миша Варенцов — мой зам и пом, уже почти настоящий геолог. Великолепный наблюдатель. Фауну отроет и там, где ее десять человек не сыщут…» (Из письма Варваре Ивановне от 25.7 — 1929.)
Экспедиции с бытовой стороны мало чем отличались от дореволюционных. Ночи в палатках и под открытым небом, мучительные переходы верхом или пешком… Зной и дожди, переправы вброд, лазание по кручам…
«Июль 1927. Просыпаюсь около 6 утра. …К буровым отправляюсь или на машине, или на извозчике… Возвращаюсь домой поздно вечером усталый, запыленный и голодный… Я измучен этим образом жизни, постоянной работой без отдыха… Душно и жарко до кошмара…» (Из Керчи — В.И. Губкиной.)
«22 августа 1928 г. Исследовал Терский хребет… Ехали верхом… Раз тридцать переезжали вброд речку… Спускались на крупах, как на салазках. Я боялся, что ветка заденет за очки, и тогда пропадай моя головушка». (Из письма В.И. Губкиной.)
Эти головоломные кульбиты совершает пятидесятишестилетний ученый с мировым именем!
«25 июня 1928 года. Ночевка без воды и хлеба в пустынной местности. Вода из радиатора».
Ни именем своим, ни возрастом, ни ученым званием Иван Михайлович не пытался огородиться от невзгод, выпадавших в те годы на долю «командированного». О том, что подчас это могло приводить к ситуациям трагикомического характера, свидетельствует запись в дневнике.
«1929. 27/VI — четверг.
…В Славянске с нами произошел неприятный инцидент. Мы остановились около столовой на набережной. Шофер, желая избавиться от мальчишек, поставил машину на панель поближе к дверям столовой, чтобы можно было лучше за нею смотреть во время обеда.
Пришел милицейский чин, потребовал увода машины в другое место, что шофер беспрекословно сделал. Однако это не удовлетворило грозного чина. Он потребовал, чтобы мы пошли в милицию. Так как я стремился защитить и хоть немного оправдать шофера, то из свидетеля попал в обвиняемые. Милиция составила на меня, несмотря на все мои протесты, протокол. Не на шофера, который поставил машину, а на меня, на пассажира. Никакие резоны не были приняты во внимание. Милицейские были пьяны. Продержали в милиции нас около часу. Благодаря чему мы на Тамань не доехали, а принуждены были остановиться на ночлег в… (название пункта неразборчиво. — Я. К.)».
Академик в милиции! Зная аккуратность Ивана Михайловича в обращении с документами, можно не сомневаться, что синяя книжица действительного члена АН СССР, выданная 5 декабря 1928 года, была при нем. Стоило показать ее, и не в меру ретивые «чины» мигом бы угомонились! Но по рассеянности или из принципа Иван Михайлович не сделал этого.
Злоключения в день 27 июня 1929 года на этом не кончились! Добравшись до пункта с неразобранным названием, усталые и огорченные путники пожелали, естественно, получить в гостинице номер. Свободные есть номера, ответила им регистраторша, однако выписать талон нельзя без разрешения заведующего. Так уж у них принято. Таково распоряжение начальства. И еще больше огорченные и вконец уже измотанные путники сели в машину и отправились по неосвещенным улицам искать заведующего гостиницей! И нашли-таки. Посадили в машину, привезли в гостиницу и, наконец, получили талоны.
После этого они вспомнили, что в Славянске из-за ретивых «чинов» им гак и не удалось пообедать. Хорошо бы хоть поужинать! Пошли в столовую. Губкин записывает: «В кооперативной столовой зеленый ужас… Бегает одна барышня. Посетителей уйма. Все стучат, кричат… Барышня злится».
И в заключение — в номере, куда добрался уже полуживой, к тому же страдая изжогой и жаждой от столовских макарон, едва улегся — на него набросились клопы!
Так путешествовал всемирно знаменитый ученый!
И ничто — ни усталость, ни дорожные невзгоды, ни болезни не мешали ему наблюдать, сопоставлять, производить свою громадную внутреннюю работу — и не одну внутреннюю: а частые совещания с местными буровиками и геологами? А составление заданий и планов целым экспедициям?
Он любил, когда в маршрутах его сопровождали местные ученые. Иногда сопровождали и ученые из столицы. Так, в изучении Ярыма помогал Архангельский, и Иван Михайлович не без юмора сообщал Варваре Ивановне, что тот «моря боится и не переносит». Геологам понятно, в чем тут соль, а негеологам открою: Андрей Дмитриевич — автор блестящей монографии о Черном море, переведенной на европейские языки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});