Окруженец. Затерянный в 1941-м - Вадим Мельнюшкин

– Извините, а что значит неэтичными или преступными?

– А я почем знаю, ну например, вдоль дорог немецкие головы на колы насаживать.

– Но это и правда преступление, к тому же вы представляете, как они отыграются на гражданском населении?

– Я же не призываю вас исполнять, внесите в отдельный отчет, может, через год и такой способ покажется вам вполне подходящим, особенно если фашистам не на ком будет отыгрываться.

– Вы думаете, что они могут…

– Они много чего могут. Человек вообще тварь неприятная, а вооруженная передовой доктриной национального превосходства… Ну вы поняли. Теперь по вооружению и взрывчатым веществам. Старший сержант, как прошел последний выход?

– Схрон нашли, не тронут. Сто двадцать детонаторов, сорок нажимных и натяжных взрывателей, минных, детонирующий и огнепроводный шнур. Заминировали железку, опять там же, вы сами говорили, – пусть условный рефлекс вырабатывается. Взрыв слышали, что взорвалось, не в курсе – дымок от паровоза был, а вот что вез, не знаю.

– Хорошо, один вопрос снят – минные взрыватели есть, а заряды организуем. Плохо, что немецкие гранаты нельзя под растяжки приспособить.

– Вообще-то можно, – Матвеев вопросительно посмотрел на меня и, получив в ответ одобрительный кивок, продолжил: – Только нужны либо резина, либо еще какой гибкий материал, хорошая ветка может вполне подойти. Надежность. конечно, поменьше, да и конструкция сложнее, устанавливать геморройнее. Терка в немецких гранатах не очень – длинный ход срабатывания, да и сорвет саму гранату с опоры. Тут такая хитрая схема – сгибается упругая ветка, к концу которой крепится вытяжной шнур «толкушки» или «тридцать девятой». Затем конец ветки закрепляется с помощью деревянной рогульки, которая сама «контрится» колышком. А вот к нему уже и привязывается растяжка на вытяжение.

– Уже пробовал?

– Крамской ставил, когда уходили, один раз даже взрыв слышали, но опять же – сама сработала или подорвали, кто ж ее знает?

– Еще одной проблемой вроде меньше. Старшина, разведка какая вернулась?

– Пока только с Залесья и Нарковщины. Там весело. Немцы потребовали создать отряды самообороны – по одному мужику с десяти домов.

– И как успехи?

– Создают, даже оружие получили – «трехлинейка» и десять патронов в зубы.

– Ух ты. А чего так бедно? Если они так за все деревни в округе взялись, этим надо воспользоваться. Для начала пусть занятия по огневой подготовке проведут. У нас гильзы стреляные найдутся?

– Полно, во второй части груза, ну ту, что немец для себя собирал, целая машина разных – от винтовочных до артиллерийских, причем мелкие в крупные засыпаны. Даже разбирать не стали, так закопали.

– Это хорошо. В общем, меняем нормальные патроны на гильзы, а дальше пускай старосты в город едут, пока без гильз, вдруг немцы маркировку записали и требуют еще по сотне на рыло, типа не умеет народ стрелять – учить надо.

– А сами они в рыло от немцев за такие требования не получат?

– Ну, даже и получат – работа у них такая, кому сейчас легко? Но, скорее всего, по полсотни им дадут и обяжут гильзы сдавать для отчетности. Надо подумать, как их переснаряжать, если что, а то, может, и партия подходящая найдется. На крайняк сами пустим на учебу, далеко не все у нас снайперы. Так что, Леонид Михайлович, кроме продналога обкладываем и налогом на боеприпасы. Им гранат не выдали?

– Вроде нет.

– Непорядок, надо озаботиться, да и занятия по метанию тоже пусть в расписание вставят, причем как минимум по одной боевой.

– Не думаю, что получится.

– Чем больше требовать, тем больше дадут – чаще половину от требуемого. Наука такая, психология называется. Не мы же просили их оружие выдавать, пусть теперь крутятся. Что со взрывчаткой?

– Больше двухсот кило, – Кошка сверился с блокнотом. – Это кроме гаубичных снарядов.

– Товарищ старшина, давайте в этом вопросе поточнее, хотя бы до килограмма.

– Да, конечно. Двести двенадцать килограммов. Восемь снарядов сто двадцать два миллиметра, и шесть восьмидесятидвухмиллиметровых ракет. Еще есть девять мин того же калибра, но товарищ капитан не отдаст.

– Не отдам, к миномету хоть и нет прицела, но до километра положу если не в башку, то в тушку точно.

– Будем иметь в виду. Еще есть одна проблема, которую вряд ли без вас сможем решить, – нужно сделать так, чтобы можно было вести огонь, не выдавая позиции стрелка. Хорошо бы заглушить звук, но более интересно избавиться от вспышки. Может, заряд уменьшить?

– Заряд, скорее всего, уменьшать придется, но нам перед войной показывали один прибор, правда, для нагана. Он сильно уменьшал звук и совсем убирал вспышку, а она у нагана как факел, патрон мощный, а ствол короткий. Вроде его можно и к винтовке приспособить, но устройства я не знаю, надо экспериментировать. А может, немец знает?

– Точно, вот и спросите, передаю его в ваше распоряжение.

– Но, товарищ командир… – старшина даже приподнялся со скамейки.

– Только со старшиной договоритесь, чтобы не в ущерб прочему. Георгий, ко мне Крамского после совещания. Еще что-то срочное есть? Нет? Тогда предлагаю обмыть нашу прошедшую операцию, ну и заодно за удачу последующих начинаний.

Предложение не вызвало возражений, и я выставил на стол бутылку отжатого у Мезьера «Мартеля». Народ оживился.

– Только одну, не будем подавать подчиненным плохой пример, а то старшина за такое в зиндан сажает.

Оживление заметно спало.

– Мы пьем не ради пьянства окаянного, а дабы не забыть нашу трапезу русскую.

– Это чьи слова? – заинтересованно спросил Байстрюк, быстро строча в блокнот.

– Приписывают Петру Первому, но небось врут. А этот коньяк не для того, чтобы напиться. Будем приобщаться к европейской культуре. Культура у них, если честно, так себе – нагни ближнего и не забудь про дальнего, но коньяк хорош. Потому и начнем с немногого хорошего. Старшина, бокалы есть?

– Кружки.

– Ага, я и говорю – выставляй.

– Итак, товарищи, представили себя господами. Так надо, для маскировки. Представили, что перед вами снифтер – это такой бокал, имеющий форму, похожую на шарообразную. На ножке. В такой бокал коньяк, в отличие от водки и стакана, наливается не более чем на треть, чаще меньше. Да, именно эта бутылка является так называемой доконтрольной, значит, выпущенной до тридцать шестого года, когда министерство сельского хозяйства Франции ввело специальный знак, что продукт соответствует определенным нормам и является настоящим коньяком.

– А это хорошо или плохо и нормы какие? – Байстрюку, в отличие от прочих слушателей, похоже, была моя лекция и вправду интересна.

– Значит, виноград выращен на определенной территории, в основном в провинции с одноименным названием, и там же изготовлен и созревал.