Екатеринбург - Владивосток (1917-1922) - Владимир Аничков

Старик совсем рассердился на меня, и мы простились очень сухо.

На другой день я под охраной двух служащих вывез сундучок с ценностями, принадлежащими Екатеринбургскому отделению, и сдал их на хранение Иркутскому отделению.

Не знал я тогда, что этим актом лишаю себя своего скромного состояния, заключавшегося в слитках золота весом в двадцать пять фунтов и по паритету стоившего около тринадцати тысяч иен. А по курсу на те же иены его можно было, как оказалось впоследствии, продать за семнадцать-восемнадцать тысяч иен.

Мои предсказания подтвердились. Стоимость золотника в Иркутске равнялась четырёмстам сибирским рублям.

Сколько раз потом упрекал я себя за излишнюю трусость! Ведь наш воинский эшелон не обыскивали ни Семёнов, ни барон Унгерн.

К сожалению, помимо золота, оставил я в Иркутске и мои родовые бумаги.

А между тем за три дня выяснилось, что помещения для артиллерийского училища в Иркутске не нашлось, и полковник Спалатбок получил приказ двигать эшелоны во Владивосток. Это меня устраивало: семья не расставалась с сыном.

Разыскал нас и Шевари, находившийся как секретарь при Кармазинском, и сообщил, что ему удалось реквизировать для моей семьи две комнаты.

Повидался я с Кармазинским, и он обещал мне своё содействие в пересылке золота во Владивосток, как только оно мне потребуется.

ПОСЛЕ ИРКУТСКА

Из Иркутска мы тронулись поздно вечером. Я очень сожалел, что мне не удастся повидать чудные места при истоке Ангары из Байкала, так как это место наш поезд должен был миновать около часа ночи.

От Иркутска началась Китайско-Восточная железная дорога, что сразу сказалось в бешеном ходе поезда. Нашу теплушку так сильно бросало и качало, что эту первую ночь спалось всем очень плохо, а в голову закрадывалась мысль о возможном крушении.

На следующий день поезд нёсся уже мимо Байкала. Вынырнешь из туннеля, а перед глазами — водная поверхность озера, на противоположном берегу которого высятся горы с вершинами, покрытыми блестящим на солнце белым снегом.

А кругом такая тишина, что страшно становится. Это, в сущности, водная пустыня. Помимо очень редких станций, вокруг не было видно ни человека, ни человеческого жилья.

Глядишь — и не наглядишься, и становится странно, как такая красота ещё не пленена человеком. Вслед за этим представлялось далёкое будущее, когда берега этого могучего озера опояшутся городами, селениями и дивными дачами.

Приблизительно часа через четыре езды по берегу Байкала наш поезд встал около какого-то большого села на продолжительную стоянку. И я в сопровождении наших девиц побежал на видневшуюся из воды большую отмель, расположенную при загибе крутых берегов озера. С большим наслаждением я походил по отмели, напился водички и отправился обедать на станцию.

Кто-то из пассажиров посоветовал мне спросить на закуску копчёного хариуса — кажется, именно так называлась эта небольшая рыбка, по виду напоминавшая гатчинскую форель.

Она была подана ещё теплой от копчения и оказалась так вкусна и жирна, что равной по вкусу рыбы я никогда не ел. Плавники хариуса обладают такой мощной силой, что взрослые особи свободно взбирается по падающим водам горных водопадов на высокие горы, где их и ловят сетями.

Цена хариуса по тому времени была настолько высока, что я воздержался от второй порции. Но и того, что съел, было достаточно, чтобы вкусовое ощущение надолго улеглось в памяти.

На другой день рано утром мы уже были на пограничной станции Маньчжурия, где впервые удалось повидать китайцев и китаянок не на картинках, раскрашенных яркими цветами, а в натуре, в совершенно однородных чёрных сатиновых или атласных костюмах, в большинстве стёганных ватой. Почти ни у кого из китайцев кос не было. Все они были подстрижены бобриком. На голове многие ещё носили тулейки, но виднелись и пушкинского фасона фетровые шляпы. Фасон костюма был совершенно одинаков. Сверху коротенькая кофточка со стоячим низким воротником. На чёрные, сужающиеся книзу брюки, завязанные у щиколоток вокруг ног, надевались два фартука, тоже чёрного цвета, почему китаец оказывался как бы не в штанах, а в женской длинной юбке с разрезами по бокам. На ногах вместо сапог — мягкие туфли, кажется, на кожаной подошве. Поэтому мужчины, особенно те из них, что сохранили косы напоминали, скорее, женщин, так как лица у всех были бритыми.

Женщины, так же как и мужчины, имели совершенно черный цвет волос и носили маленькие косы, сложенные на темени кольцом. На лоб спускалась чёлка. Кофта была того же фасона, что и у мужчин, с большим раструбом рукавов, а на ноги были надеты брюки, несколько не доходящие до щиколоток. Фартуков не было, и, таким образом, костюм китаянки больше походил на мужской, а мужской — на женский.

Городок был довольно бедный, но, куда ни взглянешь, всюду — лавки. Поневоле напрашивался вопрос: кто же является покупателем? Казалось, что торгуют решительно все.

Обойдя ряды лавок и магазинов, на обратном пути на станцию близ самого полотна железной дороги мы зашли в довольно большой винно-гастрономический магазин и накупили консервов и вина.

Особенно соблазнительным нам показался ямайский ром с прекрасной этикеткой с изображением негра.

Вернувшись в теплушку и поставив самовар, тотчас откупорили одну из бутылок с негром, и там оказалась какая-то жидкость, похожая на чай, без всяких признаков спирта.

Нет ничего обиднее вкусового разочарования. Простая вода, налитая в рюмки вместо водки, может показаться невероятно противной и привести в ярость любого обманутого джентльмена.

Поэтому не только молодёжь, юнкера и офицеры, но и я двинулись к купезе, чтобы хорошенько его наказать и потребовать обратной выдачи денег.

Но купеза, как только увидел людей, шествующих с бутылками в руках к его лавке, быстро сообразил, в чём дело, и закрыл крепкие двери своего магазина.

Молодёжь стала ломиться в двери, но купеза не только не открывал, он стал грозить нам револьвером, крича, что будет стрелять, если мы начнём ломать двери.

Я стал уговаривать молодёжь прекратить скандал. Мои успокоительные слова подействовали, и мы вернулись восвояси.

На другой день мы прибыли в Читу. Здесь уже повсюду сказывалось японское влияние. На станциях на видных местах висели японские объявления, напечатанные на русском языке, и всевозможные правила за подписью генерала Оя.

Чита оказалась славным городком, выстроенным среди леса на глубоком песке.

Самый город содержался чисто, и на всех перекрёстках стояли городовые, чего в дни революции в российских городах не замечалось.