Малая трилогия - Сергий Булгаков

Участие Предтечи в этом молении, свидетельствующее об его высоте и близости к престолу Божию, сливается с умилостивительным делом Богоматери. С Нею вкупе он являет собою Церковь с живущим в ней Духом Св., Который и ходатайствует пред Отцом и судящим Словом воздыханиями неизглаголанными. И хотя суд принадлежит Сыну, но конечное свершение его является делом всей Св. Троицы, в частности и Духа Св., Который вос–становляет мир после страшного рассечения, исцеляет раны его. Почему Предтече принадлежит это место ходатая наряду с Богоматерию? Ибо даже и ангелы с трепетом лишь взирают на происходящее и являются только покорными исполнителями, Предтеча своим молитвенным ходатайством как бы перечит приговору, хочет обессилить слово праведного суда, заменив его милостью. Потому что он есть не ангел только, но и человек. Как человеку, ему, подобно как и Матери Божией, принадлежит это предста–тельство о помиловании. Ведь и суд весь отдан Сыну Божию, ибо Он есть и Сын Человеческий: «и область даде Ему и суд творити, яко Сын Человече есть» (Ин. 5, 2).

Поэтому Его именно глас услышат в последний день все, находящиеся в гробах (5, 28). И Его приговор есть суд нелицеприятной и неумытной правды: «Я ничего не могу творить от Себя, как слышу, так и сужу, и суд Мой праведен есть, потому что Я не ищу воли Моей, но воли пославшаго Меня Отца» (Ин. 5, 30). Когда Сын Божий ходил по земле, Он прощал грешников. Он свидетельствовал о превосходстве милости над правдой, Он говорил о том, как «последнему воздается то же, что и первому», блудному сыну дается больше, чем благоразумному, на небе большая радость бывает об одном грешнике покаявшемся, нежели о 99 праведниках. Но на этом суде будет явлено не милующее снисхождение, но одна немилующая правда мздовоздания. Здесь Христос как бы отказывается от милости, ради которой Он пришел взыскать и спасти погибшее. Однако не упраздняется через это самая милость, но ее творит Дух Святый, живущий в Церкви, и это дело Церкви осуществляют Богоматерь и Предтеча, и Они, будучи оба человеками, ведают тварную человеческую немощь и скорбь и просят — не о правде, но о милости.

И здесь напрашивается еще одно характерное сопоставление. Как известно, какое участие в суде Господь обетовал и апостолам, когда сказал им: «истинно говорю вам, что вы, последовавшие Мне, в пакибытии, έν τή παλιγγενεσία, когда воссядет Сын Человеческий на престоле славы Своей, воссядете и вы на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых» (Мф. 19, 28; Лк. 22, 30). Обетование это таинственно: что означают эти двенадцать колен? — есть ли это только деление Израильского племени, или же всего духовного Израиля? — означает ли суд апостольский только долю человеческого участия в суде Христовом или же полный и окончательный приговор, ему доверенный? На иконах Страшного Суда обычно изображаются судии–апостолы, сидящие на престолах в окружении Христа, однако, конечно в удалении от Богоматери и Предтечи. Страшный Суд происходит пред лицом всех народов, когда раскроются все тайные деяния. На нем присутствует, в нем как бы соучаствует, убеждаясь в правоте его, вся Церковь, возглавляемая св. апостолами. Они будут поэтому чинить не какой–либо свой особый суд, но провозглашать для всех явную правду Божию, она же вместе и правда человеческая («яко Сын Человече есть»). Поэтому же и апостол Павел, обращаясь к коринфским христианам, а в лице их, конечно, и ко всему христианскому миру, говорит им: «Разве не знаете, что святые будут судить мир. И если в вас судится мир (εί έν ύμιν κρίνεται ό к σμος) — неужели вы недостойны судить маловажныя дела?» (1 Кор. 6, 2). Здесь указуется, конечно, общее участие всей Церкви во всех ее членах в раскрытии, а постольку и в суждении о тех делах, которые связаны с ее судьбами, а с нею и всего мира. Церковь судится Церковию же, главенствующу Христу, а мир в существе своем есть не что иное, как становящаяся Церковь, и судьбы мира суть судьбы Церкви. Нетрудно понять, почему и как Церковь в верных своих, в «святых», участвует в Страшном Суде Христовом, вместе со святыми ангелами (Мф. 24, 31; 13, 41, 49), и гораздо труднее было бы понять их неучастие в Суде.

Но вот что замечательно здесь: апостолы судят, а Богоматерь и Предтеча не судят, а только предстоятельствуют. Апостолы совершают свое служение Христу на путях Его правды, Богоматерь и Предтеча как бы противятся правде на путях милосердия. Здесь словно отделяются и противопоставляются эти оба пути — Христа и Духа Св., — во спасение мира. Апостолы остаются в этом судимом мире и вместе с ним, не отделяются от него, Богоматерь же и Предтеча возвышаются над миром и человеческим родом, ему являясь трансцендентными. Отсюда необходимо заключить, что сам Предтеча является свободен от Страшного Суда, тяготеющего над всем человечеством, остается вне его. Это представляется очевидным относительно Богоматери, пребывающей в небесах одесную Сына Своего. Но это менее ясно относительно Предтечи. Богоматерь пребывает в небесах с Своим прославленным телом, Предтеча пребывает в небесах в окружении Господа без тела. Он вместе со всеми людьми участвует во всеобщем воскресении, однако не участвуя на Суде, ибо по своему состоянию остается выше Суда. Это не противоречит определению Церкви о всеобщем Суде, основывающемся на свидетельстве апостола: «всем бо явитися нам подобает пред судищем Христовым» (2 Кор. 5, 10; ср. Мф. 25, 32; 2 Тим. 4; Деян. 10, 42), потому что сама же Церковь ограничивает это прямо и несомненно относительно Богоматери, но, по свидетельству иконографии, также и относительно Предтечи в его прославлении. (Не относится ли прославление это именно ко времени сошествия Господа во ад, где Он был встречен и проповедан также Предтечей? Но об этом, конечно, возможны только домыслы.) Вообще в Слове Божием есть два ряда мыслей о последнем Суде, антиномически сопряженных: по одному Суд будет всеобщим, не допускающим никаких исключений; по другому же — мы встречаемся, прежде всего, со словом Господа: «Аминь, аминь, глаголю вам, что слушающий слово Мое и верующий Пославшему Меня имеет жизнь вечную и на суд не приходит (εις κρισιν οϋκ έρχεται), но перешел из смерти в живот» (Ин. 5, 24). И эти слова, очевидно, прежде всего, относятся ко святым, которых знает и чтит Церковь как имеющих дерзновение пред Господом. Для них есть воскресение, есть суд в смысле окончательного разделения пшеницы от плевел, добра от зла, даже в них самих, ибо и святые не свободны от греха. Но для них нет суда в смысле окончательного приговора, ибо он уже дан на т. называемом предварительном суде после смерти и засвидетельствован Церковью через церковное их прославление, как святых и угодников Божиих. Это соответствует и общему смыслу таинственного места из Апокалипсиса о первом воскресении (Откр. 20, 4–6), где сказано: «блажен и свят имеющий участие в воскресении первом. Над ними смерть вторая не имеет власти; но они будут священниками Бога и Христа и будут царствовать с Ним тысячу лет» (6). Этот текст обычно толкуется в том смысле, что первое воскресение относится к святым, живущим в Церкви. Этим установляется для них положение, в отношении к Страшному Суду исключительное, ибо для них вопрос об их конечной участи является предрешенным. Итак, хотя это является и всеобщим, но для разных людей его смысл и приложимость различны: для одних это будет вечное осуждение, для других выход из неопределенного и нерешительного состояния в ту или другую сторону, для избранников же Божиих он будет лишь торжественное приятие венцов, уже ранее данных, их прославление.

Таким образом, и при всеобщности Суда отношение к нему праведников остается различно, хотя для всех них он означает окончательное их прославление. И совершенно особым, в своем роде единственным является положение Предтечи. Он на Суд не приходит, ибо пребывает в славе Божией. Однако по человеческому своему естеству и он вместе со всем человеческим родом приемлет прославленную воскресшую плоть, предстает как чело–векоангел, принимая участие в славе мира. Как совмещается то изменение в его человеческом естестве, каковым является воскресение, с общим состоянием его прославленности и с его предстоя–нием перед престолом Христовым? Как совмещается в нем свобода от Суда с участием в воскресении? Это есть новая тайна для человеческого ума. Однако лишь указанием этой тайны и приходится здесь ограничиться. Очевидно, это изменение ничего не меняет в степени прославленности Предтечи. Эта тайна есть соединение в одном существе Предтечи человека и ангела, о коем свидетельствует св. Церковь. Те праведники, которые участвуют в воскресении первом, воскресают не в плоти, но духовно: «и увидел я престолы и сидящих на них, которым дано было судить, и души (τάς ψυχάς) обезглавленных за свидетельство Иисуса и за слово Божие… они ожили (έζησαν) и царствовали со Христом 1000 лет, прочие же из умерших не ожили» (Откр. 20,4–5). По прямому тексту Апокалипсиса в первом воскресении оживают только «души обезглавленных», но не тела, и в этом первом воскресении первое место принадлежит первому из рожденных от жены и первому из обезглавленных, Иоанну Предтече. Этим и дается общий и принципиальный ответ относительно прославления Предтечи ранее всеобщего воскресения, которое по Апокалипсису есть второе, всеобщее воскресение во плоти. Бестелесность первого воскресения не препятствует тому, что в нем участвующие удостаиваются «царствования со Христом», т. е. некоей, ближе для нас неопределимой прославленности: «они будут священниками Бога и Христа и будут царствовать с Ним 1000 лет» (Откр. 20, 6). Это первое воскресение только душе является для удостоенных его некоторой жизнью («ожили»), хотя и в разлучении с телом. Но с тем большей силой приходится это утверждать относительно того, кто является человеком и ангелом и потому свободен в отношении к плоти более, нежели всякий человек. Его воскресение первое может явиться и вообще полным и окончательным его прославлением, к которому ничего не прибавляет и воскресение второе и облечение плотию. Ибо для него плоть есть как бы некая одежда, которая снимается или одевается, без нарушения онтологического состава его естества. Воскресение в плоти касается его не столько ради его самого, сколько ради всего человеческого рода, с которым он сопребывает телом. Его же собственная полнота остается неумаляема и неприращаема, ибо в Деисисе он вознесен на высоту славы, приближающейся к богородичной.