Аркашины враки - Анна Львовна Бердичевская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но как быть с мангалом – разжигать или не разжигать? Разжигать! И спустились во двор, на зелёную травку, вместе со столом и стульями, тарелками, стаканами и закусками. Угли в мангале, да свет с веранды, да луна над тихими огромными елями. Тамадой был Вахушти, поэт и громовержец, виночерпием – Профессор. О барашке, о Буце и о Пико старались не вспоминать, но те, кто знал, вслушивались в тишину ночи, всматривались в хвостик дороги, убегающей от ворот в глубокий и таинственный мрак.
Они появились за полночь, когда ковш Большой Медведицы запрокинулся так, что весь Млечный Путь как будто вытек из него. Небо потихоньку светлело, глотая звезды. И луна закатилась за вершины елей. Стол шумел и жил своей сладостной пьяной жизнью. Буца и Пико вошли неспешно, поглощенные разговором. Они спорили, спор носил теософский характер. Что есть Бог? И если Бог – это любовь, то что есть любовь?.. Любовь – это жизнь! Тогда смерть – разлука?..
Барашек тоже был с ними, он спал на руках у Буцы.
– Ты помнишь пасхального барашка? Дача, лунная ночь, Пико обещал привезти Буцу, который…
– …Умел строить дворцы… и пантеоны… и барашков резать… Всё я помню. Ты изменила мне там. Нарочно изменила с этим красавцем. Никогда не прощу…
– Интересно, жив ли еще тот барашек?.. Травы там много и места глухие… Стал, должно быть, опытным диким бараном, наплодил ягнят целое стадо…
Секрет
Профессор не отвечал, будто не слышал. Он прошёл еще пару домов и свернул во дворик, украшенный гирляндами из жестяных баночек из-под пепси и коки, разноцветных пивных бутылок, флаконов из-под парфюма и осколков зеркал. Гирлянды были развешены на деревьях, позвякивая на ветру, светились в темноте, очевидно, сбрызнутые жидким фосфором. Августа по слогам прочла грузинскую вывеску и скорей догадалась, чем перевела: «Собака Баскервилей». Они прошли сквозь веранду и оказались в кафе с бумажными фонариками на столах, здесь звучала негромкая музыка, синтоистская или вовсе инопланетная.
Почти сразу появился Гуга, сын Вахушти, Августа не узнала бы его. Она помнила Гугу тощим мальчишкой, помнила, с каким упорством он вырезал и лепил на террасе старого отцовского дома белоснежных бумажных змеев, абажуры и изящные веера.
А сейчас перед нею оказался огромный, заросший бородой, статный детина с тяжёлыми руками, привыкшими гнуть и ковать железо. Из покореженного войной металлоломного хлама были сработаны в «Собаке Баскервилей» столы, стулья и каминные решетки.
Он расцеловался с Профессором, пожал руку Августе, пригласил на завтра в гости и сразу ушёл.
– Учтивый у Вахушти мальчик. Как хорошо здесь… И действительно, всё из развалин.
– Из мусора после потопа.
– А «Ноев ковчег» пережил потоп?
Профессор задумался и, видимо, вспомнил прощальный вечер тысячелетней давности.
– Даже не знаю… Ты помнишь актёра?
– Помню. Он боялся инопланетян.
– Да. Потом возил оружие. Был ранен. А недавно открыл гостиницу.
Пришёл тихий официант с меню, и ночь началась.
Коварный Профессор всегда был точен, и «Собака Баскервилей» оказалась правильной точкой. Фонарики на столах, кроме света, излучали тепло, они не чадили и хорошо пахли.
– Особенно не нюхай, опьянеешь, это чача с парафином горят.
Профессор, посверкивая круглой рюмочкой и закутываясь в душистый дым, неспешно читал свою лекцию о красоте, любви, соблазне, Августа слушала его, но в то же время вспоминала детскую игру «в секреты». Это было в другой жизни, на Западном Урале, Августу тогда звали по-деревенски – Гутя. И вот Августа и Сафо смотрели на разноцветные фонарики, слушая Профессора, а в то же самое время, или в том же самом безвременье, девочка Гутя брела на «картофельные ямы», там, в мягкой глине похожих на могилы холмиков, под которыми хранились свёкла, морковь и картошка, она и ее сверстники, деревенские дети, рыли аккуратные квадратные ямки, каждый – свою. У каждого было «своё место», как у Буцы. И каждый заполнял свою ямку, свой «секрет» всевозможной красотой. У мальчиков в «секреты» попадали звездочки от пилоток, пустые, голубые и в крапинку, птичьи яйца, пуговицы от солдатских гимнастёрок и морских кителей, стреляные гильзы, проволока медная и алюминиевая, фольга, цветные камушки, натертые для яркости постным маслом, бабочки, домики улиток, гайки и шестеренки, ярко-синие, как бы металлические, но вполне живые жуки, гвардейские ленты и наградные колодки, значки ГТО, погоны и петушиные перья. У девочек преобладали сухие цветочки, фантики и бантики, бусы, сломанные брошки, пузырьки от духов, кружева…
Мусор позапозапрошлой эпохи. Красивы были не все из детских секретов, но лучшие закрывали стеклышками, а некоторые подсвечивали, зажигая огрызки восковых свечей, украденных из деревенской церкви. И рассматривали сообща.
«Собака Баскервилей» тоже была таким «секретом». Только мусор был совершенно свежим, еще теплым, даже горячим.
Малина
– Ты где? – спросил Профессор. – Молчишь заманчиво. У тебя что, тоже есть своя техника? Не хочешь ли меня снять?
– Уже. Сегодняшний вечер – мой.
– Ночь, Сафо, вся ночь. И ведь это я тебя пленил.
– Да… и давно. Но тогда у тебя была другая техника… Ты, например, подарил мне ведро малины. Помнишь?
Он не помнил.
– Меня должен был в аэропорту встретить Буца, я приехала, чтоб написать о нём очерк. А встретил ты. На белой «Волге». Был октябрь, как сейчас. Утром в Москве выпал первый снег.
– Вспомнил. Ты была в длинном пальто и суконных ботинках. Генерал оккупационных войск на марше. Ты была не красоточка. Нет. Правда, Сафо, ты была красавица. Но вела себя ужасно. Ты сразу стала раздеваться.
– Да, прямо в машине. Было очень жарко. Вдоль дороги цвели розы. Я сидела на заднем сиденье, и сначала сняла пальто.
– А потом ботинки и чулки.
– Ну, нет, я была в брюках.
– В настоящих армейских галифе.
– …И я их не снимала. Но свитер я сняла. И достала из сумки туфли.
– Лодочки. На не слишком высокой шпильке. Но достаточно высокой.
– Ну, это детали.
– Это самое главное.
– Главное, что я была занята и не заметила, как мы приехали к базару, а ты исчез. Когда ты вернулся, я уже достаточно разделась и успокоилась, стала глядеть по сторонам. Из ворот вышел старик с ведром малины и затерялся в толпе. Моя русская деревенская малина – в октябре! Я не
