Аркашины враки - Анна Львовна Бердичевская

потолок. Профессор наблюдал. Так он жил и прежде – наблюдая. Вторую половину своей нелегко дающейся самокрутки он равнодушно втаптывал в пепельницу. После чего рука его снова тянулась к рюмочке, идеально промытой, круглой. Она никогда не оказывалась пустой, а пепельница, как по волшебству, всякий раз оказывалась и под рукой, и чистой. В то же время официант как будто отсутствовал.

– Нет, нет, нет. Я всё же имею тебя в виду. Всегда. Я тебя подозреваю… и мне больно. Веришь?

Она предпочитала думать, что это игра, но была в этой игре угрюмая, страстная серьезность, он не кокетничал, ни с нею, ни вообще. Он был, возможно, пьян, но спина и плечи были, как всегда, прямы, а лицо спокойно и задумчиво.

Он снова опрокидывал рюмочку, подносил её, уже пустую, к глазу, и смотрел в сумрак кафе сквозь выпуклое стекло, как сквозь монокль. Или снова сворачивал сигарету. Профессор сворачивал их одну за другой, дымом он как раз и закусывал водку. Своей даме он заказал черную икру, не зернистую, паюсную. Дешёвую. Дешевле зернистой. Как раз такую она любила, и он помнил об этом.

Дешёвая паюсная икра и всегда-то была роскошью, а по нынешним временам стала безумием. Она попробовала отказаться, Профессор остановил ее неожиданным жестом – прижал большой палец к ее губам. Посмотрел ей прямо в глаза, отнял от ее губ и поцеловал собственный палец. «Господи!» – успела подумать она, а он уже указывал тем же пальцем куда-то себе за спину, в глубину зала. Нет, все-таки он был пьян.

– Посмотри, там рыжая, у стойки бара. Я сейчас просто встану и выйду на улицу. Через минуту она тоже выйдет. И останется со мною, если я захочу… Не расстраивайся, это просто техника. Просто техника. Я это умею.

Он не встал и не вышел, свернул новую сигарету и снова затянулся.

Рыжая красоточка сидела на высоком табурете у стойки бара, а через минуту она действительно спрыгнула со своего насеста и прошла к выходу на веранду, едва не задев Профессора бедром.

– Вот видишь, – сказал Профессор. – Всё это техника, Сафо. Только техника.

Оглянувшись, она поняла, как Профессор наблюдал за рыжей и за всем, что происходит в зале. Большое зеркало с помутившейся амальгамой в резной деревянной раме висело на противоположной стене, прямо перед ним, метрах в пяти. Вот в него-то он и смотрел всё время.

Он уже дважды назвал ее Сафо.

Как давно она не вспоминала это своё прозвище, вспомнила только сегодня утром, когда смотрела из окна гостиницы на Старый город. Её так называли немногие, а Профессор, пожалуй, никогда. Как же он ее звал?.. Никак. Между тем ее звали Августа, и своё редкое имя она любила.

Ноев ковчег

Четыре с лишним года назад она уехала в Москву, уехала на пару месяцев, чтобы, как всегда, вернуться, но уже через пару недель из теленовостей поняла, что возвращаться некуда, что она не уехала, а бежала, и очень вовремя. Её чудесный праздничный город, словно вихрем, подхватило, втянуло, засосало в воронку войны. Какая-то космическая катастрофа произошла, падение метеорита, потоп, нашествие инопланетян. Недаром перед войной горожане постоянно видели НЛО.

Августа вспомнила, как в канун ее отъезда Профессор пригласил нескольких друзей пообедать в рыбный ресторанчик. Он назывался «Ноев ковчег» и размещался на старой барже, отмытой до блеска. Она была прочно пришвартована к берегу, и «Ноев ковчег» как бы плыл, покачиваясь на волнах. Баржа скрывалась от зноя под сенью плакучих ив, серебряная листва шелестела на ветру. Гостей в каюте было шестеро, седьмой, актёр, опаздывал. И вот он наконец ворвался, взволнованный, даже напуганный.

– Все дороги забиты! Машины стоят! – кричал он гулким басом, и глаза его, обычно такие круглые и ясные, туманило ужасом. Впрочем, он же был актёр, настоящий, великий. Лучший трагик и лучший комик империи. Таких, лучших в империи, было в этом городе, пожалуй, трое. Не больше. То один лучший, то другой.

– Мы с таксистом из машины выскочили, смотрим в небо. А там… летают… бесшумно… как тараканы какие-то, отвратительные… Мамой клянусь! Профессор, это всё ты со своей сверхпроводимостью. Конец света… Дайте, скорее дайте мне водки!

Актёр выпил и затих. Профессор и бровью не повел, он сидел как ни в чём не бывало.

Августа наклонилась к нему и спросила:

– Ты тоже видел этих… ну этих?

– А ты видела?

– Нет. Но хотела бы.

– Напрасно, – ответил он.

Пико, художник, стоял с бокалом розового атенского. Он был тамадой.

– НЛО… – задумчиво произнёс Пико. – Я не видел, но все говорят. НЛО… Это, мои дорогие, неопознанный, да еще и летающий объект… это виртуальная, то есть зыбкая, не ахти какая, реальность… Однако данная нам в ощущениях. Вот, например, транспорт весь остановился – ощущение неприятное. Того гляди, все рестораны закроются. А ты что думаешь, Ашот?

Ашот, шеф-повар, вносил в каюту «Ноева ковчега» свой шедевр – осетрину на маленьких шампурах, жаркую, зарозовевшую над углями.

– Рестораны не закроются, – сказал Ашот, подавая художнику шампурчик с чудным куском осетрины. Профессор, педант, неодобрительно поднял бровь, но Пико с легкостью допустил эту недопустимую фамильярность и принял шампур прямо от повара. Повар разместил осетрину на серебряном блюде, на листьях свежего салата, и подытожил:

– НЛО тоже кушать захочет!..

– О чём же был мой тост? – спросил присутствующих Пико.

Буца, архитектор, построивший погребальный пантеон на главном кладбище города и дворец бракосочетаний в Авлабаре, вспомнил:

– О времени! Ты начал о времени.

– Разве?.. Значит, о времени… Древние считали, что это река. Просто и буквально – река. Как Мтквари. Греки называли её Стикс и переплывали лишь однажды, с Хароном, чтобы отправиться к мёртвым. Не бесплатно, они платили за это одну монетку, скажем, драхму… Но мы пока что плывём по реке не поперёк, а вдоль. Совершенно задаром. И вниз по течению. Плывём, смотрим на берега, смотрим в первый и в последний раз. Кое-какие правила мы знаем. К примеру – не стоит выходить на берег, попутчики уплывут без тебя. Или вот: к истоку нам не дано вернуться… А впереди – не исключено – нас с вами ждёт водопад. В последнее время слышен подозрительный рокот…

Кто-то за столом горестно вздохнул. Это был актёр. Пико продолжил:

– Бывают и райские заводи. Как у нас с вами сегодня. К сожалению, к ним мы не сможем вернуться. Река держит в тайне будущее, сохраняя интригу до конца… Но есть еще память, очень странная упрямая речушка вот здесь, – Пико постучал пальцем по лысине. – Странность ее в том, что она течет вспять. А упрямство в том, что память нам неподвластна, она сама выбирает, что помнить, а что забыть… Сама выбирает… – Пико замолчал, но через миг встрепенулся. – Кстати, о забывчивости: Буца настаивает,