Самая страшная книга 2017 (сборник) - Майк Гелприн

Зверюга двигалась по дороге, фыркая и скрипя. В сторону степи, очень медленно, поминутно останавливаясь, чтобы Динка и Эмиль не отставали. И они семенили за фургоном, будто псы на привязи, а девушка даже улыбалась.

– Живой! – взволнованно сказала она.

– Вижу, – буркнул Эмиль.

Да, Лёшка был жив (кто-то починил Лёшку!). Ветер, дуй он и дальше с такой же силой, грозился развалить реальность до основания.

Фургон полз, задняя дверца болталась, как железная ладонь в пригласительном жесте. Лёшка сидел в кузове, свесив наружу ноги. Грязные подошвы кедов волочились по асфальту. И какого черта он забрался в махину и звал их дурным голосом, что за игры затеял? На смену облегчению, радости от встречи с другом пришло раздражение.

– Ты дурак, что ли? – насупился Эмиль. – Ты в курсе, что мы тут хороним тебя? Дина плачет. А мама твоя…

Лёшка беззаботно ухмыльнулся из полумрака. Золотые пломбы хищно блеснули во рту.

– Как я вас развел, а? С куклой этой у подъезда. Повелись, лохи?

– Ты нормальный? – спросила Дина, продолжая улыбаться.

Фургон ехал, разгребая сумерки фарами. Ребята ускорили шаг. Прочь от Степного.

– Слезай давай.

– Не, – капризно сказал Лёшка. – Не слезу. Уезжаю я.

– Куда? – Голос Эмиля дрогнул. Он смотрел, хмурясь, на колеса Зверюги. Какие шины диковинные, черные и словно бы клубятся или коптятся чернотой. Не покрышки, а клубы паутины.

– Дина, – шикнул он тихо, – Дин, подожди.

Но девушка, напротив, побежала рысцой, и ухмылка Лёшки стала шире. Знакомая ухмылка, Эмиль уже видел ее, но не на этих губах.

– В столицу, куда же еще? Айда со мной. Я тут баблом обзавелся, всем хватит. Заживем по-царски. А, Брэнеску? Сгниешь же в дыре этой. С мордашкой своей смазливой сгниешь.

Он зацепился левой рукой за стенку кузова, правую протянул Динке. Девушка недоверчиво изучала его кисть, а Эмиль изучал Лёшкин рукав. Красные клеточки поношенной рубашки плавно перетекали с ткани на ржавый металл Зверюги.

Вчера Эмиль маялся над кроссвордом: «подражательное и защитное сходство некоторых животных с другими видами». Слово вылетело из головы. «Мимикрия», – вспомнил он, торопясь за Диной.

Лёшка не был Лёшкой. Колеса не были колесами.

– Дина, нет!

– Че орешь, Косматый? – зыркнул на него поддельный Лёшка.

Фургон притормозил, и Дина сгруппировалась, чтобы не стукнуться об дверцу. Встала, уперев руки в бедра, задышала тяжело.

– Ну ты и придурок.

– Дин, отойди от него!

Девушка оглянулась, убрала изо рта прядь волос. Приподняла вопросительно бровь.

– Кто за рулем? – спросил Эмиль, вперив взгляд в существо.

– Я, – сказало оно, скалясь, и вязкая слюна капнула на темечко девушки.

Спустя секунду туда же опустились длинные лапы в переплетении жил, схватили за волосы и оторвали визжащую Динку от земли. Крик застрял в горле ошарашенного Эмиля. Ужас пригвоздил к трассе. Он должен был кинуться вперед, попытаться спасти подружку, но мышцы отказались служить ему.

Задняя дверца захлопнулась, и последнее, что он разглядел, – сгорбившееся чудовище: тощее тело, деформированная морда с огромной пастью. Петля на шее. И бьющаяся в жутких тисках Дина.

Зверюга заревела, сдала назад.

Эмиль отпрыгнул: спасая собственную шкуру, он смог пошевелиться.

«Трус, трус, трус», – будет повторять он по дороге к Степному.

Фургон сбавил скорость. Бесформенные шины, перекати-поле из мрака, стелили по асфальту дымчатый след.

Кабина была пуста. Рулевое колесо вращалось само по себе.

– Малой! – Требовательный голос звучал одновременно из Зверюги и в черепной коробке Эмиля. Эхо, принесенное враждебным ветром. – Скажи Мирче, его дочь у меня. Скажи, дядя Драгош ждет.

«Морой», – подумал мальчик, провожая фургон слезящимися глазами. Монстр из бабушкиных баек, из степи. К тем, кого знает, явится.

Эмиль смахнул слезы. Все исправить. Вызволить Дину. Или просто проснуться дома, в поту. Не теряя драгоценных минут на бесполезную молитву, он побежал по трассе.

Мирчу Брэнеску он застал в ресторанчике около заправки. Продумал по дороге речь: «Дину похитил мужчина, представился Драгошем, лица я не рассмотрел». Как бы ни был затуманен мозг, мальчик понимал, что, вдаваясь в подробности, только все усложнит. Обнаженное двухметровое существо с клыками? А было ли оно в действительности, не пригрезилось ли? Призраки – это по части бабули, но даже она не говорила о привидении ржавого фургона. И если осмыслить происшедшее трезво, в свете ресторанных ламп… Россказни bunică, полутьма, стресс… И в сухом остатке – Лёшка, заделавшийся автомехаником, Лёшка, напяливший резиновый костюм…

Голова кружилась. Он залпом проглотил стакан апельсинного сока, поданного официанткой, и топтался в ожидании Мирчи.

Отец Дины, крупный короткостриженый мужчина с солидным животом, отлучился позвонить. Новость он воспринял на удивление сдержанно, лишь при упоминании Драгоша маленькие глазки его замерцали.

Эмилю Мирча никогда не нравился. Дина, слава Богу, пошла в мать – такая же высокая, с тонкими чертами. Хотя порой проскальзывали отцовские нотки, и чем дольше жила она в городе, тем чаще: презрение, высокомерие, холодность.

– А он правда бандит? – как-то спросил юный Эмиль.

Дина пожала плечами:

– Наверное. Его друзья – точно.

«Ну чего он возится? – кусал ногти Эмиль. – Динка с этим дураком… с Лёшкой…»

– За мной, пацан.

Мирча шел, застегивая куртку. Показалось или под ней и впрямь кобура?

У ресторана урчал двигателем громадный внедорожник. Средних лет мужик с гробовой физиономией поприветствовал бизнесмена, но не Эмиля. Мирча распахнул дверцы:

– Залезай.

Мальчик покосился в комфортабельный салон.

– Вы милицию вызвали?

– Залезай, – повторил бизнесмен мрачно.

Эмиль подумал о Дине и обреченно полез в джип. За ним втиснулся Мирча.

– К супермаркету, – приказал он водителю.

Автомобиль тронулся – от сравнительно оживленной развязки между рестораном и заправкой к пустой Рудничной улице и дальше, дальше.

Водитель поигрывал желваками, под зеркалом раскачивалась флуоресцентная голова Иисуса.

– Ну вот что, сученыш, – сказал Мирча вкрадчиво. От него пахло дорогим одеколоном. Эмиль сжался, ощущая себя маленьким мальчиком в преддверии порки. – Если вы с Диной решили пошутить – без проблем. Дочка моя, конечно, месяц на жопе сидеть не сможет, но ты пойдешь себе домой, в свою вшивую халупу, к сумасшедшей бабке.

Эмиль залился краской, напрягшиеся кулаки побелели. Ярость, обида выветрили страх: