Argumentum ad hominem - Вероника Евгеньевна Иванова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ничего приятного в ощущениях не наблюдалось, все только ожидаемое. И унылая констатация того же факта, что с оружием: если умом все помню, то тело устойчиво лажает. Нет стыковки, хоть тресни. Потому что допинг, то есть, песня отсутствует. Но в данный момент ничего изменить не получится. Да и не хочется лишний раз вообще шевелиться. Пока, по крайней мере.
– Какого черта?
Смешно, но я мог бы спросить ровно то же самое. Только учитывая, к чему привели мои предыдущие вопросы, наводящие и не очень, лучше признаться сразу:
– Со мной не все в порядке.
– Это я уже понял, - охотно подтвердил Полли.
Боюсь, недостаточно.
– У меня плохо с головой.
– С совестью у тебя плохо, - буркнул он.
Я подумал и подложил ладонь свободной руки под щеку. Стало чуть удобнее.
– Если бы дядя не сказал, где тебя искать, так и прятался бы?
Скорее всего. Тем более, с последними поправками на ощущения.
Дядя, значит, сказал? Любопытно, зачем. Посчитал, что мне нужна сиделка? Хотя, может и нужна. Только не для сидения на мне. И уж точно не настолько тяжелая.
А ещё явно было упомянуто что-то особенное о моем психическом здоровье, если Полли так взвился из-за пистолета. Да ещё и придавил. Ну не мог же он всерьез решить, что я собрался… Глупость какая.
– Что у тебя с руками, кстати?
Да вроде ничего особенного не должно быть. За исключением… Ну да, характерных следов, по которым можно сделать много разных выводов. В меру мыслительных и прочих способностей, конечно, но…
– Парни частенько называют тебя извращенцем, но я думал, это в смысле твоих служебных задвигов. А ты… в свободное время – тоже?
Твою ж мать. Ну почему если что-то может быть понято неправильно, оно обязательно будет переврано и перевернуто?
– Как-то это все даже красиво называется… Не, не помню. Только там вроде руками и ногами не ограничивается, - задумчиво протянул Полли и…
Начал заголять мне спину. Что, в принципе, вписывалось в ассортимент обычных способов Портера пошутить. Разве что, на этот раз его настойчивость ощущалась не беспечной, а совсем наоборот. Словно хотел в чем-то убедиться. Или найти опровержение своим догадкам. Или… Черт.
Наверное, нужно было рискнуть плечом и вывернуться, но пока я сообразил, что он может увидеть, а значит, увидит обязательно, было уже поздно метаться. Оставалось только послушать обалделый присвист и задумчивое:
– А точно связывать надо было тебя, а не её?
Интересно, что он подумает, если узнает подробности? О том, что вязал меня один его родственник, а царапал совсем другой? Причем происходило это все ничуть не одновременно.
– А серьезно… - он даже наклонился и странно понизил голос, словно стеснялся, но все равно хотел спросить что-то ну очень важное. – Любишь, когда тебя связывают?
Люблю. Не люблю. Очередной дурацкий вопрос. Кого это вообще волнует, если лично мне все равно?
Вообще, подобные интересы – прямая дорога в один незамысловатый фан-клуб. Там многое могут рассказать, главное, охотно и вдохновенно. Правда, исключительно придуманное, зато с моим непосредственным участием.
Может, стоило раскрутить перед Полли всю цепочку событий от начала и до конца, но вперед всех прочих моих ощущений вдруг вылезла усталая обреченность и посоветовала не грузить мозги лишний раз, а просто резюмировать чужое поведение. То есть, сказать, что вижу и как есть:
– А ты любишь заваливать мужиков и шептать им на ухо всякие странности?
Повисло молчание, в течение которого хватка усилилась до предела, а потом и она, и тяжесть резко исчезли. Одновременно с оглашением свежевыставленного диагноза:
– Кретин.
Ну да. Наверное.
Зато убедился, что к Нуньесам Полли подпускать нельзя. Потому что будет потрясение на всю оставшуюся жизнь, в пару к глубокой обиде. И намерение отметелить. Сначала их, а потом, наверное, и меня до кучи. За то, что… И не объяснишь ведь, что это просто лай, давным-давно ставший просто частью моего существования. Да и лают они не как на чужака, а наоборот.
Нет, об этом связно рассказать не получится. Извиниться нормально – тоже. Потому что реальности уж слишком разные. И вроде стыдиться нечего, а…
Я всегда плохо… Как это называется? А, ладил. Ладил с людьми. Но ещё совсем недавно мне это почти удавалось. По крайней мере, никто не жаловался. То есть, в их взглядах и действиях по отношению ко мне не проскальзывало осуждения или отвращения. Да, чаще всего я видел просто равнодушие, но это даже успокаивало. Потому что у меня было место. Кусочек пространства, со всех сторон стиснутый другими.
Там не жило ни хорошее, ни плохое. Только смысл. Смутное ощущение, что моё присутствие имеет значение. И хотя почти постоянно приходилось думать о том, чтобы никого не задеть и не побеспокоить, а для этого тратить почти все внимание на наблюдение за другими, мир вокруг оставался в порядке. Но стоило чуть изменить фокус…
Последнее время я слишком много думал о себе. Непривычно много. И, как оказалось, опасно много.
Нельзя было откланяться от заданных линий и границ. Нужно было сразу загнать детский восторг туда, где ему самое место. В прошлое. К тусклым воспоминаниям и вопросам, ответы на которые мне уже неинтересно, да и незачем знать. Тогда у меня ещё был бы шанс удержать достигнутое. Даже если бы пришлось отказаться от всех этих удивительных новых штук. Но зато я все ещё мог бы контролировать свое настоящее. А что теперь?
Пока к безмятежному пофигизму добавилась мышечная амнезия. И возможно, самые замечательные открытия ещё впереди. Сколько ещё понадобится песен, чтобы меня перемололо окончательно? Что я потеряю в следующий раз? И останется ли от меня вообще хоть что-нибудь?
Но может, так даже и хорошо. Пусть отваливается, побольше и пораньше, до финиша. До того момента, как…
Он повторял: «Чудовище». И смотрел с ненавистью. А ещё так, будто тошнота подступала к горлу. И если раньше мне, наверное, захотелось бы попробовать оправдаться, то теперь я даже не могу почувствовать себя виноватым. Причем, ладно бы подводил итоги по принципу «он первый начал». Так нет же.
Он поступил по-своему. Я сделал свой ход. Наши миры сшиблись друг с другом и… Победил сильнейший. Словно в соревновании. В поединке, где мне бросили вызов, а я его принял. Потому что отказаться было неправильным.
Его мир отчетливо дрожал и грозил рассыпаться осколками, если не вмешаться
