Графиня Шатобриан - Генрих Лаубе

Прелат поспешил исполнить это приказание.

– Ради Бога, успокойся, не забудь, что Франциск любит канцлера, – сказала вполголоса Маргарита своей матери. – Франциск никогда не простит тебе, если ты, под влиянием гнева, приговоришь к смерти человека, которого он считает своим другом. Ты можешь из-за этого навсегда поссориться со своим сыном.

– Молчи! – воскликнула правительница, взглянув на открытое окно, от которого Флорентин быстро отскочил, так как на него посыпался град щебня и кровь заструилась по его лицу.

– Проклятая чернь! – продолжала она, не помня себя от бешенства, и сделала движение, чтобы подойти к окну, но ее удержала худощавая рука. Это был почтенный парижский архиепископ Дюшатель, который пользовался уважением всех партий; сама правительница безусловно признавала его авторитет. Его появление, даже при ее гневном настроении, успокоительно подействовало на нее: она замолчала и в недоумении посмотрела на него.

– Милостивая государыня, – сказал медленно архиепископ, – ваша жизнь не должна подвергаться опасности; она слишком дорога для страны и тем более в настоящее время, когда вся Франция тревожится за жизнь вашего сына и нашего короля. Разве вам не известно, какая молва разнеслась в Париже? Никто не знает ее источника, но она кажется вполне правдоподобной, потому что передает подлинные слова вашего сына.

– Какая молва? Я ничего не слыхала…

– Ваша милость не получали писем от короля?

– Нет.

– Но город получил письмо от вашего сына; и содержание его, при всей краткости, поразило ужасом парижан…

– Я желала бы знать содержание этого письма.

– Все потеряно, кроме чести! – написал король Франциск парижанам.

– О Боже!

На лицах присутствующих выразился испуг.

– Вы сами читали это письмо? – спросила правительница после некоторого молчания.

– Нет, герцогиня! Никто не читал этого письма, но, тем не менее, все убеждены, что король действительно произнес роковые слова: «Tout est perdu, hors l'honneur!»

В зале наступила мертвая тишина; на дворе также все стихло; слышен был только шум падавшего дождя и стук копыт быстро приближавшейся лошади, который привлек внимание толпы и заставил ее умолкнуть. Из-за угла показался всадник, забрызганный грязью, и, въехав в ворота отеля, упал вместе с лошадью среди двора, выложенного каменными плитами, сделавшимися скользкими от дождя. Но прежде чем кто-нибудь успел броситься ему на помощь, он быстро вскочил на ноги, и вбежав на узкую лестницу, принялся расстегивать кожаную сумку, висевшую через его плечо. Молча двинулась за ним вверх по лестнице народная толпа; но никто из стоявших у окон приемной залы, ни даже правительница, не обратили на это никакого внимания. Все стояли неподвижно, в ожидании страшной вести, не спуская глаз с прибывшего всадника, которого тотчас же пропустили на середину залы.

Гонец, передав правительнице большой запечатанный пакет, спросил, где он может найти канцлера Бюде, чтобы вручить ему другое письмо.

– Вот он! – послышалось несколько голосов из толпы, ворвавшейся в залу.

В это время правительница, распечатав пакет, громко воскликнула: «Слава Богу, он жив! Это рука моего сына!»

Едва успела она прочесть несколько строк, как худощавая рука Дюшателя прикоснулась к ее плечу. Он потребовал, при громких криках одобрения, чтобы известия, имевшие такую важность для всей Франции, были прочитаны вслух.

Правительница, под влиянием материнской заботливости и отчасти страха, навеянного присутствием толпы, прочла громким, но дрожащим голосом следующее письмо короля:

«Пишу вам, чтобы довести до вашего сведения, что я мужественно переношу свое несчастье, хотя у меня ничего не осталось, кроме чести и жизни. Я просил дозволения написать вам, зная, что это до известной степени утешит вас. Мне разрешили эту милость, и я прошу вас не предаваться отчаянию и поступать сообразно вашей обычной мудрости. Надеюсь, что Господь не оставит меня! Поручаю вашей заботливости моих детей и прошу доставить подателю моего письма свободный пропуск в Испанию, так как он едет к императору, чтобы узнать, каким образом его величеству угодно будет распорядиться моей участью».

Это бессвязное письмо произвело гнетущее впечатление на всех присутствующих, тем более что в нем чувствовался упадок духа, несвойственный королю Франциску. Правительница едва была в состоянии дочитать последние строки и с громким рыданием упала на руки Бюде, которого она только что хотела предать смерти. Маргарита стояла молча; крупные слезы струились по ее щекам. Молчали и все присутствующие, только время от времени слышались подавленные вздохи.

Архиепископ первый прервал общее молчание и сказал взволнованным голосом:

– Пойдемте в церковь и призовем народ к молитве за короля и Францию! Пусть он молится от всего сердца, как молились израильтяне, когда ассирийцы взяли в плен их царя. Пусть звонят во все колокола, и да взывает каждый о Божьей помощи!

– Сын мой! – воскликнула с громким рыданием правительница, приходя в чувство. – Сын мой в плену! Милосердый Боже, поддержи его! Идите скорее в церковь! Молитесь за него, молитесь о его спасении!

Присутствовавшие при этой сцене горожане, пораженные известием о плене короля, пришли в еще большее смущение при виде страстного порыва горя герцогини Ангулемской, которую все они привыкли видеть спокойной и горделивой, и, как будто сговорившись, поспешно вышли из залы.

Правительница, проводив глазами уходившую толпу, протянула руку Бюде и с рыданием бросилась в объятия Маргариты.

Люди, хорошо знавшие герцогиню Ангулемскую, не удивились ее обращению с Бюде, так как она принадлежала к тем непосредственным натурам, которые всегда действуют под впечатлением минуты. Ей даже и в голову не пришло просить прощения у Бюде в том, что она грозила ему смертной казнью, и, протягивая ему руку, она подумала только о том, что канцлер – один из самых надежных друзей короля и всегда был его любимцем. Мысль о сыне всецело поглощала ее; она знала, что из всех окружающих Бюде и Маргарита всего более огорчены несчастьем, постигшим короля.

– Поезжайте к нему скорее! – воскликнула она, заливаясь слезами. – Ваше присутствие может принести ему хоть какое-нибудь утешение и спасти от отчаяния! Ах, мой бедный Франциск, как бы я хотела взглянуть на тебя!.. Возьмите также с собой графиню Шатобриан; он будет рад видеть ее… Я тотчас же напишу императору и буду умолять его… вестник несчастья еще здесь, и я могу послать с ним письмо…

– Милостивая герцогиня, – прервал ее Бюде, который по своему великодушию от всего сердца простил ей покушение на его жизнь, – вы должны успокоиться, прежде чем делать какие-либо распоряжения.