Том 7. Моникины - Джеймс Купер

Барон поклонился в знак согласия.

— В данном случае подразумевается, что эта прерогатива касается только его величества. Прерогатива — исключительная собственность короля, и он может пользоваться ею, как ему заблагорассудится. Но закон создан для всей нации, а это уже совсем другое дело. Опять же: под словом «особая» совершенно очевидно подразумевается особенность данного случая, а именно то, что он не схож ни с каким другим случаем и что поэтому рассматривать его следует при помощи особой логики. Нет, сэр, король может провозглашать мир и объявлять войну, но вместе с тем его сознание раз и навсегда передано на хранение другому лицу, которое одно лишь и может совершать какие бы то ни было действия, имеющие законную силу.

— Но правосудие, милорд, все же осуществляется именем короля, хоть и не им самим.

— Несомненно, именем короля, но ведь это составляет часть его особых привилегий. Война объявляется тоже именем короля, и точно так же провозглашается мир. Но что такое война? Война — это столкновение вооруженных сил разных наций. Принимает ли его величество участие в этих столкновениях? Конечно, нет. Для ведения войны необходимы налоги. Платит ли его величество налоги? Нет. Мы видим, что по конституции война — дело короля, но ведет ее все-таки не король, а народ. Отсюда, как логическое следствие, раз уж вы говорите о следствиях, брат Прямодушный, вытекает, что существуют две войны, или: война по прерогативе и война по фактическому положению вещей. Итак, прерогатива является конституционным принципом и, несомненно, священным, но факты — это то, что дает себя знать у домашнего очага каждого моникина, и поэтому уже со времени правления короля Робкого Второго, или, точнее, с того момента, как суд впервые осмелился вынести такое решение, принято, что прерогатива — это одно, а закон — другое.

Мой брат Прямодушный был, видимо, весьма озадачен подобным толкованием и закончил свою речь гораздо раньше, чем думал. Он ограничился тем, что доказал, а вернее — попытался доказать, что король, обладая хотя бы особыми привилегиями, тем самым должен обладать и памятью.

Затем суд предложил генеральному прокурору выступить с ответным словом, но тот, как выяснилось, считал, что обвинение уже достаточно доказано, и дело по обоюдному согласию было передано на рассмотрение присяжных после краткой заключительной речи главного судьи.

— Джентльмоникины, — заключил он свое напутствие, — «вы не должны допустить, чтобы вас ввели в заблуждение доводы защитника. Он выполнил свой долг, и теперь вам остается не менее добросовестно выполнить ваш. Вам предстоит взвесить законы и факты, но в силу моих обязанностей я должен осведомить вас о сущности того и другого. По закону предполагается, что король не обладает никакими свойствами ума. Утверждение защиты, что король, не будучи способен ошибаться, должен обладать самыми высокими духовными качествами, а следовательно, и памятью, совершенно не обоснованно. Конституция гласит, что его величество не может ошибаться. Эта неспособность может проистекать от различных причин. Например, если король вообще ничего не может делать, то он не может и ошибаться. В конституции не сказано, что король не ошибается, а что он не может ошибаться. Так вот, джентльмоникины, если что-то не может быть сделано, значит, оно невозможно. Какое может иметь значение, обладает ли кто-нибудь памятью, если он не может ею пользоваться? В подобных случаях закон считает, что данное лицо не обладает памятью, ибо иначе природа, которая всегда разумна и благодетельна, напрасно расточала бы свои дары. Джентльмоникины, как я уже сказал, вам надлежит взвесить законы и факты. Судьба подсудимого в ваших руках. Да не допустит бог, чтобы ваше решение каким бы то ни было образом было подсказано мною. Но помните, что совершено преступление против королевского достоинства и безопасности государства. Закон — против подсудимого, факты также все против подсудимого, и я ничуть не сомневаюсь, что приговор будет вашим свободным решением, основанным на ваших собственных глубоких суждениях, и будет таков, что нам не придется пересматривать дело заново.

Присяжные пораскинули хвостами, и менее чем через минуту их старшина огласил вердикт: «Виновен». Ной вздохнул и откусил новую порцию жвачки.

Сразу после этого генеральный прокурор королевы начал речь по иску ее величества. Обвинение по этому делу было предъявлено ранее, и подсудимый ответил: «Не виновен». Прокурор королевы яростно ополчился против злого умысла подсудимого. Он описал ее величество как образец совершенства, как воплощение всех моникинских добродетелей, как идеал всего ее пола.

— Если у нее, по праву прославленной за свое милосердие, кротость, благочестие, справедливость и преданность женскому долгу, нет памяти, то, боже милостивый, у кого же она есть? Каким образом королева, не обладая памятью, могла бы помнить о своих обязанностях по отношению к своему августейшему супругу, своему августейшему отпрыску и своей собственной августейшей особе? Память — непременный атрибут властителей. Без нее никто не мог бы претендовать на древнее и благородное происхождение. Память связана с прошлым, и почтение к королевскому сану всегда было связано скорее с прошлым, чем с настоящим. Мы чтим прошлое. Время делится на прошлое, настоящее и будущее. Прошлое всегда было опорой монархов, на настоящее предъявляют свои права республиканцы, будущее принадлежит судьбе. Если бы мы решили, что королева не обладает памятью, мы нанесли бы удар монархии. Именно памяти, подкрепленной архивами, обязан король своим правом на трон. Именно память о подвигах его предков дает ему право на наше благоговейное уважение.

В таком духе генеральный прокурор королевы говорил около часа. Наконец он уступил место защитнику. Но, к моему великому удивлению (этот пункт обвинения был более серьезным, и в опасности была голова Ноя), вместо хитроумного ответа, который я предвкушал, мой брат Прямодушный ограничился всего несколькими словами, выразив столь твердое убеждение в оправдании своего подзащитного, что, видимо, по его мнению, дальнейшая защита была излишней. Едва он сел, как я выразил свое крайнее недовольство и заявил, что намерен сам выступить в качестве представителя моего бедного друга.

— Молчите, сэр Джон, — прошептал мой брат Прямодушный, адвокат, чьи заявления часто оказываются безуспешными, утрачивает уважение суда. Я взял на себя попечение об интересах лорда верховного адмирала и в должное время сделаю все, что нужно.

Я питал глубочайшее уважение к юридическим познаниям бригадира и не слишком, доверял своим, а потому вынужден был уступить. Тем временем процесс шел своим чередом, и присяжные после краткого напутственного слова, настолько беспристрастного, насколько это возможно для прямого предписания осудить обвиняемого, снова вынесли вердикт: «Виновен».