Том 7. Моникины - Джеймс Купер

Мне представляется маловероятным достижение успеха в моей особой миссии, но следует с полной уверенностью уповать на искренность улыбок короля, королевы и всей королевской семьи.

В недавней беседе его величество самым любезным образом осведомился о здоровье Великого Сахема (титул главы правительства Низкопрыгии) и заметил, что наше развитие и благоденствие посрамляют все другие народы, а также что мы при всех обстоятельствах можем рассчитывать на глубокое уважение и неизменную дружбу его страны. Короче говоря, сэр, все нации, дальние и близкие, стремятся к союзу с нами, ищут новые отрасли торговли с нами и питают к нам величайшее и нерушимое уважение. Вы можете сказать Великому Сахему, что это уважение к нам поразительно усилилось при его правлении и за время моей миссии по крайней мере учетверилось. Если только Высокопрыгия будет соблюдать свои договоры, Перепрыгия перестанет ловить наших моряков, Подпрыгия вернется к манерам приличного общества, а король Недопрыгии перестанет захватывать наши суда для того, чтобы у его любовницы были деньги на булавки, наши международные отношения можно будет считать наилучшими. Но и теперь, сэр, они гораздо лучше, чем я ожидал и надеялся. В одном могу вас дипломатически заверить: нас уважают повсеместно, и имя Низкопрыгии никогда не упоминается без того, чтобы все не встали и не замахали хвостами.

Подпись:

Иуда Друг Нации.

P. S. (Лично). Дорогой сэр, если вы пожелаете опубликовать эту депешу, опустите ту часть, где повторно перечисляются затруднения. Прошу вас проследить, чтобы мое имя, вместе с именами других патриотов, было вложено в малое колесо при очередном вращении, так как я, несомненно, вскоре вынужден буду вернуться домой, исчерпав все мои средства. Расходы по содержанию хвоста, о которых наш народ не имеет представления, поистине так велики, что, по моему мнению, отправлять сюда посольства более чем на неделю не следует.

Я особенно рекомендую расширить сообщение в той части, где говорится о высоком престиже Низкопрыгии у других наций, ибо, говоря откровенно, факты требуют, чтобы это утверждение повторялось возможно чаще».

После того, как это письмо было прочитано, разговор вновь перешел на религию. Бригадир объяснил мне законы Высокопрыгии, касающиеся этого предмета, и, должен признаться, ничего подобного я прежде не слыхал. Так, моникин не может родиться, не уплатив церкви некоторой суммы, что сразу же приучает его к выполнению долга по отношению к этому важнейшему институту. И даже умирая, он оставляет мзду для священника как напоминание остающимся в живых, чтобы они не забывали о своих обязательствах. Бригадир добавил, что священные интересы церкви оберегаются весьма ревностно. Например, если моникин не соглашается быть ощипанным для новой епископской мантии, в ход пускаются раскаленные железные прутья, которые обычно так обжигают ему кожу, что он, как правило, быстро предоставляет себя в полное распоряжение сборщиков волоса.

Признаюсь, я был возмущен этой картиной и без колебаний назвал такой обычай варварским.

— Ваше негодование, сэр Джон, — сказал бригадир, — вполне естественно для иностранца, заметившего, что милосердие и жалость, братская любовь и добродетель, а в особенности смирение превращаются в лошадок для спеси, себялюбия и скаредности. Так уж водится у нас, моникинов, но, без сомнения, люди поступают лучше.

  ГЛАВА XX

На следующий день я рано утром уже был у Ноя. Бедняга проявлял удивительную твердость духа, хотя его и собирались судить за государственное преступление в чужой стране, при незнакомых юридических порядках и перед присяжными совершенно иного вида. Все же по началу нашего разговора видно было, что любовь к жизни отнюдь в нем не угасла.

— Сэр Джон, по дороге ко мне вы не заметили, какой сегодня ветер? — с особым интересом спросил прямодушный охотник на котиков.

— Приятный ветерок с юга.

— Прямо от берега! Если бы я только знал, где искать всех этих мошенников контр-адмиралов и капитанов первого ранга! Не думаю, сэр Джон, чтобы вас особенно стеснила выплата этих ваших пятидесяти тысяч обещаний.

— Вы говорите про залог? Отнюдь нет, дорогой друг, если бы дело не шло о нашей чести. Вряд ли прилично «Моржу» отплыть, оставив несведенными счета своего капитана. Что скажут в Станингтоне, что подумает ваша собственная супруга о столь немужественном поступке?

— Э, в Станингтоне того считают молодцом, кто ловчее всех выпутывается из затруднений. И почему, собственно, миссис Пок должна узнать об этом? А если и узнает, то почему она должна подумать худо о муже, который спасал свою жизнь?

— Прочь эти недостойные мысли! Приготовьтесь предстать перед судом. Во всяком случае, мы заглянем за кулисы здешней юстиции. Я вижу, что вы уже оделись как подобает для такой оказии. Пойдемте, будем точны, как дуэлянты!

Ной решил подчиниться с достоинством, хотя и задержался на главной площади, присматриваясь к ходу облаков и как бы показывая этим, что он мог бы уладить дело при помощи фор-марселя, знай он, где найти свою команду. К счастью для нашего доброго имени, этого он не знал, и вот, стерев с лица малейшее выражение боязни, смелый моряк вступил в суд твердой походкой человека, убежденного в своей невинности.

Я забыл упомянуть, что рано утром мы получили уведомление об изъятии дела из ведения пажей и передаче его на рассмотрение Верховного Уголовного Суда Высокопрыгии.

У двери нас встретил бригадир Прямодушный, где мы тотчас оказались среди десятка угрюмых и засаленных адвокатов, явно желавших за обычную мзду выступить в защиту чужестранца. Но я решил, если дозволит суд, сам защищать капитана, так как меня томило предчувствие, что спасти нас может лишь напоминание о законах гостеприимства, а не юридические тонкости, к которым могла бы прибегнуть защита. Однако бригадир выразил желание помочь мне без всякого вознаграждения, и я не счел возможным отказаться от его услуг.

Не стану описывать выход суда, процедуру отбора присяжных и чтение обвинительного заключения, ибо, когда дело идет всего лишь о внешней форме закона, между цивилизованными странами нет существенной разницы: все они рядятся в одну и ту же видимость правосудия. Первый пункт обвинения (к несчастью, их было два) гласил, что Ной злоумышленно покусился на королевское достоинство, пустив в ход «палки, кинжалы, мушкеты, фальконеты, духовые ружья и прочее запрещенное законом оружие, а главное — язык, то есть прямо в лицо его величеству заявив, что его величество обладает памятью, и т. д., и т. п.». Второй пункт, повторив преамбулу первого, обвинял честного охотника на котиков в том, что он «в нарушение закона, в поругание нравов и общественного порядка преступным образом оскорбил ее величество королеву, заявив, что ее величество не обладает памятью», и т. д., и т. п. На оба эти обвинения защита ответила: «Не виновен».