Каждый за себя, а Бог против всех. Мемуары - Вернер Херцог

раскрытая книга. Вопрос: книга развернута к вам переплетом или вы видите открытую книгу со страницами? Если вы видите книгу, раскрытую в вашу сторону, я на мгновение убираю рисунок, а потом показываю его вам снова и на этот раз предлагаю увидеть картинку по-новому, а именно так, чтобы вы увидели корешок книги. Если вам легко переключиться на другой способ восприятия, вы хороший кандидат для гипноза. То же самое верно и для тех, кто сначала видит книгу с корешка. Можете ли вы увидеть ее наоборот, развернутой страницами в вашу сторону?

Позже я проводил эксперименты: показывал фильмы публике, которую заранее гипнотизировал. Один из зрителей, например, почувствовал, что может облететь главного персонажа «Агирре» как бы на вертолете, и ландшафты виделись ему совершенно нереальными. Меня интересовало, как это получается, мы ведь очень мало знаем о процессах сна и видений. Но риск при работе с большими группами загипнотизированных слишком велик, как велика и ответственность, потому что в отдельных случаях у людей могут возникнуть психотические реакции.

По меньшей мере отчасти интонация, с которой я говорю в моих документальных фильмах, идет у меня от роли гипнотизера. И тут важен не просто сам голос, но и то, что этот голос говорит. Содержание речи заставляет публику прислушиваться. Все, что я пишу и потом произношу, никогда не появилось бы в фильме National Geographic. В конце моего фильма о вулканах, «В самое пекло», видны потоки лавы, поднимающиеся вверх из трещин в земле, а мой закадровый голос напоминает о том, что повсюду на Земле глубоко под ногами кипит раскаленная магма, стремящаяся вырваться наружу и расплескаться, без разбора уничтожая любые виды жизни на нашей планете, «глубоко равнодушная к судьбе снующих тараканов, слабоумных крокодилов или бестолковых людей». Для таких фраз нужна соответствующая интонация. При этом я мирюсь со своим южнонемецким говором, в котором слышен отзвук моего первого языка, баварского. И я также смиряюсь с тем, что говорю по-английски с сильным акцентом, – бывает акцент и похуже, например у Генри Киссинджера, – но и у меня он очень заметен, поэтому в интернете целый ряд людей подражает моему голосу, читает моим голосом книги сказок или дает жизненные советы. Этих пересмешников десятки, но ни один из них до сих пор не смог в точности повторить мою интонацию. У моего голоса масса поклонников: прибавьте к этому еще мои взгляды на мир, и будет уже невозможно удержаться от попыток меня спародировать. Я – благодарная жертва таких насмешек.

30. Негодяи

Очень скоро, уже после нескольких сделанных мной фильмов, меня стали звать на съемки как актера. Началось все с предложения Эдгара Райца, одного из первых режиссеров Нового немецкого кино, который поддерживал меня по-товарищески и прежде. В Ульме у них с Александром Клуге существовало что-то вроде киношколы, и вскоре они пригласили туда поучиться и меня, потому что были убеждены, что во мне что-то такое есть. Но я отказался. Я всегда был самоучкой до мозга костей, не верил ни в какие высшие школы. Тем не менее от Райца и Клуге я получил ценные советы для моей собственной работы. И что действительно важно, так это сотрудницы и сотрудники, которые от них перешли ко мне. Благодаря им я стал работать с Беатой Майнка-Йеллингхаус, которая смонтировала много моих фильмов. У Беаты было выдающееся чутье на отснятый материал, она сразу понимала, что надо выбрать для монтажа. Со мной она вела себя сурово, почти беспощадно. Во время работы над первой моей картиной «Признаки жизни» нам нужно было посмотреть трехсотметровую пленку с отснятым материалом, но оказалось, что пленка намотана наоборот, с конца. Беата все равно зарядила бобину в устройство на монтажном столе и отсмотрела все в обратном порядке, в ускоренном в пять раз режиме, к тому же еще и вверх ногами. Когда пленка кончилась, она сняла с крепежа бобину с отснятым материалом, а его там было минут на двенадцать, и выбросила в корзину для мусора. «Все плохо», – сказала она лаконично. Посмотреть снятое мной в правильном порядке и составить из этого короткую последовательность эпизодов она согласилась только после моих настойчивых просьб. И сказала, что все-таки этому место в корзине. А я проработал над фильмом еще три недели, пока не понял, что она была совершенно права. На этот раз я выбросил эту пленку сам. Беата все мои фильмы считала настолько скверными, что отказывалась присутствовать на премьерах. Так было со всеми лентами, включая «Агирре», за одним-единственным исключением, «И карлики начинали с малого». Этот фильм она сочла превосходным и была представлена публике на премьерном показе. Позже «Карликов» высоко оценили также Хармони Корин и Дэвид Линч – они приводят эту картину в числе своих самых любимых.

В то время для съемок использовали только целлулоид. Аналоговый звук записывали на широких, непослушных магнитных лентах, у которых была перфорация, как у кинопленки. Благодаря этим отверстиям в пленке удавалось механически совмещать картинку и звук. В студии Эдгара Райца был такой аппарат для записи кинозвука, размером со шкафчик в спортивной раздевалке, и мне разрешали пользоваться им бесплатно. Тогда, в конце шестидесятых, Райц снимал серию короткометражных фильмов «Рассказы девчонки из помойного бака»[48]. Он пригласил меня на роль убийцы-психопата. Я сыграл довольно убедительно, и с тех пор в ролях психов и подлецов я чувствовал себя как рыба в воде. Но я не застрял в одном амплуа. Эдгар Райц создавал «Родину» – целый цикл длинных сериалов о деревенской жизни в его родной земле Рейнланд-Пфальц, о Хунсрюке. Эта телевизионная история охватывала почти век жизни Германии. В завершение он снял еще один фильм, «Другая родина» (2013), о переселенцах, бежавших от деревенской нищеты в XIX веке. Он позвал меня на эпизодическую роль Александра фон Гумбольдта, ученого-путешественника, оказавшегося там проездом, и я принял предложение с условием, что он сам сыграет со мной в одном из эпизодов. Райц согласился и сыграл стоящего на краю поля крестьянина с косой, к которому Гумбольдт обращается с вопросом. Райц при этом говорил на местном хунсрюкском диалекте, который я едва понимал. Но я очень хотел, чтобы такая сцена была в фильме, потому что так мы замкнули круг нашей с ним истории длиной в сорок лет.

В 1988 году я снялся в научно-фантастическом фильме режиссера Петера Фляйшмана «Трудно быть богом» по знаменитому роману братьев Стругацких. Я сыграл роль оголтелого проповедника и пророка, которого, однако, вскоре устраняют с пути набирающие силу новые властители. Я