Теория бесконечных обезьян - Екатерина Звонцова

нет – похожа на тех, кто хотя бы не врет пациентам и тем, кого за них выдают. И книга в руках – настоящая. Настоящая, а на обложке…

«Алиса, я буду верить. Все равно буду верить, что когда-нибудь мы снова встретимся на островах Четырех Мастей. И я буду живым. Или ты – не будешь».

Завтра выписка. Как бы то ни было, завтра – выписка. Она обещала заехать к маме. И скучает по Диане. А еще руководству надо бы показаться, да и с Глебом помириться: он гнида, но хороший пиарщик, куда от него денешься? Сам сидел не то на коксе, не то на спидах, пока не научился справляться без них; сам лечился. Значит, поймет, простит.

Нет. Нет, сначала…

Сначала к ведьме, графу Калиостро, к писательнице с рваной стрижкой. Сначала – план. Сначала – Даймонд. И может, не придется больше никак, никогда, ни с кем…

Пропади они все. Пропади пропадом. Совет, и Глеб, и Диана, и мама даже, мама, а впрочем, маме не надо пропадать, мама бы поняла, простила, отпустила…

Вдох. Выдох.

Телефон вернули. В телефоне есть интернет. Найти адрес, написав кому-нибудь из ее активных фанатов с вопросом, куда можно послать открытку, будет несложно.

Эпилог

Я лежу – мертвая на бензиновой радуге асфальта.

Вокруг меня натекает кровь, она похожа на какой-то скафандр. Я как обезьянка, которую запустили в бескрайний космос, но что-то пошло не так, и вот меня бросило вниз и переломало. Ветер пахнет железом. Из-за крови и из-за металлических взглядов молодого следователя и его помощника, внимательно меня рассматривающих. Какие же у них глаза. Как мне нравится. Как из советского кино, где милицию и полицию еще не старались выставить скотами.

– Вы ей кто?

Привет, Паш. Что ты так смотришь? Что? На меня, на них?..

Паш, они не виноваты, что меня убили. И я тоже не виновата. Ведь правда?..

Паш, эта девочка… Она просто позвонила в дверь. А я просто открыла, я подумала: это соседка. Может быть, тот молодой отец-одиночка наконец нашел себе девушку, и она пришла попросить сахара или соли? Она была такая симпатичная, темноглазая, высокая. Я ей сказала: «Здравствуйте, чем могу помочь?» А она мне ответила: «Я твой персонаж».

И теперь я лежу. Размазанный по асфальту шимпанзе, который все-таки успел побывать в космосе. Мне кажется, именно там я находила сюжеты – или они меня.

– Вы ей кем приходитесь?

Следователь так кашляет… наверное, много курит. Часто слышу, будто курящие полицейские – клише. Может быть. Тогда то, что работают они в аду, где много нервничают, – тоже клише. Жизнь вообще полна клише. Я вот тоже много курю… курила?

Паш, что ты молчишь? Я же не могу говорить. Скажи за меня, что ты меня любишь, а я тебя люблю. А я пока посмотрю в небо. Нет, лучше на свой дом. Серая моя коробочка, в которой все никак не сделают капремонт. Занавески у меня там дурацкие. Я за них цеплялась, когда эта девочка на меня бросилась. А они и так все грязные, давно было пора постирать. А еще, Паш, я тебе печенье купила. Утром в магазин бегала. И книгу дописала. Представляешь, дописала! Мой мальчик теперь под солнцем Тосканы со всей своей мертвой любовью. А волки замолчали до следующей войны.

– Гражданин!

У него хороший голос. Сильный. Мне такой даже не описать. А у той девочки вот он был дрожащий, детский какой-то. Выглядела она намного взрослее, чем говорила. А знаешь, что она говорила? «Верни меня назад, верни, верни в мою книгу». А я не понимала. Я никуда не могла ее вернуть, я даже дверь закрыть не могла. Я ее не узнавала. Она была разве что немного похожа на Элисон. Ну ту, которая провалилась в компьютерную игру и жила там долго-долго, не как в Нарнии, но тоже немало. Я еще почему-то вспомнила, что Элисон самоубилась. Скорее всего, самоубилась. И я опять спросила, как попугай глупый: «Чем я могу вам помочь?»

Паш, не смотри так. Не надо, ничего ведь уже не сделать.

– Дим…

Помощник белокурый, забавный. У него волосы, как у хоббита, жесткие и курчавые, а интонации именно такие, какие, мне кажется, должны быть у кого-то, кто нужен каждому. У… не знаю, как описать (вот дура, а еще писатель!), но мне очень нравятся такие парочки напарников или друзей. Где не обязательно добрый и злой, не обязательно светлый и темный, но обязательно – чуть посерьезнее и чуть повеселее, тучка и солнце, и вот это понимание, и равновесие, и бессловесное «Я за тобой в огонь – во как люблю».

– Дим, он ж не в себе. Ща сблеванет.

Я-то знаю: ты не завтракаешь, Паш. Только чай иногда пьешь, и то не всегда. И днем обычно почти не ешь, а в дни, когда ко мне приезжаешь, – точно, потому что я люблю тебе готовить. Или назаказать столько какой-нибудь еды, чтобы потом три дня ее доедать. Я сегодня новую доставку нашла. Название какое-то забавное, вроде «Хрюн и Утка». Со скидками на первый заказ. Хорошо, что позвонить не успела, курьер не будет впустую толкаться с коробками на холоде.

Паш, мальчик ушел, да? Допрашивать кого-то, да? Консьержку? Я вижу вас все хуже и слышать скоро перестану. Не знала, что у души – я ведь сейчас душа? – тоже так. Сначала очень-очень больно, потом получше, но постепенно ты запахи перестаешь чувствовать, и предметы рядом, и зрение отказывает, и слух. Вы со следователем плывете, Паш. Но я слышу, что вы говорите обо мне. О книгах моих, об издательстве… Он читал меня, да? Как здорово.

Паш, не злись на него, ладно? Он все равно не сможет ничего по-настоящему понять. И я не смогу: умерла, а не понимаю. Эта девочка все говорила, говорила, говорила, что она, как Элисон, побывала в какой-то игре, что там не как здесь, что она в море влюбилась и в звезды, а потом в парня. Он был лучший на свете, не то что ее мудаки-коллеги, и вовсе он не хотел быть пиратом, а просто все собирал и собирал вокруг себя других ребят, которых некому было защитить. Он и ее взял, и она собиралась остаться, но он твердил, что все-таки каждому место в своем мире. Что вот так – неправильно. Что есть же семья, и друзья, и то, что ты делаешь и должен делать. Ты не рождаешься там, где рождаешься, и тогда, когда рождаешься, случайно. У всего есть смысл. Тот парень, наверное, был немного философ. Я бы