Начало нас - Лайла Джеймс

— Пойдем со мной в мой отель, — многозначительно требует она. — Ты же знаешь, что хочешь этого.

Я лучше утону.

Сиенна снова тянется ко мне, ее рука скользит по моим плечам. Она прижимается грудью к моей груди, ее красные губы надуваются. 

— Колтон, — снова напевает она, — сейчас, сейчас. Я знаю, что ты не застенчив. Нам так хорошо вместе. Зачем портить удовольствие?

Внезапно она отстраняется от меня, и все, что я слышу, это ее яростный визг. Я отступаю назад, мои глаза расширяются при виде Мэддокса, тащащего Сиенну за волосы. 

— Я должен был знать, — рычит он. Я забываю, как дышать.

Он поднимает ее, накручивает ее волосы на свое запястье, пока пальцы ее ног не свисают с пола, и трясет ее, как сломанную куклу. — Ты отвратительная сука.

Мое тело холодеет.

Мое сердце заикается.

Дыши, унылый ублюдок.

— Колтон, — кричит она, беспомощно размахивая руками. — Он делает мне больно! Отпусти мои волосы, Мэддокс!

— Нет, я не терплю таких сучек, как ты. С тебя хватит, Сиенна. — Он приближает к ней свое лицо, глядя на нее с чистой угрозой в глазах. — Если я еще раз увижу тебя здесь, я тебя уничтожу. Не думай, что я не сделаю этого, потому что ты жена Генри. Я погублю тебя и покончу с твоим гребаным существованием. Будет так, как будто тебя никогда не было. Ты меня поняла? — прошипел он, его тело напряглось от едва скрываемой ярости.

— Как ты смеешь? — кричит она, ее лицо искажается от ужаса.

— Без Генри ты никто, жалкая сучка. И угадай что? Ему плевать на тебя. Если ты устроишь скандал у его двери, он будет первым, кто надерет твою уродливую задницу на обочину. Ты должна быть в ужасе. 

Сиенна издает сдавленный звук в глубине горла. Ее лицо бледнеет, и она выглядит совершенно испуганной. Ее страх ощутим, ее тело трясется, а в глазах паника.

Горечь и ярость, живущие во мне, гноятся под моей плотью, впиваются в мои кости и проникают в каждую частицу моего существования.

Она поймана.

Ее ложь раскрыта.

Мой мозг отключается.

Вдох-выдох. Вдох-выдох.

Он продолжает таскать ее за волосы, выбрасывая из нашей общей квартиры. 

— Ты уходишь. Не испытывай меня, или я покажу тебе, на что способен Коултер. Это не угроза, Сиенна. Это чертово обещание. Сделай так, чтобы я никогда больше не увидел твоего лица.

Мэддокс хлопает дверью и поворачивается на ногах лицом ко мне, а пол подо мной покачивается. Мои ноги подкашиваются, вся сила покидает мое тело, и я падаю на диван.

Что сейчас произошло?

Он запускает пальцы в свои спутанные светлые волосы, расхаживая взад и вперед передо мной. 

— Как долго это продолжается?

Я моргаю.

В груди тупая боль. Мой желудок бунтует, и меня внезапно тошнит.

— После аварии, — говорю я ему бесстрастным тоном.

— Иисус Христос. Тебе было пятнадцать. — Его кулаки сжимаются по бокам. — Я знал, что что-то изменилось после аварии; ты был другим. Я просто никогда не понимал, почему. Я думал, это потому, что ты чувствовал себя виноватым перед Коулом. Но из-за нее ты такой … такой злой все время. Почему ты мне не сказал?

Сказать ему? Я снова моргаю. 

— Зачем мне это делать?

— Она воспользовалась твоим…

— Не надо, — предупреждаю я, качая головой. — Я знал, что делаю. Я пошел на это добровольно. Я не был чертовым ребенком.

Мэддокс хмурится. 

— Сиенна знала, что делала. Она была взрослой, Колтон.

— Мне не промыли мозги, — рычу я, чувствуя, как меня охватывает горячий стыд.

— Нет, не промыли. Но ты все отрицаешь.

Зажав переносицу, я зажмуриваюсь. 

— Просто… остановись, Мэддокс. Спасибо за то, что ты сделал, за то, что вышвырнул ее, когда я не смог. Но все кончено. Все было кончено еще до того, как ты вошел. — Я снова открываю глаза. — Мы не трахались уже больше шести месяцев, и сегодня я также не собирался ее баловать.

Его челюсть сжимается, и я слышу, как скрипят его коренные зубы. Я никогда раньше не видел его таким разъяренным. 

— Я бы никогда не ударил женщину, но если я когда-нибудь снова увижу ее рядом с тобой, я могу просто разбить ей лицо. — Мэддокс идет вперед и садится рядом со мной. — Ты мой чертов брат, Колтон. Я не собираюсь сидеть здесь и вести себя так, будто я просто не понял настоящей причины твоей бессердечности.

— Оставь это, Мэддокс. Я в порядке. — Мой отец, возможно, назвал меня никчемным и жалким, и, возможно, я являюсь всем этим, но я не хрупкий.

Я не слабый.

Сиенна не сломила меня.

Потому что она не может сломать то, что уже сломано.

Первое прикосновение тьмы наполнило мою душу в тот день, когда я увидел, как сломалась шея моей матери, когда отец столкнул ее с лестницы.

— Черт, я не думал, что можно так быстро возненавидеть кого-то. — Мэддокс рычит себе под нос.

Я издал невесёлый смешок. 

— Да, я тоже ее ненавижу.

Тяжелая тишина наполняет комнату. Наши локти соприкасаются, и спустя долгую минуту Мэддокс тихо выдыхает. 

— Мне бы хотелось, чтобы ты мне сказал.

Я откидываю голову назад, закрывая глаза. 

— Теперь все кончено, — бормочу я устало.

Это всегда было моим бременем.

ГЛАВА 31

Грейсон - 19 лет (через полгода)

— С днем рождения. — Райли хихикает мне в губы, ее пальцы касаются моей грубой щетины. — Ты не побрился. Мне это нравится.

Она садится, все еще оседлав меня. 

— Я пыталась придумать, что подарить тебе на день рождения. — Райли дуется. — Кроме этой книги в мягкой обложке и новых часов, я не могла придумать ничего, что бы тебе понравилось. Ты не придирчив и редко чем-то интересуешься.

Мои большие пальцы рисуют круги на ее обнаженных бедрах. 

— Мне больше ничего не нужно.

Твоей улыбки достаточно…

Райли сияет, ее щеки покраснели, а глаза блестят. Счастье ей идет. Я знал, что переезд и поступление в Гарвард — подальше от ее контролирующих родителей — принесет ей и ее психическому здоровью много пользы. Райли не все мне рассказала, она хранит молчание о своих отношениях с родителями, но я знаю, что она с ними не ладит.

Я помню потерянную и скорбящую девушку на скамейке, ту, в глазах которой была тоска. Райли больше не она. Она довольна. Она улыбается… и это не та фальшивая улыбка, которую она всем дарит. Нет, она улыбается по-настоящему. Моя девушка больше не прячется за холодной маской или красивым фасадом, который она показывает миру.

Счастье и свобода теперь на ее губах кажутся сладким вином.

Но, черт возьми, я скучаю по ней.

Быть вдали от Райли