Без объявления войны - Виктор Кондратенко

23

Редакционное совещание принесло радость: Манштейн бежит на Ростов, а Клейст — с Кавказа. Наступление наших войск развивается успешно. Верховный Главнокомандующий, подчинив Военному совету Донского фронта Шестьдесят вторую, Шестьдесят четвертую и Пятьдесят седьмую армии, поручил ему в короткий срок, завершить разгром окруженной группировки Паулюса и прийти на помощь тем фронтам, которые сейчас бьют и преследуют группу немецких армий «Юг». Редактор ознакомил нас с указом от 6 января 1943 года о введении в армии новых знаков различия — погонов — и потребовал от корреспондентов уделить этому важному событию особое внимание.

В редакции на следующий день все корреспонденты надели новые знаки различия. Я уехал на фронт в погонах майора. Прежде всего решил побывать в станице Байбак, где теперь находилась редакция армейской газеты «Сталинский удар». Ее редактор Николай Иванович Кирюшов часто бывал в частях, всегда хорошо знал фронтовую обстановку. Заехал в Байбак и не пожалел. Кирюшов собирался на передовую и предложил мне место в машине. Советское командование предъявило Паулюсу ультиматум о безоговорочной капитуляции. Сложившим добровольно оружие гарантировалась жизнь и полная безопасность. После войны пленный мог возвратиться на родину или же, по своему желанию, в другую страну. Всему составу сохранялись знаки различия, личные вещи, а офицерам даже холодное оружие. Больные и раненые немедленно получали медицинскую помощь. Но все это категорически отверг Паулюс.

С рассветом начиналось генеральное наступление Донского фронта. Войска к нему тщательно готовились, чтобы взломать сильно укрепленную линию четырехкилометровой глубины. За ней по восточному берегу реки Россошка проходил второй вражеский оборонительный рубеж, третий (Гумрак — Алексеевка) прикрывал ближние подступы к Сталинграду. Было обидно, что враг укрылся в наших укрепленных районах, которые захватил в летних боях.

Редактор армейской газеты Николай Иванович Кирюшов решил ехать в Железную дивизию. По его мнению, она стоит на острие удара. Это подтверждается тем, что на ее участке командарм Павел Иванович Батов оборудовал свой наблюдательный пункт.

И вот наш «виллис» приближался к переднему краю. Танковая бригада полковника Ивана Игнатьевича Якубовского готова к штурму вражеских позиций. Комбриг в своем неизменном черном кожаном реглане, в валенках и ушанке возле своего КВ в последний раз перед атакой дает наставление командирам рот. У танкистов остается Борис Рюриков, а вездеход с «корреспондентским десантом», лавируя между орудий, продолжает на малом газу продвигаться вперед. Меня поражает количество реактивных установок «катюш» и особенно артиллерийских стволов. Пушки, пушки и пушки.

— Двести орудий на один километр, — замечает Кирюшов.

Предрассветное небо в донской степи серое, словно только что выбитый из опок чугун. А в небе уже слышится отдаленный рокот наших воздушных эскадр. Они идут бомбить немецкий аэродром, расположенный вблизи Гумрака, узлы связи и скопление войск.

В небе появляются два голубоватых просвета. Они быстро растут, раздвигают мрак. Над заснеженными буграми заря, подобно стреле, пробивает тучи. От морозной дымки красный гребень солнца кажется мокрым.

В балке, изрытой землянками, блиндажами и окопами, выстроились у развернутого боевого знамени стрелки. Командир батальона старший лейтенант Кудинов, чьи роты первыми идут за танками, клянется прорвать гитлеровскую линию обороны. Духовой оркестр играет марш. И перед штурмом золотую бахрому полкового знамени целуют бойцы. В суровых глазах блестят слезы. Горяча и велика любовь к родной земле, и она волнует закаленных в боях воинов.

У знамени на колени опускаются бойцы. Тишина в степной балке.

— Богатыри! На штурм! На новые подвиги нас зовет Родина. — Эти слова командира полка Николая Романца сливаются с голосами артиллеристов:

— Натянуть шнуры!

С высотки, где находится НП командарма Батова, взвивается в небо серия зеленых и красных ракет. Смотрю на часы — 8.05.

— Огонь! — подают команду артиллеристы.

В первое мгновение кажется, что по морозной степи прокатилась зимняя гроза. От сильных ударов задрожала земля. Воздух заколебался, стал раскачиваться, набегать волной. Из балок вырвались раскаленные стрелы «катюш». В небе стремительные струи белого дыма. Степь похожа на сорванный лист железа, летящий в бурю. Высотки, ослепительно сияющие снегом, эаволокло дымом. Вихри разрывов взметают снег, превращенный в сажу.

Противник огрызается минометным огнем, но недолго. Над степью, оставляя в воздухе черные дымки, изредка рвутся его бризантные гранаты. Выбираюсь из балки и попадаю на артиллерийские позиции. Орудийные расчеты вошли в азарт. Почти все командиры орудий, наводчики, заряжающие, подносчики снарядов сбросили полушубки и шинели, работают у орудий с таким проворством, что их гимнастерки, как в летнюю жару, потемнели от пота.

Стою позади орудия, и видно, как, подобно черному мячику, вылетает из ствола снаряд и скрывается вдали, в дымной туче. А земля качается под ногами.

Спускаюсь в блиндаж и слышу, как сильно она звенит. Не прозевать бы начало атаки! Выбираюсь из блиндажа как раз в ту минуту, когда танкисты берут на буксир пушки и на броню «тридцатьчетверок» вместе с автоматчиками вскакивают орудийные расчеты. Огневой вал передвинут. Он бушует в глубине вражеской обороны. Из-под танков летит снег, они набирают скорость. «Ура-а-а!» — весенним паводком разливается по широкой степи. С этим боевым возгласом воины выпрыгивают из окопов, бросаются в атаку.

Вспыхивают и реют на ветру красные флаги.

Гитлеровцы открывают пулеметный огонь. Да какой! Пули так и вихрят снег, начинают пятнить его горячей, дымной кровью и все же не могут сдержать стремительность атаки. Останавливаться нельзя. Только вперед и вперед! Бегу навстречу прыгающему над бугром солнцу.

Вот она, линия вражеской обороны. Засыпанные окопы, разрушенные блиндажи. Под бревнами, песком и снегом зеленеют шинели.

Здесь не земля, а решето. Снаряды и мины ложились так густо, что ни шаг — то воронка. Пепельная земля, обгоревшие кусты, черный снег. В уцелевших блиндажах груды патронов, брошенное оружие, кучи одеял, грязные овчины. На потухших железных печках — котелки с вонючим мясом. В берлинский иллюстрированный журнал, на цветной странице которого так броско поданы стройные ножки какой-то примы-балерины, завернуты конские ноги с ржавыми подковами.

Ударный клин наступающих войск протаранил вражескую оборону на глубину до четырех с половиной километров. Но сражение не затихает. Гитлеровцы беспрерывно переходят в контратаки.

Наши войска вынуждены остановиться, чтобы отразить выходящие из балок танки и пехоту. Но все же клин, вбитый во вражескую оборону войсками Батова, помогает соседней правофланговой 21-й армии генерала Чистякова обойти опорные пункты гитлеровцев — станицы Дмитриевку, Орловку и хутор Полтавский. И, как часто бывает на войне, направление главного удара вдруг перемещается на соседний участок фронта, туда, где создалось выгодное положение.

Вечереет. Мороз берет за двадцать градусов. Степь мутнеет. Снега дымятся. Начинает мести пурга. В гуле снежного бурана по приказу командующего фронтом Константина Константиновича Рокоссовского в полосу боевых действий 21-й армии перебрасываются девять танковых, восемнадцать артиллерийских полков с двумя стрелковыми дивизиями.

В пургу совершает марш-маневр и танковая бригада Якубовского. Ну и ночь! Сквозь кипящую сухую снежную пыль с трудом пробиваются зеленоватые отблески. Даже яркие осветительные шары ракет бессильны в такую пургу. Гитлеровцы отступают. На этом участке фронта они выбиты из балок и вынуждены покинуть свои блиндажи, землянки. Теперь они в открытой степи, где земля — как сталь, и невозможно окопаться. Танковые бригады Якубовского и Невжинского с тремя стрелковыми дивизиями развивают наступление на «Питомник» и Гумрак.

Чуть свет, перед атакой Якубовский кратко объясняет боевую задачу танкистам. В «Питомнике» надо захватить аэродром. По данным нашей разведки на нем находятся свыше трехсот самолетов. Эта последняя «ниточка» еще связывает окруженную группировку Паулюса с Германией. И танкисты должны ее порвать.

Пурга улеглась. Рассвет серый. Но для нас он светлый и радостный. Фашистские гренадеры без приказа оставляют свои позиции. Они бросают на дорогах вооружение, бегут в Гумрак или же сдаются в плен.

Танкисты с удивлением всматриваются в степную даль. На горизонте возникают какие-то причудливо разбросанные по буграм хутора. Нет, это сотни, тысячи брошенных машин — легковушки и автобусы, крытые брезентом грузовики и фуры, серые приземистые танки Т-III и Т-IV — светло-коричневые, специально предназначенные для песков Сахары, в спешке даже не перекрашенные — срочно направленные Гитлером в заснеженную донскую степь.