Без объявления войны - Виктор Кондратенко

Шли по заснеженной степи, пока из мрака не выплыл силуэт «юнкерса», совершившего здесь две недели тому назад вынужденную посадку после удачного залпа наших зенитчиков. Под правым крылом саперы отрыли землянку. В ней расположился передовой медицинский пункт. Гули мы не застали. Дежурная медсестра сказала, что Королева пошла получать медикаменты и задержится у полкового врача на инструктаже. Перед наступлением начальник разведки дивизии не мог терять даже лишней минуты, и мы возвратились в его блиндаж.

Когда ночью перед атакой в степной балке начался полковой митинг, не смог протиснуться сквозь плотные ряды бойцов. Я не видел Гули, только слышал ее звонкий голос:

— Боевые товарищи, мои дорогие друзья! Жить — это еще не все. Надо быть человеком, гражданином, великим гражданином! И чувствовать крылья за спиной. На этой покрытой снегом донской земле мы, советские люди, бьемся не за маленькое место под солнцем, а за все солнце, чтобы завоевать победу и отстоять счастье Родины.

Ранним утром четыре полка «катюш» и семь артиллерийских полков больше часа как в ступе толкли укрепленную гитлеровцами высоту. Казалось, гора вот-вот отступит и покатится к Дону. Сметены проволочные заграждения, перепаханы и подорваны минные поля. Разбиты многие дзоты и обрушены траншеи. Стрелковый полк поднялся в атаку, прорвал передний край вражеской обороны, подошел к высоте, но взять ее не смог.

Я сидел в блиндаже начальника разведки дивизии, прислушиваясь к звукам боя. Гитлеровцы оказывали упорное огневое сопротивление, отвечали частыми контратаками. Было ясно, что на этом участке фронта редакционных заданий мне не выполнить. Я подумал о том, что пора возвращаться в Клетскую и найти танкистов. Не будут же стоять на месте подвижные войска?!

С переднего края возвратился Фасахов и тяжело опустился на складной стульчик, вонзив его железные ножки в землю.

— Передовой батальон майора Плотникова отрезан. Туда с небольшой горсткой смельчаков пробилась Гуля, доставила боеприпасы. Немцы бросились в контратаку, пришлось отбиваться гранатами. Комбат убит, и нет больше нашей Гули, нет...

Горечь утраты передалась мне. Постарался припомнить лицо Гули по фильмам «Солнечный маскарад», «Бабы рязанские» и «Я люблю». Актриса. Медсестра. Боец штурмового батальона. Таков её недолгий, героический век. «Наша Гуля». Через часа два попросил Фасахова прочесть только что написанный очерк.

— А почему ты поставил мою фамилию? — спросил он.

— Я не могу присвоить себе чужой рассказ. Здесь все твое, каждое слово.

— Спасибо, друг. Пусть читают, пусть знает фронт о нашей Гуле.

Я собрался в дорогу. Быстро добрался до Клетской. При въезде в станицу встретил Кирюшова. Редактор армейской газеты возвращался с передовой. Он только что разговаривал с Батовым. Командарма тревожил темп наступления. Сильный опорный пункт немцев Мело-Клетская, а потом Ореховский с его укрепленной грядой высот навязал ударной группировке 65-й армии тяжелые трехдневные бои. За это время соседняя 21-я армия значительно продвинулась вперед, и ее левый фланг пока оставался неприкрытым. Батов создал механизированную группу. Она должна пойти по тылам врага, помочь нашим стрелковым дивизиям развить темп наступления.

— Где сосредоточилась механизированная группа?

— В Ореховском, под прикрытием двадцать седьмой гвардейской дивизии.

— Я поеду туда.

— Передай привет моим ребятам Борису Рюрикову и Василию Терновому. Они там. — И «виллис» Кирюшова тронулся.

Со взятием Ореховского, где особо отличилась 304-я стрелковая дивизия под командованием полковника Серафима Петровича Меркулова, оборона гитлеровцев была прорвала на всю тактическую глубину. Это позволило Батову бросить в прорыв подвижные войска.

Я приехал в танковую бригаду перед самым броском, когда ее командир полковник Иван Игнатьевич Якубовский стоял возле танка с флажками в руках, готовый подать сигнал, чтобы начать обходной маневр на Венцы, Перекопский. Комбриг был в кожаном реглане, с биноклем на груди и поразил меня своей богатырской фигурой. Я понял, что приехал в горячее время, но представиться надо.

Проверив мои документы, комбриг сказал:

— В танке тесно, на броне холодно. Поезжайте с политотдельцами. У них крытая полуторка, там едут два корреспондента. Вместе оно веселей.

Борис Рюриков молча пожал мне руку. Потеснился Василий Терновой, и наша крытая фанерой полуторка с круглой железной печкой посреди тронулась в путь. Мне чертовски не нравилась эта теплая, без единого оконца полуторка. Мы шли по тылам врага словно с завязанными глазами. В случае опасности — теперь вся надежда на зоркость и осмотрительность начподива, который ехал рядом с водителем.

Обходной маневр! Тут уж о дороге не приходилось думать — лишь бы не наскочить на мины. Полуторка спускалась в балки и выползала из них с таким креном, что я удивлялся, как мы не перевернулись. Какие-то ветки хлестали по бортам грузовик, словно ударами кнута. Выстрелов не слышно. Значит, пока удачно обходим вражеские опорные пункты. Сколько прошли километров? Точно определить трудно, но, судя по времени, больше двадцати. Наши стрелковые дивизии в течение суток с боями проходили шесть-восемь километров, а мы за час без единого выстрела покрыли такое расстояние! Это успех или же противник расчетливо втягивает нашу механизированную группу в подготовленный огневой мешок? Смотрю на товарищей и по их лицам вижу крайнюю настороженность. На войне предчувствие редко когда обманывает. Бой назревает, он должен грянуть. Бьют танковые пушки, заливаются пулеметы...

«Началось!» — мелькает мысль.

— К бою!— командует Фриз.

Выпрыгиваем из машины. Топот ног. Крики:

— Руманешты, свои, свои!

Хутор Перекопский охвачен паникой. Немцы бегут в степь, бросая машины, пушки, подводы. Румыны сдаются в плен.

— Мы не стреляем. Руманешты, свои, свои! — кричат солдаты.

Танковая бригада появилась в Перекопском совершенно неожиданно и так всполошила врага, что он даже бросил дивизионный узел связи со всеми работающими телефонами и радиостанцией. О паническом бегстве свидетельствовал оставленный на спинке стула генеральский мундир с орденами и медалями.

Комбриг Якубовский пригласил корреспондентов поехать с ним на окраину хутора, где в балке танкисты обнаружили лагерь военнопленных. За колючей проволокой, на дне глубоких ям лежали полураздетые и совершенно голые живые и мертвые люди, у которых руки скручены колючей проволокой. Лагерь произвел на всех нас жуткое впечатление. Заглядывать в ямы было не так легко даже испытанным в боях танкистам. И вместе с тем эти ямы поднимали в душе каждого гнев, звали к освобождению многострадальной родной земли, к беспощадной битве с гитлеровскими палачами.

Якубовский распорядился поместить освобожденных узников в теплое помещение и оказать им медицинскую помощь.

Пока комбриг опрашивал пленных с целью выяснить обстановку и наметить дальнейший план действий, я успел написать информацию о гитлеровском лагере смерти и статью о танковом обходном маневре. Еще никогда не приходилось работать с такой быстротой, прямо на морозе, положив блокнот на крыло трофейного «оппеля»: в штаб армии направлялся офицер связи и надо было успеть передать ему пакет для отправки в редакцию.

В хуторе Перекопском выстраивалась длинная колонна пленных. Румыны, которые довольно стойко держались на берегу Дона, теперь словно очнулись, проклиная Гитлера, не хотели больше воевать на стороне немцев и сдавались в плен целыми подразделениями. Для подвижных войск колонны пленных явились большой обузой. И совершенно вовремя подошла танковая бригада полковника Невжинского с мотопехотой.

Задачу дня механизированная группа выполнила с честью. В хуторе Перекопском танкистам можно было передохнуть, свободно ждать приказа штаба армии. Но командирское чутье подсказывало Якубовскому, что после внезапного захвата хутора паника распространилась и пошла гулять по вражескому тылу, создала выгодные условия для взятия Оськинского и Голубой. Тогда будут отрезаны в малой излучине Дона, там, где река, выгибаясь на север, делает петлю, все пути отхода гитлеровцев к Сталинграду.

На предложение Якубовского — ударить на Оськинский и Голубую — командиры подошедших частей высказались за более осторожные действия. Они настаивали на том, чтобы подождать, когда подтянется артиллерия и получить новый приказ командующего армией.

— Когда мы получим приказ, смятение в стане врага уляжется. Он придет в себя и организует прочную оборону. Вот тогда понадобятся пушки, а наш неотразимо разящий меч — внезапность — потеряет силу. Как командир танковой бригады, находящейся на острие наступающих войск, я решил сбить заслон противника и преследовать его части, которые хотят уйти из-под удара.