Что делать (Черновая редакция романа, варианты, наброски) - Николай Чернышевский

Каждому из нас довольно трудно понять особенности других натур, каждый представляет себе людей по своей индивидуальности, и нужна большая внимательность, чтоб отчетливо представить себе, как могут существовать индивидуальности другого характера. Что не нужно мне, то кажется мне ненужным и для других: необходимы слишком яркие признаки, чтобы я вспомнил о противном. {Далее было начато: Вы знаете, что если я и курю, пью, то я забываю, слишком} И наоборот: то, что служит мне облегчением и простором, может быть другим бременем и стеснением. Вот мое извинение в том, что я слишком поздно заметил разницу между натурою моею и ее. Ошибке много помогло и то, что, {Далее было: она очень уважала меня,} когда мы сошлись жить вместе, она слишком высоко ставила меня: между нами тогда не было равенства, с ее стороны было слишком много уважения ко мне, мой образ жизни казался ей образцовым; она принимала за общечеловеческую черту и то, что было уж личною особенностью: в жизни всех таких людей уединение должно занимать больше места, чем допускается натурою большей части людей.

Была и другая причина к тому, - может, еще более сильная. Между неразвитыми {В неразвитых} людьми вообще мало уважается неприкосновенность внутренней жизни: каждый {каждый без церемоний} из семейства, {из членов семейства} особенно из старших, без церемонии сует лапу в вашу интимную жизнь; дело не в том, что это нарушает, например, тайны: тайны - более или менее крупные драгоценности, {сокровища} их не забывают спрятать, их не забывают стеречь, да не у всякого и есть они: часто человеку и ровно нечего прятать от близких. Но вообще каждому хочется, чтоб и в его внутренней жизни был уголок, куда никто не залезал бы к нему, как хочется каждому иметь свою комнату, в которой он был бы спокоен от всяких посещений. Люди неразвитые не смотрят ни на то, ни на другое: если у вас и есть особая комната, в нее лезет каждый - не из желания подсмотреть или быть навязчивым, - нет, без всякого предположения, что это может беспокоить вас, - он думает, что вы не желали бы его видеть вдруг, ни с того ни с сего и без всякой нужды являющимся у вас под носом, - что вы не желали бы этого, что вам неприятно было бы это только в том случае, когда бы вам вообще было неприятно его видеть; он не понимает, что может надоедать, может мешать человеку, хотя он и мил ему. {он не понимает ~ мил ему. вписано. Против этой фразы дата: 13 февр} Святыня порога, через который не имеет права переступить никто без воли живущего за ним, у нас признается {уважается} только в одной комнате, комнате главы семейства, потому что глава семейства может выгнать в шею всякого, выросшего у него под носом без его спроса. У всех остальных вырастает под носом, когда только вздумает, {когда только вздумает, вписано.} всякий, кто старше их или равен им по семейному положению. {Далее было: когда вздумает} То же, что с комнатою, и с миром внутренней жизни. В него {В него залезает} без всякой надобности, даже без всякой мысли, что, может быть, делает неприятное вам, залезает всякий, кому вздумается, {кому вздумается, вписано.} за всяким вздором, {Далее было: кому когда вздумается} а чаще всего не более как за тем, чтобы почесать язык о вашу душу. У девушки есть два будничных платья, розовое и белое. Она надела розовое, - вот уж и можно чесать язык о ее душу. "Ты надела розовое платье, Анюта, чего ты его надела?" Анюта сама не знает, чего она его надела, просто ей вздумалось надеть его {Вместо: вздумалось надеть его - было: почему - да не подумала об этом, просто розовое попалось под руки} - ведь нужно же было надеть какое-нибудь, и если б она надела белое, повторилась бы та же история. "Так, маменька", или "сестрица" - "А ты бы лучше надела белое". Почему "лучше"? Этого не знает та, которая беседует {спрашивает} с Анютою, она просто чешет язык. "Что ты ныне как будто невесела?" Анюта совершенно ни весела, ни невесела, - но ведь надобно спросить, чтоб почесать язык. "Я не знаю, нет, кажется, ничего". - "Нет, ты что-то как будто невесела. - А ты бы, Анюта, села за фортепьяно", - зачем, неизвестно советчице, "что ты не села за фортепьяно?" Анюта, {Далее было: не села за фортепьяно} может быть, хотела сесть за фортепьяно через пять минут. "Я не знаю, так, не вздумалось". "Анюта, {Далее было; вот ты и прежде} нет, ты бы села". И так далее, целый день. Ваша душа будто улица, на которую поглядывает каждый, кто сидит подле окошка, не за тем, {Далее было: чтобы что-нибудь} что ему нужно увидеть там что-нибудь, - он и знает, что {потому что там} не увидит ничего ни нужного, ни любопытного, - а так, от нечего делать, - ведь все равно, так почему ж не поглядывать, {заглядывать} когда есть окошко? Улице, точно, все равно; но человеку вовсе нет удовольствия оттого, что пристают к нему.

Натурально, это приставанье без всяких целей и мысли, просто по непониманию того, что приставание скучно для того, к кому пристают, натурально, что оно {что это приставанье} может вызвать реакцию, и как только человек станет {может стать} в такое положение, что может уединяться, он на некоторое время находит {чувствует} удовольствие в уединении, хотя бы по натуре был общителен, а не замкнут.

Она с этой стороны находилась до замужства в исключительно резком положении: к ней приставали, к ней лезли в душу не просто от нечего делать, случайно и только по неделикатности, а систематически, неотступно, ежеминутно, слишком грубо, слишком нагло, - лезли злобно и злонамеренно, лезли не просто бесцеремонными руками, а руками очень жесткими и чрезвычайно грязными; оттого и реакция в ней была очень сильна.

Поэтому нельзя строго осуждать мою ошибку. Несколько месяцев, может быть, год, я и не ошибался: ей действительно нужно и приятно было уединение. А в это время успело у меня составиться понятие о ее потребностях. Сильная временная потребность сходилась с моею постоянною потребностью - что ж удивительного, {преступного} что я принял временное явление за постоянную черту ее характера? Каждый так расположен судить {считать} о других по себе!

Я не могу сильно винить себя за ошибку. Но ошибка была, и очень большая. Я не виню себя в ней. Но мне все хочется оправдываться, - мне думается, что другие не будут так снисходительны ко мне, как я сам. Чтобы смягчить {Для смягчения} порицание, я должен несколько побольше сказать о своем характере с этой стороны, которая для нее и для большей части других людей довольно чужда, - потому без объяснений представлялась бы слишком неясно. {Вместо: без объяснений ~ неясно. - было: представляется довольно неясной}

Я не понимаю отдыха иначе, как в уединении. Быть с другими для меня значит {Далее было: быть стесненным ими} уже чем-нибудь заниматься: или работать, или наслаждаться. {Далее было: В детстве я всегда, когда мог, уносил в какой-нибудь уголок лакомый кусок, чтоб съесть его наедине, на досуге. [И теперь стакан чаю, но выпитый наедине, для меня вдвое приятнее.] [Что у одного от скрытности, у другого]} Как это назвать? Я чувствую себя совершенно на просторе, мне совершенно легко тогда только, когда я один. {Далее было: отчего это?} Отчего это? У одних - это от скрытности; у других - от застенчивости; у третьих - от расположения задумываться, хандрить; у четвертых - от недостатка симпатии к людям. {Далее было: а. Начато: у меня б. у меня может здесь другая крайность - слишком развитая потребность независимости, свободы. Я прямодушен} Во мне ничего этого, кажется, нет: я прямодушен и откровенен, всегда готов быть весел и вовсе не хандрю; смотреть на людей - для меня приятно, но это для меня уж наслаждение, уж нечто, требующей после себя отдыха, то есть, по-моему, уединения. Отчего ж во мне это? Сколько я могу понять себя, во мне это просто от слишком особого развития влечения к независимости, свободе. {Вместо: (Сколько я могу понять ~ свободе). - было: Отдыхая один, я делаю то же самое, что делают другие вместе с другими, - я болтаю [думаю] слегка о пустяках и не-пустяках, но говорю с самим собою [мне только с самим собою собственно]; я сам для себя общество. У меня есть наклонность легко раздваиваться, как будто распадаться на двух человек, из которых один заменяет другому собеседника. [Что это такое? Какое отношение] Понятно, что третий собеседник, настоящий другой человек, тут уж лишний он [стесняет] мешает интимной беседе двух, которые уже есть в одном мне. Как понять отношение между этими двумя чертами моей наклонности к уединению? От наклонности к нему развилась во мне способность так легко разделяться на двух [человек] собеседников? Или эта способность коренная черта и уж от нее развилась наклонность к уединению? Я вижу, что у меня в этом отношении слишком живая фантазия, - от живости ли фантазии стала ненужною, лишнею мне поддержка легкой движения мыслей содействием других, которая нужна для других, или оттого, что присутствие другого мне лишнее, стала так жива моя фантазия? Я не разберу, [этого] [почему это], как это произошло вначале, это произошло еще в детстве, и я не помню как это было.}