Кисмет - Люк Треджет

все происходит бурно, почти неистово. Он поднимает ее ноги, так чтобы ее пальцы упирались ему в плечи, и в этой позиции рьяно трудится над ней. Непосредственно перед оргазмом он сует палец в ее анус, а другой рукой мягко нажимает ей на горло. Когда все заканчивается, они, часто дыша, лежат на спине.

Через несколько минут Джефф вдруг ни с того ни с сего говорит:

— А ты бесстыжая развратница!

Анна шлепает его по лицу, однако выходит не так сильно, как ей бы хотелось, и она заносит другую руку, но он ловит ее, и они начинают бороться.

— А ты мерзкий старикашка, — с пыхтением произносит она, пытаясь пригвоздить Джеффа к кровати. У него длинные и жилистые руки, но Анна справляется с ними, и на какое-то мгновение кажется, что побеждает, но он разворачивает ее, закручивая руку ей за спину, и наконец они падают без сил валетом, смеясь и постанывая. Ее голова покоится на его бледном бедре, взгляд упирается прямо в расслабленный пенис, покрытый складочками кожи и приобретший более темный оттенок, чем во время эрекции. Анне вдруг вспоминается идея парка аттракционов с предметами человеческого потребления, и она раздумывает, возможно ли изобразить с помощью инсталляции совокупность чьей-либо сексуальной жизни. Фонтан с водой, похожей на сперму, представляющий общее количество эякулята за всю жизнь? Или ярмарочный электрический стул, приводимый в действие энергией пяти тысяч оргазмов? Она перемещает голову ближе к его пенису, так что чувствует запах собственной влагалищной жидкости, и берет его в рот со смутной целью помыть. Джефф отвечает ей, просовывая голову между ее ног; его пенис, пульсируя, наливается кровью, становится длинным и твердым и заполняет ее широко открытый рот. В таком положении они остаются надолго: Анна сосет с тем же ленивым упорством, как рассасывают карамель или леденец. Наконец она полностью забывает, что делает, с кем она, где они, и становится пустым сосудом для не связанного с плотью сознания. Она смотрит в окно и думает, как чувствуют себя стекло, помещенное в деревянную раму, косматые облака, несущиеся по небу, каково было стенам, когда их мазали влажной краской. Последняя мысль возвращает ее к реальности и к ощущениям, доставляемым языком Джеффа, и Анна чувствует, что снова близка к оргазму. Она испытывает смущение — оргазм кажется вульгарной помехой в невинной ребяческой игре — и хочет остановиться, но уже поздно. Но когда по ее лону прокатываются первые толчки, пенис Джеффа начинает сокращаться у нее рту и, на удивление, отдаленные — на двадцать или тридцать минут — друг от друга, как планеты, они кончают одновременно.

Во второй половине дня Джефф садится в машину, исчезает на пару часов и возвращается с двумя бутылками красного вина, пакетом овощей и целым кроликом, купленным у охотника. Он сам снимает с тушки шкуру, но переоценивает свое кулинарное мастерство, и большую часть работы по приготовлению ужина берет на себя Анна. На улице тепло, и можно сидеть на веранде в джемперах; в лучах заката виден силуэт башни. За едой, глубоко внедряясь в неизведанные пространства прошлого друг друга, они рассказывают истории одна длиннее другой. Это начинается, когда Джефф без всяких предисловий заявляет:

— Ненавижу деревню.

В ответ на это неожиданное замечание Анна смеется, и Джефф произносит речь о том, что это только считается, будто сельская местность дает свободу и уединение, а на самом деле всё наоборот: это почти полностью разграниченная земля, уставленная знаками «Проход воспрещен», где правительство и корпорации могут безнаказанно проворачивать самые вопиющие проекты и эксперименты и где суровый и дотошный глаз деревенского жителя не оставляет без внимания ни малейшей крамолы.

— Я вырос в Глостершире, — роняет он, словно это все объясняет.

Чтобы извлечь пользу из болтливого настроения Джеффа, Анна засыпает его вопросами. Спрашивает, учился ли он в частной школе, и с радостью слышит, что нет; впрочем, ему довелось посещать что-то вроде традиционной грамматической школы, очень похожей на частную. Джефф удивляет ее признанием, что университетского образования у него нет, поскольку он был бунтарем, провалил экзамены и думал, будто его семья никогда не простит ему этого. Затем девушка осведомляется о его дочери, о которой он однажды упоминал, что приводит к рассказу о матери девочки, аргентинке. Анна интересуется, заключали ли они брак, и Джефф отвечает, что нет, но он был помолвлен с индианкой по имени Бхавна и некоторое время жил с ней в Лондоне. При упоминании ее имени у Джеффа, кажется, перехватывает дыхание.

— Нам необязательно обсуждать это, — говорит Анна, чей интерес сменяется ревностью.

— Я не возражаю.

— А я, пожалуй, возражаю.

— Ну сделай мне одолжение. Я хочу поговорить об этом. К тому же это было двадцать лет назад, — он кладет нож и вилку и рассказывает, что жил с Бхавной год в Брикстоне, когда проходил стажировку в качестве репортера в Evening Standard, а она работала ординатором. Они хотели пожениться и решили отправиться в Ассам, чтобы представить Джеффа ее родне, получить согласие на брак и провести церемонию, и собирались успеть все это за две недели. — Начиналось все хорошо. Семья Дхар вроде бы приняла меня, я им даже понравился. Но на третий день начались сложности. Мать пригласила меня на чашку чая. «Меня не волнует, что ты англичанин, — начала она. — И не волнует, что ты не исповедуешь индуизм. Но я хочу, чтобы ты посетил мудреца». И она рассказала мне о Кундали. Ты слышала об этом?

Анна с набитым крольчатиной ртом трясет головой, и Джефф объясняет, что это сродни астрологии, тоже основано на точных вычислениях: когда люди решают пожениться, мудрец рассматривает обстоятельства их рождения — место, дату, время — и высчитывает индекс совместимости, основываясь на положении планет и проистекающем из него количестве различных энергий: васья, йони, тара, бхакут, васри.

— Лично мне все это казалось полной чушью, но мать Бхав относилась к этому очень серьезно. Она рассказала, что, когда была девочкой, ее старшая сестра хотела выйти замуж за юношу из их городка, но мудрец заключил, что у них опасно низкий мангала-доша и их брак может настолько расстроить богов, что в течение шести месяцев один из молодоженов умрет. Они все равно поженились, и через четыре месяца молодой муж