Бесконечность I. Катастрофы разума - Андрей Волков

— Ну говори, говори, — попросила Кристина.

— Это было в пять часов вечера, — сказал Фабиан, — час пик, сами понимаете, поэтому толкали банкира или нет, сказать сложно, по крайней мере с ракурса камеры, закрепленной на остановке, но вот с камеры противоположной остановки видно, что после резкого торможения трамвая пути переходит женская фигура и сразу садится в вагон, следующий в другую сторону, трамваи же приезжают одновременно, как вы знаете.

— А вот это уже интересно, — сказала Кристина, — но девушку, естественно, никто не запомнил.

— Естественно, — кивнул Фабиан, — там было столько народу, я бы даже внимания не обратил, если бы не происшествие с Васкесом.

— Кто-то так и не обратил, — сказала Кристина, — час пик, люди торопятся, конечно, списали на несчастный случай.

— Это все чрезвычайно любопытно, — заговорил Штильхарт, — но, как говорят в одном боевике про великорусскую мафию, «какие ваши доказательства?». Ты что, заявишься к Тополевичу и грозно обвинишь его в производстве биологического оружия? Он, конечно, трусоват, но тебя я не хочу вытаскивать с трамвайных путей.

— Спасибо, — улыбнулась Кристина, — но я не так наивна, просто у меня возник план.

Штильхарт вздохнул.

— Я должен был догадаться, — обреченно сказал он, — какую еще мерзкую ситуацию ты мне приготовила? Ты знаешь, Фабиан, у неё есть собственная система раннего оповещения, бойкий взгляд, улыбка…

Штильхарт осекся и расширенными глазами посмотрел на Кристину.

— Ты же не думаешь… — начал он. Кристина широко улыбнулась.

— Именно, — сказала она, — я тебе никогда не говорила, что поразительно похожа на Флоренс Найтингейл.

Штильхарт только закрыл лицо рукой.

* * *

Небо медленно чернело и сквозь неплотно закрытые шторы наваливалась темнота, возвещая о конце очередного дня, точнее время определить было невозможно из-за серого бессолнечного неба, когда всё одно — что двенадцать дня, что двенадцать ночи. Ксения смотрела сквозь крупные дождевые капли на бушующее море. Вихрь мчавшихся в голове мыслей вполне был в духе шторма, сотрясавшего видневшийся вдалеке мол. Эти мысли не получалось выкинуть или засунуть куда-то в глубину сознания. Двое её подчиненных замерли, словно каменные изваяния, и внимательно смотрели на девушку, как будто чего-то ожидая.

— От Кристины вестей нет? — не оборачиваясь спросила Авалова.

Глупый вопрос, одернула она себя, глупый и непрофессиональный. Разве информация может появиться так быстро, ерунда! Несмотря на спешный отъезд её аналитика, количество присутствующих в кабинете не изменилось, а даже прибавилось на одного. Теперь место Левоновой занимала круглолицая Наталья Покровская в поблескивающем золотыми пуговицами темно-синем мундире. Рядом с Покровской сидел тот парень-околоточный, который был на месте убийства Левицкого.

Ксения вздохнула. Уже три дня прошло с момента их приезда сюда и все эти три дня они все время работали с версиями, но каждая из версий рассыпалась и превращалась в погоню за тенями, которые как предрассветный дым, как кусок льда растворялись под светом фактов. Она знала, что разгадка где-то близко, знала, что всё, что происходит и будет происходить, крутится в одной точке, но нащупать эту точку она не могла.

Это расследование с каждым днем превращалось для неё в наваждение. Она раскрыла множество дел, решила множество головоломок, но ни одно из них не было похоже на то, с чем они столкнулись теперь. Как со слоеного пирога снимаешь слой теста и видишь новый, так и они, снимая слой вранья и уверток, натыкались на новый ещё более крепкий, еще более липкий, который утягивал, как трясина. Все дело было в том, что ей противостоял чей-то абсолютно гениальный, но безжалостный ум.

Тополевич? Нет, он всего лишь пешка. Верховский? Возможно, она не могла его прочувствовать до конца в их встречу, а люди, которые умело маскируют свои мысли и желания, всегда опасны. Но маскировал ли он их? Возможно, что и нет.

Должен быть кто-то еще. Тот, кто манипулирует Тополевичем, Верховским и другими. Играет на их чувствах и желаниях. Отрицательная точка.

Авалова посмотрела на фотографию. Три подружки. Счастливые и веселые. Кирсанова, возможно, она узнала эту отрицательную точку, возможно, за это её убили.

— Я должна знать что-то важное? — спросила девушка. Рауш криво усмехнулся.

— Я даже не знаю, обрадую вас или нет, — сказал он, — пришли результаты вскрытия тела Кирсановой. В легких и печени нашли следы опиата, то есть девушку одурманили, возможно, несколько раз, но не это главное.

— А главное то, — сказал Мациевский, — что следы такого же опиата нашли в легких Марты Васкес, а значит, греларозол содержит опиум, теперь мы это точно знаем.

— Ну и что, — пожала плечами Покровская, — многие лекарства содержат опиум.

Рауш покачал головой.

— Но не такой, — сказал он, — по данным экспертизы, этот вид опиума совершенно не известен науке, нет данных о том, что его кто-либо культивировал или изготавливал, но его химические свойства говорят о том, что этот наркотик полностью подчиняет сознание человека, при этом убивая нервы головного мозга, которые отвечают за страх, осторожность. Человек под действием этого вещества полностью лишается чувства опасности.

Ксения усмехнулась.

— Лекарство против страха, где-то это уже было.

— Хотите верьте, хотите нет, — сказал Рауш, — я навел справки и узнал, что похожий препарат разрабатывался в середине 80-х неким Георгием Владимировичем Вяземским, крупным ученным, академиком, были кое-какие успехи, но когда в стране начались перемены, финансирование свернули и работы приостановили. Конкретной информации нет, потому как исследования велись под руководством КГБ, сами понимаете, но есть одно любопытное обстоятельство, Вяземский до прошлого года был заведующим кафедрой органической химии Понти́йского национального университета, где и учился господин Верховский, а профессор Вяземский был его научным руководителем.

— Скажите, пожалуйста, — улыбнулась Ксения, — вот это уже интересно. Уж не тот ли это Вяземский, который консультировал Левицкого?

Наташа нахмурила брови.

— Если это он, — предположила девушка, — то Верховский мог знать о расследовании Левицкого. Кроме того, своими разработками с учениками академики любят делиться, ведь в них они видят продолжение своей работы.

— Думаешь, что Верховский мог закончить этот препарат? — спросил Мациевский.

Ксения пожала плечами.

— Самолично вряд ли, — ответила она вместо Покровской, — но вот если ему кто-то помог, кто-то, кто ещё знал о разработках Вяземского.

— Адашев, — догадался Мациевский, — если он курировал проект, ну или иначе был с ним связан, он вполне мог быть заинтересован в разработке, только уже для своих личных целей. Тем более что Верховский, как честолюбивый ученый, скорее всего был заинтересован идеей продолжения дела своего учителя.

— А вот это мы у него и спросим, — сказала Ксения, — а где сейчас этот Вяземский?

— На пенсии, —