Мужчины свои и чужие - Кэти Келли

– Поговори со мной, Эмма, – сонным голосом попро­сила мать, – мне нравится слышать твой голос.

Эмма начала тихо рассказывать о том, что собирается де­лать на следующий день. Ее голос, похоже, успокаивал мать, потому что она очень скоро заснула, все еще держа дочь за руку.

Эмма пожалела, что в комнате нет слабого ночника на случай, если мать вдруг проснется и не сможет вспомнить, где находится.

Эмма вспомнила маленькую лампочку со стрекозой внут­ри, которая давала достаточно зеленоватого света, чтобы отпугнуть плохие сны. Мать когда-то купила ее Кирстен. Может быть, по этой причине сестра никогда не видела пло­хих снов.

Прислушавшись к ее ровному дыханию Эмма осторожно высвободила руку и начала прибирать в комнате. Сложила одежду, расставила все на свои места на туалетном столике. Раньше здесь всегда был идеальный порядок – Анна-Мари невероятно гордилась чистотой в своем доме, никогда не до­пускала пыли, терпеть не могла разбросанных вещей. То, что творилось в ее комнате теперь, тоже подтверждало, что не все в норме.

Под стулом небрежно валялась материнская сумка; замок открылся, демонстрирую содержимое. Вместо привычных помады, пудры, очков и носовых платков Эмма увидела там ворох обрывков бумаги. Она вынула их и начала читать над­писи. «Пакетики с чаем в синей банке», «Очки на туалетном столике». На одной из бумажек был записан домашний теле­фон Эммы, причем цифры были сначала записаны непра­вильно, потом зачеркнуты и заменены другими. Создавалось впечатление, что мать смогла вспомнить ее телефонный номер только с третьего раза.

Она разворачивала одну бумажку за другой, читая груст­ные записки, которые Анна-Мари писала сама себе. Больше всего Эмма расстроилась при чтении бумажки, на которой мать написала свое имя и адрес. Как будто она могла поте­ряться и не найти дороги домой…

– Заснула? – спросил отец, появляясь в дверях спальни.

Эмма молча кивнула – она была слишком сердита, чтобы разговаривать с ним сейчас. Сегодня он поступил так, как поступал всю жизнь: навязал всем свое собственное мне­ние. Анна-Мари серьезно больна, а Джимми, как обычно, не желает с этим считаться.

Что ж, в таком случае он может столкнуться с реальнос­тью уже сегодня. И пусть делает это в одиночку. Эмма не со­биралась оставаться и помогать ему отрицать, что его жена нездорова.

Телефонный звонок разбудил ее и Пита в половине седь­мого утра. Эмма, не открывая глаз, нащупала трубку.

– Слушаю, – пробормотала она.

– Эмма, это твой отец, – послышался растерянный го­лос. – Не могла бы ты приехать? Мне одному не справиться.

20

«Ничто не способно принести такого глубокого удовлетворения, как хорошо сделанная работа, – с гордостью думала Ханна, когда звонила в контору с сообщением, что дом номер 26 по Уэлдон-драйв наконец продан. – Ни первый бокал вина после тяжелой недели, ни потрясающий секс – ничего!» Не то чтобы у нее за последнее время имелся большой опыт потрясающего секса. Сказать по правде, никакого секса не было уже месяц. Даже месяц и два дня.

Впрочем, у одиночества есть свои преимущества. Например, можно не беспокоиться, хорошо ли выбрит лобок. Все равно никто, кроме женщин, в душе при спортзале, тебя не видит. Так зачем волноваться?

«Все равно, – решила Ханна, – это безобразие – так себя запускать. Надо будет на днях сходить в салон красоты. Отсутствие Феликса вовсе не повод снижать планку».

Она закрыла и заперла входную дверь дома 26 и с удовольствием взглянула на садик, заросший крокусами самых разных цветов. Женщина, продавшая этот дом, явно любила свой сад. Ей бы еще побольше обращать внимания на внутренний интерьер, не пришлось бы мучиться четыре месяца с продажей дома. Его выставили на продажу в ноябре, а сейчас уже февраль, и контора почти отчаялась его продать. Ничего удивительного, если учесть присущий этому дому запах кошачьей мочи и нестираного белья.

Ханне поручили этот дом среди других пяти. Старшим агентам давали одновременно по пятнадцать домов, некоторые из которых выставлялись на аукцион, ей же, как младшему агенту, поручили пять, и продать их следовало по частной договоренности.

Она любила свою новую работу. Ей нравилось ездить от дома к дому, организовывать показы и встречаться с клиентами. Она тщательно изучала аукционную процедуру, ходила на занятия раз в неделю, а иногда по выходным, и поклялась сдать экзамены в рекордное время. Ей очень помогала Дон на, посвящая ее в хитрости профессии, подсказывая, как лучше обращаться с клиентами. За годы в этом бизнесе у нее накопилось много забавных историй. Например, о мокром псе, пробравшемся в дом в отсутствие хозяев и не желавшем его покинуть.

– Мне пришлось скормить ему пачку печенья, прежде чем он согласился выйти в сад, – смеялась Донна. – Показ был назначен на половину второго, а у меня огромное мок­рое животное мечется по дому, прыгая на постели и пачкая все вокруг.

Ей даже довелось однажды наткнуться на парочку, зани­мающуюся любовью на обеденном столе как раз в тот мо­мент, когда она вошла в дом.

– Женщина оказалась хозяйкой дома, вот только мужчи­на не был ее мужем. Я с трудом сдержалась, чтобы не расхо­хотаться. Они были так смущены…

Теперь уже и у Ханны накопилась парочка забавных ис­торий. Например, тот случай, когда она потеряла все ключи от дома. Обыскала все – и не нашла. Когда она сообщила об этом Дэвиду, боясь, что он разозлится, босс только усмехнулся.

– Из тебя не получится агент, если ты хоть раз не поте­ряешь ключи, – добродушно сказал он. – Скажи клиенту, что мы сменим замки за наш счет.

Ханна позвонила Лиони, чтобы убедиться, что их догово­ренность насчет ленча остается в силе. Ей надо было попасть сегодня в Уиклоу, где продавался дом, вот она и предложила Лиони встретиться на полпути и перекусить.

– У тебя получится? – спросила она, когда Лиони нако­нец подошла к телефону.

– Да, – со слезами в голосе ответила Лиони.

– Что случилось? – встревожилась Ханна. – Опять Эбби?

– Морская свинка укусила. Знаешь, как больно! Ханна невольно рассмеялась:

– И это все?

– Надо, чтобы тебя хоть раз укусила морская свинка, ми­лочка, – обиделась Лиони. – У них зубы, как резцы. И те­перь она завывает, как итальянский тенор. Можно подумать, это ее укусили. Паршивка. И, знаешь, как эту дрянь зовут? Не поверишь: Персик. Ну и имена люди дают животным. Если судить по ее руладам, следовало назвать ее Паваротти.

– Так ты оправишься от общения с Персиком через пол­часа, чтобы встретиться со мной? – спросила Ханна.

– Если только мне перепадет кусок сырного пирога, – начала торговаться Лиони. – У меня сегодня праздник.