Том 17. Джимми Питт и другие - Пэлем Вудхауз

Мистер Галлоуэй знал толк в еде. Он уже давно понял, что человеку, производящему подтяжки, необходимо поддерживать силы. Поэтому трапеза далеко не сразу превратилась в пир духа.[60] Только когда они покончили с едой и закурили сигары, дядя заговорил о том, что не имело отношения к гастрономии.

И вот тут-то, когда он обратился к высоким материям, беседа не просто поднялась на новый уровень, а буквально взлетела в заоблачные сферы.

— Ролло, — сказал он, выпуская колечко дыма, — ты веришь в родство душ?

Ролло, который в это время потягивал бренди с ликером, в удивлении отставил бокал. Голова его слегка кружилась от сухого шампанского, и он решил, что ослышался.

Мистер Галлоуэй повысил голос:

— Мой мальчик, — произнес он, — сегодня, впервые за много лет, я словно помолодел. А вообще-то не так уж я и стар! Люди, старше меня в два раза, женятся.

Строго говоря, это не совсем соответствовало истине, если, конечно, речь не шла о Мафусаиле,[61] но, возможно, мистер Галлоуэй выразился фигурально.

— В три раза старше, — заявил он, откинувшись назад, не заметив за дымом встревоженный взгляд племянника. — В четыре раза! В пять раз! В шесть…

Тут он несколько смешался, однако взял себя в руки. Ударяет в голову, это шампанское! С ним надо бы поосторожнее…

Он кашлянул. Ролло помолчал.

— Вы, — пролепетал он наконец. — Нет, не может быть… Вы собираетесь жениться?

Мистер Галлоуэй все еще смотрел в потолок.

— Болтают всякую чушь, — свирепо прорычал он. — Видите ли, человек принизит себя, женившись на актрисе! Вчера я познакомился с актрисой на ужине. Более очаровательной и рассудительной девушки я вообще не видел. Это вам не безмозглые глупышки, которые не отличат омара по-ньюбургски[62] от жаркого из дикой утки и предпочитают сладкое шампанское. Нет, сэр! Это вам не жеманные притворщицы, прикидывающиеся, что они раз в день съедают ложечку бульона. Нет, сэр! Прекрасный, здоровый аппетит. Ест с удовольствием и разбирается в еде. Честное слово, мой мальчик, до этой встречи я не подозревал, что женщина может разумно рассуждать о баварском креме.[63]

Он прервал восторженную речь, чтобы зажечь потухшую сигару.

— Да, есть она умеет! — возобновил дядя свой рассказ, и голос его дрогнул под напором эмоций. — Она сама мне сказала, что может та-ак приготовить курицу… На край света пойдешь, чтобы попробовать. — Дядя помолчал, поддавшись чувствам. — И гренки по-валлийски,[64] — с благоговением добавил он. — Да, гренки! И только потому, — гневно вскричал он, — что она честно зарабатывает себе на жизнь, выступая в комической опере, лицемерные идиоты скажут, что я свалял дурака! Ну и пусть, — объявил он и, выпрямившись, сердито посмотрел на Ролло. — Ну — и — пусть! Я еще покажу им, что Эндрю Галлоуэй, не из тех, кто… не из тех… — он запнулся. — Ну, в общем, я им покажу, — завершил он свою тираду.

Ролло уставился на него, открыв от изумления рот. Его ликер обратился в полынь.[65] Столько лет он этого страшился! Поистине, гони природу в дверь, она влезет в окно.[66] Питтсбургский миллионер останется питтсбургским миллионером. Целых одиннадцать лет дядя с видимым успехом противостоял зову чувства, но, в конечном счете, природа победила. Его слова могли означать одно — Эндрю Галлоуэй собрался жениться на хористке.

Тут дядя постучал по столу и заказал кюммель.[67]

— Map-prap-рет Пар-ркер-р, — мечтательно пророкотал он, прокатив слова на языке, словно глоток портвейна.

— Маргарет Паркер! — воскликнул Ролло, едва не свалившись со стула.

Дядя смерил его суровым взглядом.

— Да. Видимо, тебе знакомо это имя. Возможно, ты предубежден. А? Угадал? Предупреждаю тебя, поосторожнее! Что ты знаешь о мисс Паркер?

— Э…Э…Э, нет-нет. Просто имя знакомое. Я, я… как-то встречал ее в гостях. Или, может, не ее. Да, наверняка, не ее.

Он схватил свой бокал и отхлебнул из него. Взгляд дяди несколько смягчился.

— Надеюсь, ты еще не раз ее встретишь. Надеюсь, она станет тебе второй матерью.

После этих фраз Ролло срочно потребовалось и бренди.

Когда оно прибыло, он одним махом осушил стакан, а затем посмотрел на дядю. Великий человек все еще пребывал в задумчивости.

— Когда же это произойдет? — спросил Ролло, — То есть, э-э… свадьба?

— Думаю, не раньше осени. Да, никак не раньше. До того времени я занят. Я еще ничего не предпринял.

— Ничего? Неужели, вы… не сделали ей предложение?

— Пока еще не успел. Всему свое время, мой мальчик, всему свое время.

Ролло с облегчением вздохнул. Сквозь сгустившиеся было тучи, блеснул луч надежды.

— Вряд ли, — задумчиво произнес мистер Галлоуэй, — у меня будет время до конца недели. Дел невпроворот. Давай-ка посмотрим. Завтра? Нет. Собрание акционеров. Четверг? Пятница? Нет. Придется подождать до субботы. После дневного представления — в самый раз.

Как часто в наших краях можно стать свидетелем сцены, которую, при всем ее драматизме, никто не удосужился запечатлеть на холсте! Каждый из нас, должно быть, видел, как счастливый владелец сезонного билета неторопливо направляется к станции, возможно, напевая себе под нос какой-нибудь мотивчик. Он ощущает себя в полной безопасности. Рок не властен над ним, — на этот раз у него вполне достаточно времени, чтобы успеть на поезд 8.50, тот самый поезд, за которым он так часто бежал, не уступая в скорости антилопе. И вот, когда он шествует вальяжно и неспешно, взгляд его падает на церковные часы. В ту же секунду, издав вопль отчаяния, он срывается с места, пытаясь побить свой собственный рекорд. Все это время его часы отставали на пятнадцать минут.

В столь же печальном положении оказался и Ролло. Он-то считал, что у него уйма времени, а теперь оказалось, что придется действовать в спешке.

Почти всю ночь после обеда с дядей он не мог заснуть, тщетно пытаясь найти выход. Только под утро он смирился. Как ни прискорбно, обстоятельства сложились так, что придется нарушить график, бросившись в безрассудную атаку. Есть минуты, когда владельцу сезонного билета любви приходится бежать со всех ног.

На следующий день, не жалея ни сил, ни средств, он приступил к осуществлению плана. Ему удалось уложить тщательно распланированную программу двух недель в один день. Он купил три букета, браслет, золотого божка удачи с рубиновыми глазами и отослал их с посыльным в театр. К подаркам прилагалось приглашение на ужин.

Чувствуя, что он сделал все, что мог, Ролло вернулся к себе и стал ждать назначенного часа.

В тот вечер он оделся гораздо тщательнее, чем обычно. Мудрые стратеги ничего не делают просто так. Особенно придирчиво он выбрал галстук. Как правило, этим занимался Уилсон, но, бывало, и он ошибался. В таком серьезном деле нельзя безоговорочно доверять чужому вкусу. Ролло не винил слугу. И не такие люди ошибались при выборе вечернего галстука. Но сегодня нельзя было рисковать.

— Где у нас галстуки, Уилсон? — спросил он.

— В стенном шкафу, сэр, справа от двери. Первые двенадцать маленьких полок, считая сверху, сэр. Довольно неплохой выбор галстуков. Вторые экземпляры, сэр, хранятся в третьем комоде вашей гардеробной.

— Мне вполне хватит и одного. Я же не собираюсь одарить ими целый полк. Ага! Ставлю на этот. Ни слова, Уилсон, никаких дискуссий. Я буду именно в этом галстуке. Который сейчас час?

— Без восьми одиннадцать, сэр.

— Мне пора идти. Вернусь поздно. Сегодня вы мне больше не понадобитесь. Не ждите меня.

— Очень хорошо, сэр.

Бледный, но решительный, Ролло вышел из дома и остановил такси.

Вестибюль отеля «Карлтон» — чрезвычайно приятное место. Блеск, сияние, звучащая в отдалении музыка, прекрасные женщины, элегантные мужчины… Однако в больших дозах великолепие приедается, и, по мере того, как летят минуты, а ее все нет и нет, в атмосферу закрадывается неприятный холодок. Несмотря ни на что, надеешься на чудо, когда официанты и швейцары уже не скрывают подозрительных взглядов, приходится признать горькую правду. Она не придет. Остается выйти на холодную, бесчувственную улицу и отправиться домой. Вам доводилось испытать это, дорогой читатель, да и мне тоже.

Подобная участь выпала и на долю Ролло. Он ждал целых сорок пять минут, тревожно и внимательно вглядываясь в лица входящих, словно потерявшийся пес, ищущий своего хозяина. Без пятнадцати двенадцать последняя надежда, до этого еще теплившаяся в его душе, угасла. Девушка может опоздать на пятнадцать минут. Она может задержаться на полчаса. Но сорок пять, по мнению Ролло, — это уж слишком. Когда без десяти двенадцать швейцар остановил такси у входа в отель, в него (такси, а не отель) сел молодой человек, чья вера в женщину умерла.