За семью замками. Снаружи - Мария Анатольевна Акулова

ему в кабинет привели девочку, чтобы посидела, пока другой следователь переговорит с её опекуном. Привели именно к нему, потому что у него вроде как был опыт общения с детьми. Зря привели. А может наоборот — ой как не зря…

Валентин познакомился с Агатой. У неё была огромная бинтовая повязка на половину лица. Мужчина знал, кто это. Знал, что не нужно лезть. Но зачем-то спросил, как так получилось… Просто из жалости. Потому что Агата выглядела так, будто не понимает, что живет.

Оказалось, что она ничего толком не помнит. В голове — сумбур, абсолютно расходившийся с тем, как всё ему объяснял ведший дело коллега. И это нормально, потому что у ребенка шок. Но что-то подсказывало Валентину, что к ней нужно прислушаться. А когда стало понятно, почему, мужчина осознал, что жить этому ребенку осталось недолго. И никто за него не заступится.

Точно так же, как никто не пошел против воли человека власти, просто ожидая, когда младший Вышинский сам заметет свои следы, никто не рискнет собой, чтобы защитить её теперь.

Первым пришло осознание неизбежности. Дальше пусть горькое, но вроде бы переживабельное признание, что он — такой же. Тоже бессильный рядом. Что это не его дело и крест не его.

Но потом…

У Валентина росли две дочки. Старшая — ровесница Агаты. И страх, что на месте никому не нужной девочки с порезом на лице могла бы оказаться одна из них, сделал свое дело.

Дети вообще часто меняют людей. Ставят новые планки. И новые же стандарты. Заставляют по-новому посмотреть на себя. И на мир вокруг тоже.

Думая о своих, следователь спас Агату.

Понимал, что в какой-то мере рушит этим собственную реальность, карьерные перспективы и отказывается от стабильности, но жизнь чьего-то ребенка казалась ему стоящей большего. Мать погибла, закрывая от психа её. Ему, чтобы закрыть собой, не пришлось погибать. Просто быть очень внимательным. И очень отчаянным.

От Валентина не ждали подвоха. Он был человеком в системе. Таким же участником замкнутого круга. Он смог собрать материалы. Он смог провести свое — параллельное — расследование. Это всё в жизни не могло тут же быть предано огласке и привести к честному результату. Но к этому он поначалу и не стремился. Вывез семью заграницу. Заграницу же вывез материалы. Встретился с Вышинским один единственный раз. Говорили они недолго. Да и о чем?

Просто он объяснил: Агата должна жить. Он и его семья тоже. Если с кем-то из них что-то случится — материалы уйдут в публичную плоскость. Он старался — работал хорошо. Собранного достаточно, чтобы не просто посеять сомнения — этого более чем хватит, чтобы люди вынесли из высокого кабинета на вилах. Потому что в каждом доме в детской спит своя Агата. А родительский страх и родительскую любовь нельзя недооценивать.

Уезжая, Валентин знал, что поступает правильно. Он дал Агате шанс. Он не ждал от неё благодарности. Он даже не хотел, чтобы она всё узнала. Не уверен был, что девочка его запомнила. Следил за ней очень редко и абсолютно незаметно — через знакомых. Однажды писал ей сам, когда узнал, что она переехала, закрылась дома и общается только через интернет.

Мужчина не был романтиком, понимал, что такова её цена. Спокойно жить ей не дадут, но рад был, что просто дают жить. Сначала переписываться с ней было забавно. Агата напоминала ему мышонка. Смелого и боязливого. Дерзкого и трусливого. Который только высунет нос из норки, усами пошевелит, принюхается… И тут же ныряет назад. Туда, где безопасно.

Максимально закрытая, но, в то же время, максимально жаждущая общения. Только он ей, кажется, не подошел на роль друга. Они довольно быстро начали о чем-то спорить, она его заблокировала, нахамив напоследок. Так и не узнала, с кем общалась.

За Вышинским Валентин тоже следил. Ненавидел, презирал. Жалел, что не может позволить себе спустить информационный курок у виска гниды, которая продолжала расти, отмахнувшись от «эксцесса». Конечно, он не мог бы нести юридическую ответственность за действия своего сына. Но его решение — оно лишено человечности. А значит погубленные жизни — на его совести, пусть расстреливал не он. Жажду власти и страх её потерять Вышинский оценил выше, чем судьбы тех людей, которые остались один на один с убийцами в банке.

Чем жизнь девочки, которой пришлось самой тянуться за пистолетом и стрелять в спину отвернувшегося мучителя. Которая не подозревала, что крики «оружие на пол» и звук выбивающихся сапогами окон — это чтобы не её спасти. Это чтобы она не успела нажать на курок.

Валентин знал, что двое ребят из группы в итоге не выдержали. Через какое-то время один застрелился, один шагнул с моста, остальные как-то справились. Договорились с совестью, научились жить с собой же. Отчасти та группа тоже стала заложниками, но не ублюдка, а ситуации. Их научили исполнять приказы. Только отданный им приказ был за гранью добра и зла.

Единственное, что Костя смог выдавить из себя, когда рассказ был окончен, это глухое:

— Чего вы хотите от меня? — непроизвольно вернувшись к обращению на «вы».

Не потому, что внезапно обрел уважение. А потому что абсолютно запутался.

— Жизнь Агаты для меня важнее, чем огласка истории. Я рисковал для неё. Благодарность мне не нужна. Я просто делал, как правильно. Поверь, хотел бы денег — скачал бы с Вышинского. Но у вас с ней началось что-то странное… Когда я увидел вашу фотографию — даже не поверил. Я же слежу за тем, что у нас происходит. Я всё жду, когда эти уйдут… Когда придет их черёд бояться… Начал проверять. Понял, что вы, кажется… Это смешно, Костя, но ты же даже не подозревал, какой ключик оказался у тебя в кармане. И я не сразу поверил. А у вас, как назло, ни фотографий общих толком, ни заметок. Это жутко злило, но я не мог выйти на тебя, пока не убежусь. В итоге вас где-то засняли, я узнал её по шраму. Связался через знакомых. Хотел понять, что знаешь ты. Думал, вообще ничего, иначе… Если это твоя игра — ты давно достал бы козыри. Как минимум, сам на меня вышел бы. Как максимум — выбил бы правду из Агаты.