За семью замками. Снаружи - Мария Анатольевна Акулова

Продолжая держать рот открытым, она услышала звук, о котором всё это время мечтала: низкий гул разъезжающихся створок, потом треск попавших под колеса Костиного Мерса камушков…

Агата непроизвольно заулыбалась, опуская голову, следя, как во двор въезжает машина.

Знала, что Костя не любит, когда она выходит его встречать. Знала, что он сейчас ругаться начнет. Мол: «ну че ты выперлась, Замочек? Холодно, простудишь задницу»… Заботливо так ругаться. С любовью.

А она так же бурчать и ластиться.

Пойдут в дом, Агата будет прижиматься изо всех сил, Костя говорить что-то похожее на «дай в душ сходить хотя бы».

Она не даст, конечно же. Пойдет с ним, чем вызовет самодовольный смех. Костя любит, что Агата его обожает. А Агата больше не боится не только в этом признаваться — но это же проявлять.

Ей никогда в жизни не было так хорошо, как сейчас с ним. Даже с учетом того, что они дрейфуют на льдинке посреди холодного океана, ей на этой льдинке невероятно хорошо. Она больше не ищет стабильности. Она просто ему доверяет. С ним ей лучше, чем на любом твердом берегу. За любыми замками.

И об этом — что с ним ей невероятно хорошо — Агата тоже собиралась сказать. Вообще о таком количестве вещей собиралась сказать…

Чувствовала, что в грудной клетке вибрирует нетерпение, когда машина останавливалась, Костя из неё выходил…

Застыла, следя, как огибает блестящий богажник…

Сама улыбалась так, что пора бы подумать о том, чтобы пришить к уголкам губ завязочки, но он об этом не пошутил бы — потому что в ответ не смотрел.

Видел, конечно, что она стоит, но смотрел под ноги.

И пусть было глупо, но Агате захотелось помахать, чтобы привлечь внимание. А ещё стало немного тревожно.

Привычно тревожно, если есть минимальный шанс, что он всё узнает. Её постыдный секрет. Её тяжелый крест. Её непереживаемое уродство.

Костя делал шаг за шагом в сторону дома, будто бы её не замечая, по-прежнему глядя под ноги. Будто поднять взгляд и посмотреть на неё было сложно. Будто для этого нужно было собраться. Агата чувствовала неладное.

Улыбка меркла на губах, а вот тревога росла.

Почему-то очень важным стало, чтобы посмотрел. Он же никогда не боялся, никогда не прятал взгляд, а сейчас…

Шел, смотря вниз, сжимая кулаки. Вскинул голову, когда не сделать этого было уже нельзя. Улыбнулся, руки протянул…

— Иди сюда, Замочек… Дурочка моя…

И заговорил вроде бы ласково, и смотрел вроде бы ласково… А Агата как-то поняла…

Просто сердце оборвалось.

Она замотала головой, сделала пятящийся шаг назад, потянулась рукой к губам, отдалясь от его раскрытой ладони…

— Агат…

Костя окликнул, уже не улыбаясь, она замотала головой еще сильней, чувствуя, что на глазах моментально собираются слезы, моментально же скатываются…

— Агат, всё хорошо…

И пусть его голос звучит, как всегда, но Агата откуда-то знает, что он в курсе.

Она мотает головой, разворачивается…

Понимает, что ей, наверное, сейчас лучше убежать. Уйти куда-то, чтобы ему не пришлось делать вид, что «всё хорошо». А может вообще уйти, потому что с ней ему больше не может быть хорошо. Он даже в глаза ей теперь смотреть не может. Ему неприятно. Страшно. Гадко.

Ни одному человеку не может быть хорошо с убийцей. Ни один человек не должен такую правду принимать.

Но убежать не получается.

Костя ловит быстро, сначала прижимает к своей груди спиной, обнимает, руками фиксирует, горбится, шепчет на ухо:

— Замочек, ты чего? — будто бы удивленно. Будто бы она сейчас что-то обыденное скажет, а он просто рассмеется над тем, какая же глупость. — Не рада, что ли? Любовника не спрятала?

Даже шутить пытается, а из горла Агаты вылетает только новый сдавленный всхлип.

Потому что ей же в детстве в голову вбили, что она убийца и об этом нужно молчать. И она молчала. Хранила секрет, который лучше всего прятать за семью замками вместе с собой от нормальных людей. С собой и с осознанием собственной никчемной порочности, с невозможностью перестать испытывать ненависть к тому, кого убила, с без преувеличения крестом, который тянет вниз… Бесконечно тянет вниз.

Но он как-то всё равно узнал, что чтобы жить, ей однажды пришлось испачкаться смертью.

И пусть сейчас ей надо было сказать хоть что-то, оправдаться хоть как-то, сыграть с Костей в предложенную им же игру незнания, но Агата не сумела бы. Из горла вырывались всхлипы, руки тянулись к лицу, но не доставали — мешали крепко обнимавшие Костины.

Которые в один момент просто развернули, прижимая к себе уже лицом. Так, будто таких, как она, можно успокаивать. Жалеть. Так, будто и жить с такими можно… Чтобы они детей рожали…

— Спокойно, Агата. Я не злюсь. Слышишь меня? Ты защищалась…

Костя говорил в висок, отбросив шутки в сторону, Агата захлебывалась слезами, жмурилась сгоняя их на ресницы, знала, что оседают на Костиной куртке и проходят через ткань в синтепон.

Он зачем-то её оправдывает. Наверно, так самому принять было бы легче. Но дело в том, что правда вскрыта. Прятать нечего. Хуже быть не может…

— Я стреляла в спину… Я хотела, чтобы он сдох… Я его убила, Костя, понимаешь?

Агата выталкивает из себя, а дальше просто плачет, готовясь каждую секунду к тому, что объятья пропадут. Что он поступит, как кажется логичным — отвернется.

Только они становятся всё сильнее.

Глава 26

Прошел месяц.

— У нас нет традиции мыслить человекоцентристскими категориями, когда речь заходит о государственности…

— Что вы имеете в виду?

— Мы искаженно понимаем, что является властью, какова ее природа. Что находится в руках людей, её избравших. И что лежит на их плечах.

— Боюсь, без конкретики вы не поможете в этом разобраться. Давайте так… Вот я действительно не понимаю, что. Объясните мне… Может я послушаю, мне понравится и я