Женщины средиземноморского экспресса. Книги 1-3 - Жюльетта Бенцони

она таким тоном, как если бы это было «На помощь!» – Как тебе удалось уговорить ее шить для тебя, когда она ни разу не согласилась работать на меня?

– Я не знаю, – ответила раздраженно Мелани. – И я очень бы вас просила позволить мне самой разобрать свои наряды. Мне сейчас просто не хочется говорить о тряпках. Я думаю о господине Дербле…

Действительно, новости, принесенные Поленом, были мало-утешительными. Оливье Дербле был в очень тяжелом состоянии, и, по словам слуги, господин профессор Дьелафуа не надеется его спасти. Но Альбина, конечно, по-другому относилась к этому молодому человеку.

– Не хочешь ли ты сказать, что сходишь с ума по нему? Ведь он всего лишь служащий твоего деда!

– Служащий! Вас послушаешь, так можно вообразить себе некую канцелярскую крысу с люстриновыми нарукавниками… К счастью, газеты и весь финансовый мир думают несколько иначе, чем вы! А я не могу забыть все то, что он сделал для меня, как искренний друг, и что он умирает из-за меня!

– Да, ты права, он дрался за тебя! Как это романтично! Надо, чтобы ты как-нибудь рассказала мне о нем. Я ведь его едва знаю. О, это платье из черного тюля просто сногсшибательно… Как ты думаешь, оно пойдет мне?

Рискуя разорвать этот чудесный туалет, Мелани почти вырвала его из рук матери.

– Нет, оно было сделано для меня, и я гораздо тоньше вас! А теперь, прошу вас, оставьте меня в покое!

– Хорошо, хорошо! Как ты хочешь! Боже мой, что за характер! – оскорбленно проговорила Альбина, направляясь к двери, но по дороге остановилась возле маленького столика, на котором стояла шкатулка с украшениями, и, не удержавшись, раскрыла ее:

– Слава Богу, – воскликнула она, – твой розовый жемчуг здесь. Я так боялась, как бы ты его не потеряла! Это была бы невосполнимая потеря для семьи.

– Большая, чем моя гибель? – прошептала Мелани, разочарованно и с некоторой жалостью глядя на мать. Эта женщина была неисправима, и самый маленький бриллиант заставлял ее забывать о здравом смысле, если он когда-нибудь был у нее. Просто удивительно, где была ее безумная страсть к Франсису, в ее холодном сердце или в ее птичьей головке?

– Какая же ты глупенькая! Говорить подобные вещи, когда мы так переживали за тебя!

Она это сказала как-то машинально. Взяв жемчуг, начала его примерять, стоя у зеркала. Она готова была присвоить его, и Мелани, подумала, что пора вмешаться. Как только украшение попадет в руки матери, ей его больше не видать… А это ожерелье было дорого ей: ведь это был подарок ее деда.

Осторожно, но твердо она взяла свое украшение из рук матери. Та, увидев взгляд дочери, не стала протестовать и удалилась, напекая какой-то мотив. Оставшись наконец одна, Мелани положила жемчуг в футляр, затем взяла два других, в которых лежало кольцо с бриллиантом невесты и обручальное кольцо. Она задумалась, глядя на них.

Роль, которую она играла сейчас, требовала, чтобы она надела их, но она не могла решаться на это, ибо это означало бы, что де Варенн победил и она подчинилась ему. Надеть их, значит предать своего деда, а также Антуана, который, возможно, жертвовал собой ради нее, и особенно Оливье, лежащего на смертном одре. Больше всего она думала о нем, испытывая беспокойство и угрызения совести. Еще недавно он раздражал ее, она находила его скучным без всякого на то основания, но сейчас его храбрость и преданность вызывали ее восхищение. Кроме того, он был ее последней надеждой: если он умрет, никто не сможет защитить состояние старого Тимоти и его наследницы от посягательств бессовестного охотника за приданым. Но даже не это больше всего ее тревожило. Она будет испытывать подлинное горе, если ей сообщат о смерти Оливье. Девушка положила на место футляры, закрыла шкатулку и спрятала ее на нижнюю полку шкафа.

Вечером она вышла к обеду, где было принято появляться при полном параде, даже если не было приглашённых, в простом платье их белого фая с кораллами и мелкими жемчужинами на шее и таким же браслетом, которые ей привез из Венеции дядя Юбер, но на руках не было никаких колец, и они казались голыми.

– Вам же привезли ваши драгоценности, – сухо сказал Франсис. – Значит вы не хотите носить обручальное кольцо?

Мелани спокойно взглянула в темные глаза маркиза и сказала с улыбкой:

– Думаю, что пока рано.

– Рано? Что вы этим хотите сказать?

– Ничего особенного. У нас испытательный период. От вас зависит, надену ли я его однажды или… верну вам…

– Правда? Тогда примите один совет, Мелани: постарайтесь привыкнуть как можно скорее, что вы навеки останетесь моей супругой. Я не очень терпелив и не собираюсь наложить на себя слишком долгое воздержание!

Он был в дурном настроении, ибо не смог убедить нотариуса семьи Депре-Мартелей выдать ему необходимую сумму денег для покрытия карточного долга. Поскольку со времени исчезновения старого Тимоти не прошел еще год, наследники не имеют права на получение наследства, и смерть Дербле ничего не изменит. Кто-то другой встанет во главе конторы и будет следовать распоряжениям, сделанным стариком.

После того как Франсис это сказал, в столовой наступила тишина. Альбина сделала попытку рассеять тягостную паузу, сказав весело:

– А не пойти ли вам в театр в один ив этих вечеров? В Комеди-Фрасез возобновили постановку «Маркиза Приола», и мне бы очень хотелось увидеть Ле Баржи[5] в этой роли. Говорят, она там великолепна…

Франсис вскочил так резко, что уронил свой стул, и слуга не смог его подхватить. Он побелел, а глаза его метали искры гнева:

– Вы что, издеваетесь, дуреха? Шутите? Вы удачно сострили, и я понял намек.[6]

Он вышел, хлопнув дверью, а Альбина, которая не сразу поняла свою промашку, разрыдалась и тоже убежала к себе, прижимая ко рту носовой платок. Мелани осталась одна в этой большой столовой в полной тишине, которая наступает обычно после грозы. Полен, прислуживающий за столом, осторожно кашлянул:

– Мадам маркиза будет кушать десерт?

– А почему вы должны меня лишить сладкого? А потом я бы выпила чашечку кофе.

Мелани спокойно, как ни в чем не бывало, закончила свой обед, находя, что внезапно наступившая тишина придала ему некоторую прелесть.

А вот ночь оказалась беспокойной. Около двух часов в дверь, запертую естественно на ключ и к которой она для верности придвинула комод, начали сильно стучать. Она услышала пьяный голос, который приказывал ей немедленно открыть. Франсис жаждал выполнить свой супружеский долг и громко орал какие-то непристойности. Заледенев от ужаса и