Кремовые розы для моей малютки - Вита Паветра

Он обвел глазами присутствующих — «ребятишки» по-прежнему молчали, сидели тихо-тихо — как ученики в воскресной школе, бг-г! И не скажешь по их виду, что бравые полицейские. Ну, хватит с них на сегодня ужасов и разоблачений… да и мясо в духовке перестоит — не угрызешь потом. Даже тезка его — и тот не угрызет. Вот еще кое-что узнать бы и на этом все. Только бы не обидеть ненароком, хм.

— Самуэль, можно задать тебе личный вопрос? — спросил Фома. — Только он, как говорит наш Медведь, совсем дурацкий. Ты уж меня заранее прости, ладно?

Сержант Шамис уставился на шефа большими, «вечнопечальными», глазами. Потом — кивнул: давайте свой вопрос. Отвечу…

— Почему ты, парень, никогда не улыбаешься?

— Шеф, но разве мир не лежит во зле? И у нас с вами работы меньше не становится — до Судного Дня всю не переделать. Тут не до улыбок.

Фома немного подумал.

— Это у тебя кредо такое, значит?

Самуэль сдержанно кивнул.

— Допрос окончен, — улыбнулся Фома. — Понял вас, сержант Шамис, отчасти солидарен.

Тот опять кивнул.

— Хорошего философа вырастил ребе Авраам. И не только вырастил, но и отдал. Тезка его библейский сына своего хотел отдать, единственного, кровь от крови и плоть от плоти своей, твой дед — отдал внука. Преклоняюсь.

— Спасибо, я непременно передам. Шеф! Но если надо — я же не только философию… я и в морду могу дать. Говорят, и стреляю отлично. Все, что потребуется для дела!

— Просто идеал! — всплеснул руками Фома, и Самуэль покраснел от смущения.

— Я не хвастаюсь, шеф, я серьезно.

— И я серьезно, — улыбнулся Фома. — А теперь — идемте, наконец, ужинать.

[i] 170 миль/ч — 273. 53 км/ч

Допустимой скоростью на автобане считается 70 миль/ч — 112 км/ч

[ii] Куколка

Глава 23

Зачем она зашла в этот бар, на задворках главной площади? Чтобы — что? Забыть свой поход в Управление полиции, куда ее отконвоировала медсестра из клиники доктора Уиллоби? Забыть и забыться… перед дальней дорогой? Возможно… Анна присела за грубый деревянный стол и заказала две пинты пива. Явно не лучшего, но самого дорого здесь. Зачем — она и сама не знала, но сидеть просто так, предаваясь воспоминаниям, считала неприличным. Ее поход в полицию, а затем поездка… нет, про это она сейчас думать не станет. Нет, ни за что!

…В Управлении полиции она ехала, предвкушая встречу с братом. Семь лет, Господи мой боже, семь лет она ждала этого дня! Ее провели в кабинет комиссара Фомы Савлински.

Когда она переступила порог — все вздрогнули. В наступившей тишине слышно было, как жужжит муха, попавшая в пустую пивную бутылку. Наконец, кто-то медленно и растерянно произнес:

— Вот вам, парни, и привет с того света.

Кажется, это были слова черноволосого верзилы в кожаной куртке, у самого окна. Стоящий рядом высокий худощавый парень, с печальными семитскими глазами, хмыкнул и покачал головой. А третий, простоватый крепыш, рыжий и веснушчатый, встрепенулся. В глазах его был… нет, не страх. Ужас. Как будто он увидел привидение среди ясного, белого дня.

— Добрый день! — радостно воскликнула Анна. Реакция полицейских ее изумила: что с ними, отвыкли от вида красивых леди? Хм… возможно. — Как я рада, что попала сюда — наконец-то! А где мой брат, Патрик? Я хочу его видеть!

Человек, сидящий за столом и так-то угрюмый какой-то… туча тучей!.. после ее радостного возгласа, нахмурился и помрачнел еще сильней. Не лицо — ноябрьское небо. Мрак и безысходность. Такое лицо бывает у доктора или судьи — перед вынесением смертного приговора. «Обжалованию не подлежит!» — тяжелым басом произнес голос в ее голове. Внезапно Анна вспомнила свои сны — жестокие и страшные, все поняла, и невидимая ледяная рука сдавила ей горло.

— Патрик… Мой брат…что с ним? Он жив?

Она еще надеялась услышать подтверждение, она так этого хотела. Ну, же… ну! Скажите мне, угрюмый господин комиссар Как-Вас-Там, скажите мне: «Ваш брат здоров и невредим. Он тут, за дверью» или хотя бы: «Патрик в госпитале, но рана пустяковая. Через два дня — выпишут». Скажите, что он уехал из города — временно, но скоро вернется… что он занят, но скоро освободится… да черт побери!.. что он упился скверным виски и мучается похмельем… что он сейчас в борделе. Господибожемой, о чем я думаю?! Пусть, пусть — мне не стыдно за него, мой брат все равно — лучший! И всегда был таким, и всегда будет. Умоляю Тебя, пусть он будет жив! В госпитале или борделе — только не в могиле… нет! Нет-нет-нет, не надо… пожалуйста… пожалуйста… ведь для Тебя этого ничего не стоит…умоляю Тебя!»

Господин комиссар оборвал ее горячечный мысленный монолог.

— Ваш брат погиб, леди Анна. Примите мои соболезнования.

— К-когда это случилось? — выдохнула она.

— В ночь с 12 на 13 июня.

У Анны все поплыло перед глазами. Значит, она бодро вышагивала в поисках заветной гостиницы, а Патрик в это время умирал? И она еще страдала из-за сломанного каблука и скверного асфальта под ногами… Господи.

— Как он погиб? — тихо спросила Анна. — Не бойтесь, господин комиссар, я н-не упаду… охх!.. в обморок. Я просто хочу знать, я должна. Имею право.

— Имеете, — нехотя согласился Фома. — Его застрелили.

— Он… он не мучился?

— Он просто не успел, миледи. В Патрика выпустили семь пуль, это наверняка.

— Слабое утешение, — выдохнула Анна, пряча лицо в ладонях. Фома видел, что сдерживается она из последних сил. Молча налил и протянул ей стакан воды.

…Через десять минут разговор возобновился.

— Получается, он жил по поддельным документам, — сказал Фома.

— Отчасти, господин комиссар, — грустно улыбнулась Анна. — О*Рейли — фамилия слуги, который нянчил Патрика. Его сын был ровесником моего брата и отдаленно похож на него. Очень отдаленно, но все-таки. Они дружили. А потом сын О*Рейли погиб, упал с обрыва. Патрик сильно переживал, может быть, поэтому и решил…

— …обмануть закон. Я понимаю, что все это очень романтично и красиво. Больше подходит для синема или романа. Выдавит слезу у нежных барышень, — проворчал Фома.

— Но Патрик не хотел ничего плохого, господин комиссар, — умоляюще сложив руки, произнесла Анна.

— Не хотел, да вышло, — вздохнул Фома. — Теперь из-за романтических бредней вашего брата непонятно даже, какая фамилия будет стоять на его памятнике… черт побери!

— Скажите, миледи, зачем вы представились учительницей этой жуткой бабе?

Анна смутилась.

— Понимаете, господин комиссар, мне не только хотелось увидеть брата, мне хотелось ненадолго стать другой женщиной. С которой