Колючка - Интисар Ханани

неважно, что он неправ. Важно, что он убежден в своих словах и в том, что закон не опустится до защиты прислуги. И, будь я любой другой служанкой, он бы не ошибался.

– Красный Сокол сегодня казнил тех людей, что убили Виолу. – Я почти кричу, неуклюже отступая от Корби, подходящего все ближе с посохом в руке. – Он и до тебя доберется, если меня тронешь!

– Не думаю, – говорит Корби. – Ты врешь, но даже если он и поймал дружков Виолы, то не станет беспокоиться из-за чужачки.

Я бегу. Слышу позади смех Корби, но не оборачиваюсь, думая лишь о возможности убраться подальше. За спиной все ближе грохочут сапоги, раздается рык, и тут его посох врезается мне под ребра. Я спотыкаюсь, тело прошивает болью. Посох бьет по ногам, так что я растягиваюсь плашмя. Тяжело встаю на колени, пытаюсь руками нашарить в грязи камень, найти хоть что-нибудь для отпора. Не успеваю вскочить, и его сапог с силой опускается мне на поясницу. Руки подгибаются, я врезаюсь щекой в землю. Застываю, пытаясь вздохнуть, невзирая на боль в спине. Глядя в сторону, вижу ковыляющих прочь растревоженных гусей. Поднимается ветер, бьется вокруг птиц и ерошит им перья.

– Ветер, – шепчу я. Он уже здесь, собирается из слабых дуновений воздуха в шквал, первыми порывами обещая мне всю грядущую мощь.

– Это еще что? – Корби вцепляется пальцами в основание моей косы, выворачивает мне шею, тяжело налегает на спину. Губы у меня кривятся в болезненной гримасе.

– Не надо, – всхлипываю я. От боли темнеет в глазах, но я еще вижу его лицо, вижу, как ветер треплет пряди его волос.

– Мы только начали, – обещает он, и порывы становятся сильнее, а волосы Корби треплет ветер.

– Он идет за тобой. – Я пытаюсь его задержать, даю Ветру время добраться.

Корби озирается по сторонам, глядит на луг, растерянно подняв брови. Где-то вдалеке рождается тихий свист, вырастает в ревущий над ручьем ураган, что вздымает ударами воду и камни. Над гусями взлетает вихрь перьев, и они вперевалку спешат к нам, надрывно гогоча.

Корби чертыхается и ослабляет хватку, огромными глазами смотрит на летящую к нам волну земли и сора. Я сжимаюсь в комок и прячу лицо в ладонях. Ветер бережно перелетает через меня, едва погладив по спине. И врезается в Корби.

Тот в ужасе вопит, пытаясь руками укрыть голову от камней и веток, рассекающих кожу и рвущих в клочья одежду. Ветер пронзительно визжит, будто в ответ. Я зажимаю уши ладонями и трясусь.

БЕГИ. Слово мечется в сознании. От гремящей в нем силы я поднимаюсь на колени и дальше, пошатываясь, на ноги.

Не смотрю назад и не ищу взглядом Корби, упал он или удрал. Делаю один шаг, потом другой и пускаюсь бежать, спотыкаясь о прибрежные камни, перелетаю через низкую ограду и мчусь сквозь траву.

Я не знаю, как долго бегу и куда. В глазах туманится, так что в конце концов я ничего не вижу и теряю равновесие, цепляюсь одной ногой за другую и ничком падаю на землю. Лежу, растянувшись на траве, и хватаю ртом воздух. Я не сразу понимаю, что всхлипываю, что не могу вдохнуть из-за рыданий.

Перед глазами все еще маячит лицо Корби, черты его искажены уродливыми мыслями, и вот уже надо мной нависает с усмешкой брат, в чьих глазах посулы грядущей боли, и тут же – застывшая Виола на полу, холодная и недвижимая, с уродливыми синяками на лице, и Фалада реет надо мной, отсеченная голова с шерстью пыльной и темной от копоти. Я обхватываю себя руками и плачу, пока страх и муки вины не вытекают из меня, оставляя лежать на земле дрожащей, замерзшей, вопреки теплому дню.

Потом я наконец сажусь. Спину и бок пронзает болью. Я прижимаю руки к ребрам. На тунике остаются красные отпечатки, я опускаю глаза на ладони и вижу кровавые ссадины. Потерянно смотрю на них, прежде чем вспоминаю, что содрала кожу о каменистую землю, когда меня придавил Корби.

Я с трудом поднимаюсь на ватные ноги. Думаю, что нужно лишь добрести до дома, в мыслях уже вижу лица Дуба, Рябины и Ясеня. Они уберегут меня от Корби до возвращения во дворец, а потом он больше никогда до меня не доберется.

Мимо летит порыв ветра, и я смотрю ему вслед, повернув лицо к поднятому с равнин кружащему вихрю пыли. Потрясенно понимаю, что это не мой Ветер, это ничем на него не похоже: ни способом появления, ни жгучим холодом прикосновений. Взвившийся в небо столб темнеет, сжимается в воронку, и я шагаю назад, еще и еще.

Из тьмы в сердце урагана выходит Дама.

Я не свожу с нее взгляда, слыша собственное хриплое дыхание, громкое в наступившем безветрии. Тихо стучит барабанным ту-тум, ту-тум, наверное, мое сердце, пульс его страха.

Только не так. Это почти молитва. Я не готова.

– Не собиралась пока появляться, – говорит Дама, будто прочитав все на моем лице. В ее голосе шуршат осенние листья. – Но, может, мне так даже больше понравится.

Она улыбается, и от холодного изгиба этих губ я пячусь еще на два шага.

– Погляди, – говорит она, указывая головой, – кем на самом деле был твой приятель Ветер, что спешит тебя выручать.

Я медленно смотрю, не желая видеть.

Кестрин летит верхом на коне, парадное облачение не вяжется с посадкой воина, мчащегося на бой, он напряжен и готов сражаться, волосы собраны в тугой узел, на лице беспощадный росчерк стиснутых губ.

Кестрин? Был Ветром? Моим Ветром?

– Ты не догадалась, даже теперь? – спрашивает Дама, потому что я мотаю головой, не в силах отвести взора. – Вот почему я знала, что ты станешь его погибелью. Он притворялся равнодушным, но навещал тебя для этого слишком часто.

Я снова мотаю головой, язык будто прилип к нёбу, хотя я теперь все понимаю. Вот почему за мной приехал король, вот причина, которой даже мать не могла угадать. Вот почему Кестрин так хорошо знал о моем прошлом дома и понял, что Валка самозванка, и вот почему Ветер сумел найти меня вновь, на чужой земле. Потому что это всегда был он.

Кестрин слетает с коня раньше, чем успевает остановиться возле нас. Я не могу прочитать чувство в его глазах. Меня снова бьет дрожь, неверие выливается в уверенность, потрясающую до нутра, потому что такого вообразить о Кестрине я не могла. Он был моим другом задолго до того, как мы встретились, он не отпускал меня потому, что заботился.

Теперь он лишь мельком смотрит на меня, скользит по мне взглядом и обращается к Даме:

– Что бы ты с ней ни сотворила, прекрати это.

– Помилуйте, мой принц, что она для вас? Просто