Современная румынская пьеса - Лучия Деметриус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Р е т а. Все организмы живут согласно этим принципам, господин Кристиан.
К р и с т и а н. Безусловно. Именно поэтому не стоит волноваться. Но мне известны не только организмы, живущие на основании определенных принципов, не провозглашая их, но и немало таких, кто провозглашает принципы, не применяя их в жизни. Они даже не приспосабливают свои жизненные принципы к тем принципам, которые провозглашают. Эта разница порождает неизлечимые болезни и вызывает окончательные разрывы.
А л и н а (озабоченно). Вы так считаете, господин Кристиан?
К р и с т и а н. К счастью, да, госпожа. Меня учит этому биология. И многие другие примеры. Нельзя всю жизнь насиловать природу, не расплачиваясь за это. Нельзя до бесконечности пассивно приспосабливаться, не вырождаясь при этом. Бывает, что создается впечатление, будто ты поднялся наконец над вещами, одолел стихию, и именно тогда замечаешь, что ты спас всего лишь обломки своего существа, которые не знаешь как собрать в прежнее состояние.
Б о н д о к (встревоженный эффектом, который эти слова произвели на Алину). Какой вы сегодня мрачный, в такой день, когда вам следовало бы радоваться.
К р и с т и а н. Радоваться? Я радуюсь каждый день, господин Бондок. Я радуюсь тому, что просыпаюсь живым, что не чувствую над собой надругательства, что все оставленное мной вчера вечером ждет меня утром, потому что никто не может у меня ничего отнять, что я такой же образованный и такой же глупый, как обычно, и меня интересует все живое, вплоть до болтовни этой дурочки, Реты, которая меня развлекает, какой бы сумбурной она ни была. А вопрос с Данией — это обычная махинация, которая меня не касается.
Б о н д о к. Почему же?
К р и с т и а н. А вот почему. Я не знал, за что меня выкинули из института, так же как теперь не знаю, почему меня посылают в Данию. (Пожимает плечами, лукаво улыбается.) Вероятно, все тот же блат.
Б о н д о к. Вас посылают потому, что вам удалось убедить начальство, что вы полезны и сможете послужить там стране.
К р и с т и а н (удивленно). Я?
Б о н д о к. Вам никогда не приходило в голову, что нужно быть полезным этой стране?
К р и с т и а н. Не знаю, господин Бондок. Откровенно говоря, не знаю. В мои расчеты всегда входило жить правильно. Без слишком высокопарных мыслей. С микроскопом. С несколькими упрямыми мыслями… На самом-то деле я ведь баловень.
Р е т а. Баловень, который работает по двенадцать-четырнадцать часов в день.
К р и с т и а н. Замолчите, ящерица. Если бы мне это не нравилось, я бы столько не работал. Это только вы считаете, что мы должны мучиться и надрываться. Зачем надрываться? Там, где надрываются, не может быть удовлетворения. А там, где нет удовлетворения, там невроз. Не так ли, госпожа Алина?
Б о н д о к (поправляя его). И все же жизнь требует усилий, напряжения, господин Кристиан. Жизнь — штука тяжелая.
К р и с т и а н. Черта с два! Она тяжелая, если ты себя насилуешь. Иначе она проста и естественна. И наука проста и естественна, пока не сталкивается с господином Гьюрицэ. Там она кончается, становится проблемой. Поэтому я всегда избегал этого.
Б о н д о к (с оттенком злобы). Посмотрим, что будет теперь, когда на вас возложат ответственность…
К р и с т и а н. Я всегда за что-нибудь отвечал, господин Бондок. Я всегда чувствовал большую ответственность перед созиданием, начиная с травы и кончая летающими тарелками. Я знаю, что завтра мы можем окочуриться, взлететь на воздух вместе со всем нашим балаганом. Вполне вероятно, что так оно и произойдет. Но сегодня меня занимает стебелек травы. Как будто и я и он вечны. За каким чертом меня посылают в Данию? Может быть, для того, чтобы вселить в вас надежду, что я не вернусь и вы завладеете наконец смежной комнатой. Не надейтесь на это… Я вернусь обратно…
Р е т а. Я за вас поручилась.
К р и с т и а н. Что поделаешь, если вы такая глупая! Я и гроша ломаного не дам за ваше поручительство.
Р е т а. Чепуха. Я знаю, что вы патриот и, хотя никогда не говорите об этом, горячо любите…
К р и с т и а н. И вы пристрастились к громким фразам. (Улыбаясь.) Я румын, потому что родился им. А люблю ли я свою страну, это опять-таки вопрос начальной биологии. Я не могу не любить ее, так же как растение не может отказаться от земли, воды, света. И, пожалуйста, не делайте мне больше дешевых комплиментов, иначе вспылю. Куда мы должны с вами ехать? (Тянет ее к выходу.)
Р е т а (поспевая за ним). И не отрицайте, когда я говорю, что вы коммунист.
Оба выходят.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Бондок растерян больше чем когда-либо оттого, что является свидетелем полной переоценки ценностей. Он чувствует, что отступать некуда, что он должен идти вперед любой ценой, чтобы спасти свое собственное равновесие и равновесие Алины.
Б о н д о к. Хорошенькое дело! Эта свихнувшаяся особа ставит все с ног на голову, белое превращает в черное, потому что живет с ним. Я думаю, что теперь и ты в этом убедилась. Это возмутительно. Ты обратила внимание, что происходит у нее в голове? Он стал для нее чем-то вроде идола, потому что холодно с ней обращается и ей это нравится. Она убеждена, что служит принципам, бегая и стараясь с помощью бог знает каких махинаций сделать из своего возлюбленного великого деятеля. Возможно даже, что этого изменяющего ей супруга, если он обладает каким-то влиянием, обязали искупить несправедливость, которую он совершает по отношению к своей жене, в другом плане.
Алина смеется.
Возможно, такова подоплека всего этого дела.
А л и н а (тихо). Значит, у всего есть подоплека? А без подоплеки нельзя?
Б о н д о к. Это немыслимо, Алина. Ты живешь в идеальном мире, и тебе лучше оставаться в нем, чтобы творить прекрасное, которое нам так необходимо. Это твоя функция. (С растущим ожесточением.) Конечно, ты можешь верить в позу этого типа, которая для меня — чистейшее притворство и лицемерие. Время покажет, кто из нас прав. Пока что они выдвигают его, с тем чтобы он выдал все, на что способен, и чтобы не создавалось впечатления, будто с ним несправедливо обошлись. Я даже допускаю гипотезу, что именно этот академик, его противник, убедившись, что он долго не выдержит, подтолкнул его вперед, чтобы тот свернул себе шею. Он использовал для этого подходящий момент. Какой-то коллега с факультета или дружок, вместе с которым он шлялся по бабам, написал о нем заметку в каком-нибудь журнале, и теперь этот псих, не зная, что им маневрируют, строит из себя нового человека, после того как выбросил, словно тряпку, собственную жену и спит со своей начальницей. (Уже не сдерживаясь.) А она в свою очередь, не чувствуя никаких угрызений совести, поскольку муж ей
