Это смертное тело - Элизабет Джордж

«Ты понимаешь, что такое данные судебной экспертизы, парень?» — эти слова приоткрыли дверь к признанию, ибо полицейские хотели от мальчиков именно признания. Полиция добивается этого от всех преступников. После ареста школьная форма мальчиков, их обувь и другая верхняя одежда были взяты для обследования, и то, что позднее было обнаружено на этих вещах, не только подтверждает, что мальчики были на стройплощадке Доукинс, но и доказывает, что Джон Дрессер находился с ними в последние ужасные минуты своей жизни. Ботинки всех трех мальчиков были забрызганы кровью малыша; нитки от их одежды прицепились не только к комбинезону Джона, но и к его волосам и телу. Отпечатки их пальцев остались на ручке щетки для волос, на медной трубе, лежавшей на стройплощадке, на двери туалета, на сиденье унитаза и на белых ботиночках Джона Дрессера. Дело против мальчиков было закрыто прежде, чем его открыли, но на ранней стадии полиция, конечно же, не знала этого, пока не сказали своего слова криминалисты.

Полиция заявила, а социальные работники согласились с тем, что признание мальчиков решит несколько задач: оно приведет в действие недавно принятый закон «О неуважении к суду»,[58] положит конец растущей истерической реакции прессы к этому делу и не допустит доведения до народа подробностей, которые предвзято настроят население к суду. Признание также позволит полиции сосредоточить внимание на выстраивании обвинений против мальчиков и представить дело в Королевскую прокуратуру; признание даст психологам необходимый материал для изучения мальчиков. Полиция не рассматривала признание как шаг к исправлению малолетних преступников. То, что во всех семьях присутствует «нечто очень нездоровое» (это слова суперинтенданта Марка Бернстайна из интервью, данного им через два года после суда), было очевидно каждому, но полиция не считала своим долгом исправлять психологический и эмоциональный вред, который домашние нанесли Майклу Спарго, Йену Баркеру и Регги Арнольду. За это полицию, конечно, не следует винить, хотя страшное преступление свидетельствует о глубокой психопатологии, присущей каждому из этих ребят. Задачей полиции было довести до суда преступников, убивших Джона Дрессера, и принести тем самым некоторое удовлетворение несчастным родителям малыша.

Как и следовало предполагать, мальчики начали обвинять друг друга, как только им сообщили, что в туалете стройплощадки обнаружено тело Джона Дрессера. Все, начиная от следов обуви и до экскрементов, было обследовано криминологами, и все неопровержимо указывало на похитителей Джона. «Это Йен придумал умыкнуть ребенка! — выкрикивает Регги Арнольд, обращаясь не к следователю, а к своей матери. — Мама, я никогда, никогда не забрал бы этого малыша». Майкл Спарго обвиняет в похищении Регги, а Йен Баркер вообще молчит, пока ему не говорят о том, что на него показал Регги. Услышав об этом, он произносит: «Я хотел того котенка, и только». Все мальчики начинают с утверждений, что они не хотели обидеть ребенка, и Майкл первым признается, что они «вывели его из „Барьеров“ погулять, просто потому, что не знали, чей он».

Всех трех мальчиков призывают сказать правду. «Правда лучше, чем ложь, сынок», — повторяет Майклу Спарго следователь. «У тебя есть что сказать. Прошу тебя, милый, у тебя есть что рассказать», — уговаривает бабушка Йена Баркера. Родители советуют Регги: «Выложи все сейчас. Представь себе, что ты съел что-то не то и тебе надо избавиться от отравы». Но вся правда настолько ужасна, что мальчики боятся ее открыть, и их реакция на упомянутые увещевания иллюстрирует разную степень их самозащиты.

Глава 18

Когда этот человек снова подъехал к участку, Гордон поил пони. Еще десять минут, и он уехал бы на целый день — крыть крышу на пабе «Королевский дуб». А так он оказался в ловушке. Гордон стоял в загоне со шлангом в руке, а Джина смотрела на него из-за забора. В этот раз она не захотела войти внутрь: сказала, что пони капризничают и она их боится.

Из-за шума воды, льющейся в поилку, Гордон не услышал, как автомобиль выехал на подъездную дорожку. Увидев машину, Джина неуверенно окликнула Гордона, и в тот же миг его внимание привлек звук хлопнувшей двери.

Очки незнакомца поймали на себе солнечный свет, словно крылья невесть как оказавшихся здесь летучих мышей.

Человек подошел к забору, и по движению его губ Гордон понял: что бы ни произошло в следующий момент, ему это не понравится.

Человек заговорил с Джиной. Вопреки смыслу произнесенных слов, в его голосе не прозвучало ни малейшего расположения:

— Чудный день, дорогуша. Снова жарче, чем следует, но разве кто-нибудь станет жаловаться? Хорошая погода нас редко балует. Что скажете?

Джина быстро взглянула на Гордона и неохотно ответила:

— А вот мне бы сейчас, если честно, прохладного ветерка.

— В самом деле? А разве Гордон не машет над вами веером, когда вы оба вспотеете?

Он обнажил зубы в фальшивой улыбке, да и все в нем было таким же фальшивым.

— Чего вы хотите?

Гордон перекинул шланг на другую сторону. Вода продолжала течь. Испуганные неожиданным движением пони бросились врассыпную. Гордон подумал, что Джина войдет в загон, поскольку пони удалились на безопасное расстояние, но она этого не сделала и осталась возле забора, взявшись руками за один из новых столбов. Не в первый раз Гордон выругал и этот столб, и всех его сородичей. Лучше бы все сгнило, подумал он.

— Ты что-то не слишком дружелюбен, — ответил мужчина. — Я хочу поговорить. Сделаем это здесь или отъедем?

— Мне надо на работу.

— Много времени я у тебя не отниму.

Он чуть поправил брюки, подтянул, чтобы яйца заняли более удобное положение. Это движение, в зависимости от обстоятельств, имело сотню разных значений. Гордон отвел глаза.

— Что такое, милый?

— Мне надо на работу.

— Это я знаю. Так что, проедемся? — Он обернулся к Джине: — Я его недалеко увезу. Не успеете соскучиться.

Джина переводила взгляд с Гордона на мужчину. Гордон видел, что она испугана, его охватил бессильный гнев. Надо убрать этого ублюдка с участка.

Гордон подошел к колонке и отключил воду.

— Поехали, — сказал он и, проходя мимо, шепнул Джине: — Все в порядке. Я скоро.

— Но почему ты должен…

— Я вернусь.

Гордон сел в машину. Позади себя он услышал смешок и замечание:

— Какой милый мальчик.

Машина задним ходом выехала с дорожки в переулок и двинулась в сторону Суэя.

— Ну ты, очаровательный кусок дерьма, она не станет смотреть на тебя как на божий дар своей щелке, если узнает правду.

Гордон молчал, хотя внутренности у него завязались узлом. В конце переулка они свернули налево и поехали дальше. Сначала Гордон думал, что они едут в деревню, но они миновали отель, перебрались через железнодорожные пути и двинулись на северо-запад, мимо дачных домиков. Показалось кладбище с аккуратными рядами могил. С четырех сторон его окружали заросли ольхи, бука и берез. Гордон подумал, что, вероятно, здесь Джемайму и похоронят. Старинные кладбища поблизости отсюда были уже заполнены, и Гордон сомневался, что у Хастингсов есть семейный склеп, потому что Джемайма ни разу не говорила ему об этом, к тому же он знал, что ее родителей кремировали. Она никогда не говорила о смерти, сказала лишь о родителях, и он был ей за это благодарен, хотя до настоящего момента и не сознавал этого.

Однако они проехали и мимо кладбища. Гордон хотел было спросить, куда, черт возьми, его везут, когда автомобиль повернул налево, на автостоянку. И тогда он понял. Это был лесной участок Сет-Торнс-Инкложер, такой же, как и многие другие в заповеднике, отгороженный от диких животных Нью-Фореста. Этим деревьям и кустам давали подрасти, защищая их от повреждений.

Повсюду вились тропинки, но поблизости стоял только один автомобиль, и в нем никого не было. Получалось, что это лесное пространство в их распоряжении, как это и требовалось его спутнику.

— Пойдем, дорогой, — сказал мужчина. — Прогуляемся немножко.

Гордон знал, что нет смысла тянуть время. Все будет так, как будет. Бывали ситуации, которые он контролировал хотя бы отчасти. Но эта к ним явно не относилась.

Он вышел из машины, вдохнул свежий и чистый утренний воздух. Впереди были ворота, Гордон открыл их и, пройдя на лесной участок, стал ждать распоряжений, которые должны были вскоре последовать. Дорожки отсюда шли в трех направлениях: либо углублялись в лес, либо следовали параллельно границам участка. Гордону неважно было, по какой дорожке идти, потому что результат от этого не менялся.

Земля показывала, в какую сторону им идти. Следы животных и людей, довольно свежие на вид, уводили в лесные заросли, и поэтому им надо было выбрать другую тропу, ту, что шла в юго-восточном направлении, вдоль границы выгороженного участка, затем спускалась в низину и снова поднималась, бежала под каштанами и пробивалась сквозь густые заросли падуба. На открытых местах лесники заповедника складывали ветви, срезанные либо сорванные с деревьев ветром. Папоротник здесь был густым, он роскошно разросся под проникающими сквозь заросли солнечными лучами, но уже сейчас начал буреть по краям. К концу лета — началу осени он станет похож на коричневое кружево, особенно там, куда солнце обрушит всю свою мощь.