Дорога стали и надежды - Дмитрий Манасыпов

– Где она?

– Мать ее!!!

– Кто видит?

– Ждать!!! – Инга отпустила клавишу вызова, покрутила пальцем в воздухе. Не хотелось бы удивляться попаданию этой особи в их тыл. Нет-нет, лучше перестраховаться.

Группа не могла занять круговую оборону, и это не нравилось майору. Интуитивное предчувствие, грызшее не так давно, усилилось. Город, так красиво и радостно называвшийся двадцать лет назад, неожиданно показался опасным. Очень опасным, внушающим подспудное уважение и страх.

– Твою мать! – выдохнула Двадцатая, так хорошо слышимая в тишине эфира и просто в ней же, царящей вокруг и нарушаемой шелестом капель дождя и работающими двигателями. И Инга, сама того не желая, присоединилась. Именно так – твою-то мать!!!

Тварь вылетела из-за церкви, или храма, или как еще могло называться зданьице по курсу группы. В тот самый момент, когда ствол одной «Выдры» смотрел в совершенно другую сторону, а вторая начала разворачивать башню, беря под прицел левый фланг.

И сейчас неслась к ним, встав практически на крыло и вытянувшись в длину так, что попасть в нее было бы очень трудно. А еще тварь решила не молчать.

Рев ударил по перепонкам, заглушив все. Яростный, очень громкий, рвущий воздух и, казалось, даже плоть. Инга вскинула автомат, понимая, что не успеет. Так оно и вышло.

Пролетая мимо первой машины, крылатая скотина, плюя на физику, красиво и плавно прокрутилась вокруг собственной оси. Мелькнула большая тупоносая голова с темными пятнами, пробежали морщинки по коже, сокращающейся от движения сильных мышц. Войновская, стреляя и пытаясь рассчитать траекторию пуль, уходивших по косой линии и попадающих только в пустоту, видела не только это.

Заметила набитое брюхо скотины и успела порадоваться, представив ее скорость не наевшейся. Вздувшиеся наросты, очень напоминавшие пузыри у жаб, потрошимых во время учебы. Майор кое-что поняла, но не успела ни крикнуть, ни попасть в грязно-бурую, покрытую зеленоватой кожей с темными полосами, бестию. А вот та успела сделать все задуманное.

Резко фыркнуло, чавкнув, как огромный плевок, тут же зашипело, и запахло разъедаемой тканью, мясом, волосами, кожей, пластиком и резиной. Закричал кто-то из бойцов, «Выдра» неожиданно опасно накренилась.

Один из бойцов, скорее всего, Девятый, прыгнул вбок, стараясь увернуться с линии атаки. Не успел: хвост мутанта хлестнул плетью, раскрываясь на конце на три отдельных хлыста, обвивших торс солдата. Того бросило вперед, прямо в раскрытые пальцы левой лапы. Хрустнула, сминаясь, защита, треснули кости, Девятого бросило еще дальше, к широко раззявленной пасти.

Морось дождя тут же смешалась с брызнувшей во все стороны красной взвесью. Войновская старательно вела линию трассирующих за скоростной, не угонишься, скотиной. Бойца было жаль. Тварь хотелось убить.

ПК Пятнадцатого выпустил длинную, в половину ленты, очередь, несколько пуль зацепили летящее чудо-юдо. Да и сама Войновская готова была поклясться, что попала монстру в бок, кучно, не меньше, чем пятью-шестью патронами. Вот только толку не было: крылатая дрянь, совершив очередной немыслимый кульбит, почти коснулась брюхом земли и выровнялась, уходя в переулок.

Пушка «Выдры» грохотала, провожая. ОФЗ И БЗТ разрывались по сторонам от черных полощущих крыльев, несколько осколков все же зацепили темную чешуйчатую кожу. Мутант зацепился одним крылом, острейшим когтем, за торчавший кусок бордюра, истошно и угрожающе завопил, складываясь в полете. Его швырнуло прямо на основание памятника нефтяной вышке, крепко, до треска, приложив о постамент. Стрелку́ второго шанса не выпадало, и он воспользовался тем, что есть.

Тридцатимиллиметровые снаряды прошили вязкое тело насквозь, дробя и разрывая на куски. Большая Срань подарила подобным мутантам многое, и уж так, что на зависть. Там, где человека просто разнесло бы на несколько частей, тварь еще жила. Точку поставили несколько МДЗ, идущих через каждые четыре звена с остальными боеприпасами. Вспыхнули те самые мешки на шее, замеченные Войновской, чуть позже скотина просто-напросто заполыхала изнутри странным зеленоватым пламенем.

Последний, совершенно оглушительный рев, прижимающий к земле, донесся от горящей и смердящей кучи паленой плоти, когда Войновская его совершенно не ожидала. Массивная башка, с четко проступившими впадинами и выпуклостями, поднялась из чадящего факела, открыв безразмерную пасть. Горько и страшно рыкнула, протяжно, как будто прощалась.

– Охренеть… – Пятнадцатый, прикрывающий Войновскую справа, косился на костер. – Еле-еле подохла.

– Да.

Майор развернулась назад, к людям. Бросилась бегом, подозревая, что беда не приходит одна. Так и вышло.

Правое заднее колесо машины, обтекая тлеющей, превратившейся в кашу резиной, стекало на землю. Двадцатая, с которой уже содрали щитки и бронежилет, дымящие поодаль, стонала сквозь зубы. В шлеме, валяющемся рядом, зияла крупная пробоина с оплавившимися краями и несколько поменьше. Самой Двадцатой бинтовали лицо и голову. Едко пахло медикаментами, применяющимися при химическом ожоге, поверх марли проступали алые пятна.

Второй ее боец, Четырнадцатый, протирал лицо спиртовой салфеткой из перевязочного пакета. Маска, превратившаяся в труху, воняла у его ног.

– Кислота. – Семнадцатый, стрелок машины Войновской и медбрат, подошел к ней. Двадцатую, под руки, завели внутрь оставшейся в строю «Выдры». – Очень концентрированная и сильная. Левый глаз не спасти, к вечеру от него ничего не останется.

– Машина?

Он пожал плечами, кивнул на нее.

– Шланги разъело полностью, крепления под диск тоже. Уничтожена даже проводка, проходящая с этого борта. – Семнадцатый посмотрел на компенсатор своего АК-103. – Машину мы потеряли, госпожа майор.

– Ясно. Все меня слышат?

Слышали все.

– Выдвигаемся как есть. Автомобиль взорвать. Боеприпасы перенести в «Выдру». Топливо, если есть возможность, слить. Я и Пятнадцатый в охранение, остальным – десять минут времени.

Захрипела и ожила рация.

– Майо… Илья и Шат… потеря…

– Что у вас?

Войновская вслушалась в помехи, стараясь разобраться. Предчувствие не обмануло – наклевывалась не просто неприятность, нет, судя по всему, Войновской выпала удача столкнуться с целым ворохом проблем.

Даша сидела в углу большого подвала или чего-то подобного. По пути сюда она старалась крутить головой по сторонам, но практически не вышло. Страх оказался сильнее.

Стены, обклеенные разномастными кусками обоев, вкривь и вкось, сикось-накось, одним словом. Красные розочки на голубом фоне, желто-серые полоски на зеленом поле, кусок большой воды с торчащим каменным горбом, какие-то смешные человечки. Банки, банки, очень много банок, и бутылок, и склянок, плошек с тарелками, сплошь заставленных свечами и огарками, с горками оплывшего стеарина и растопленного жира, с вялыми червями фитилей.

В углу, в закопченной огромной дыре, еле теплились, отсвечивая жаром, угли. Несколько полок, заставленных потрепанными книгами и какой-то разнокалиберной и разномастной ерундой, вроде куклы с двумя ногами и одной рукой или засушенной головы. Отдельно, странные на фоне беспорядка, сверкали никелем круглые больничные биксы, еще страннее смотревшиеся рядом с большим верстаком, сплошь заваленным инструментами.

Инструменты пугали: от большой кувалды, приваренной к обрезку трубы, до косы, выгнутой острием параллельно черенку-косовищу. Даша сглотнула, покосившись на застывшую в углу напротив хозяйку. Маша сидела там с самого прихода, ровно выпрямив спину, на коленях, положив руки на бедра. Сидела, с закрытыми глазами, застывшая, страшная.

Даша пошевелилась, разгоняя кровь. Зад, болевший от твердого пола, просил встать. Маша вздрогнула, открывая глаза. Ртутью поднялась с пяток и тут же, раз-раз, оказалась рядом.

– Ку-у-уда?

– Холодно.

– Одеяло на! – старое, но чистое, пахнущее чем-то резким, химическим, оно прилетело, выдернутое из темноты. – Ку-у-у-тайся. Топить нечем. Вечером по-о-о-йдем.

– Куда?

Маша хлопнула густыми ресницами. Наклонила голову к плечу, прямо-таки потешаясь над дурочкой, что ничего не понимала.

– За д-р-р-р-овами.

– Точно! – Даша улыбнулась. Зуб на зуб уже не попадал, выбивал заковыристый ритм. Одеяло оказалось колючим и пока не грело.

– К-р-р-р-асиво. – Маша показала на грудь Дарьи. Красиво?

Подвеска, поблескивая серебром, выбралась из прорехи порвавшегося свитерка. Бирюза, даже в полутьме такая… красивая, качнулась. Даша всхлипнула, зажала рот ладонью. Глупость какая-то. Все вокруг глупость. Безумный бред, как приснившийся ночью, только ставший настоящим и ощутимым.

И Морхольд умер. Глупо, ненужно и не вовремя. Ушел сам, оставил ее одну.

Санитарка Маша погладила ее по щеке. Даша не вздрогнула, запрещая себе бояться и стараясь привыкнуть. До места она вряд ли доберется, при любых раскладах.