Вниз и влево (СИ) - А Эльстер

— Все верно, — тусклым голосом вновь заговорил Лодзянский, — Но убил я его не из-за оружия. То есть, не только из-за него… А в том было дело, что пока мы с моими людьми пытались выяснить, кто же из наших магнатов барона покрывает, они сами ход сделали, — силезские промышленники и вояки, будь они неладны. Они же раньше под Австрией были, — ну и сохранили, значит, патриотизм… помогали барону не за страх, а за совесть. И вот в один прекрасный день мое польское руководство мне сообщает: есть срочный приказ. Французы, — а эти стервецы имели на нашу разведку влияние, — передали ультиматум. Приказали нам, — Польше, то есть, — свернуть наше официальное присутствие в Германии и Австрии. Мне поручается, дескать, прикрыть коллег, которые будут переходить на нелегальное положение. Ну, указания мне дали, что да как… И что-то, знаете, насторожило меня. Интуиция, не иначе. Решил я проверить, вправду ли наши развертывают нелегальную сеть. Копнул поглубже — и понял, что ничего подобного, наоборот даже. А значит, сообразил я, подставляет нас собственное руководство. Убрать нас решили, а задание нам это дали специально, чтобы добраться до нас было проще. Дерьмовый расклад.

Я потом уж, когда пришлось лечь на дно, расследование провел. Приказ на мое устранение шел из Абвера. Притом шел он хитро: немцы не сами на наших вышли, а через французов. Взяли лягушатников в оборот… Тем деваться было некуда, и потребовали они у наших мою голову. Но сразу я этого всего, конечно, не знал…

— Кто именно отдал приказ в Абвере? — спросил Отто, — Кто носил псевдоним: Вильгельм Линц?

— Не знаю настоящего имени, — сказал Лодзянский, — Но да, он. Его потом свои же убрали без шума. Дальнейшим распоряжался Теодор Росс из абверштелле Вены. Это тоже псевдоним, его действительное положение позволяет ему решать такие дела.

— Вашим основным направлением был барон? — продолжал расспрашивать Отто.

— Да.

— Почему тогда Абвер взялся за вас? Почему именно в тот момент?

— Сам не ожидал. Как будто, немчуре тоже было, что делить с бароном…

Отто умолк. «Хороший вопрос» — отметила Эльза.

— Дальше, — кивнула она.

— Уловил я, что происходит, и очень не захотелось мне ни самому помирать, ни людей своих терять, ни… — Лодзянский мельком покосился на сына, — В-общем, решил я опередить эти происки, от кого бы они ни шли. Вышел на связь с французами, говорю: дайте нам уйти, а мы вам за это — барона фон Лейденбергера на блюде. Барон-то личность для всех был интересная. Если бы он достроил свою Империю — никому мало бы не показалось.

Ну, а французы подумали-подумали, да и двинули с этим к немцам. И, в свою очередь, им говорят: вы нам даете время, или еще что-то, — я точно не знаю, за что они сторговались — а мы вам — барона. Абверу-то они не сказали, что не сами они добывать его собираются, а нашими руками. Выдали за собственную заслугу, — а потом, когда я это сделал, они еще и в спину нам ударили. Еле мы ушли…

Так вот, скажу я вам, добраться до барона задачка была не из простых. Я понял, что с наскока не выйдет: против штальберговских пушек у нас ничего нет. И вот тогда я и придумал тот способ, с книгой… Только знаете, баронесса… вы зря говорите, что ритуал ненастоящий.

Эльза увидела, каких сил стоило Отто не дернуться. Все-таки ей это удавалось гораздо лучше…

— Что вы имеете в виду?

— Да то, что он сработал… Да, пани: все было именно так, как там сказано, в книжке. Там ведь что говорилось? Барон должен был сразиться с тем, кто начал ритуал, — со мной, то есть, — поставив свою душу на кон. Выиграет — спасет и себя, и жертву. Ну, а проиграет — погибнет навеки, и жертва тоже… Я, знаете ль, никогда не верил ни в колдовство, ни в какую-нибудь религию, — но после той истории… — Лодзянский сделал паузу, потом продолжил менее монотонно, — Короче говоря, явился я в назначенную ночь на кладбище. Там уж все готово было, даже ванна с негашеной известью в могилке вашей стояла… Ну, вы ее видели, наверное. Могилка-то непростая. Так вот: сижу на вашем пустом гробу, время коротаю. Потом гляжу: пора. Залез повыше, аж в самый обелиск. Там дырка специальная, чтобы смотреть… А тут как раз и барон идет. Я подпустил его поближе — и выстрелил. У меня с собой была духовая трубка и стрелки отравленные. Он упал… Я подождал чуток для верности, потом вылез. Подошел к нему, проверил пульс. Он был мертв. Абсолютно точно.

…Тадеуш слушал, почти не дыша. Все это время он глядел на отца, — но сейчас поневоле посмотрел на Отто. Посмотрел — и не поверил своим глазам. У беспощадного баронского адъютанта во взгляде была страшная боль. Эльза рядом с ним стояла с каменным выражением лица.

— Ну, оставалось мне его сбросить в могилу — и дело с концом. Взял я его под мышки, перевернул… очки на нем были какие-то странные. И что-то, знаете, ужасно погано на душе у меня стало. Сначала я думал: это от моего поступка. Я ведь, если честно, барона уважал. Он был настоящий рыцарь, старой закалки человек. И вот я, значит, убил его исподтишка, когда он на честный поединок вышел… Эх, думаю: сколько я народу за жизнь свою ухлопал, а этот мне тяжело дался. И тут еще собаки выть стали, в деревне-то. Сначала одна завыла, потом другая следом, — а потом все хором, да заунывно так. Тогда я вдруг чую: не по себе мне, и сильно. Сцена-то дикая получилась: я ведь там кровищей все облил, свечки зажег черные, толстенные… Захотелось мне оттуда поскорее убраться, как я себя ни успокаивал. Ну, отодвинул я плиту, сбросил его туда — а пока бросал, мне почудилось, что он шевельнулся. Я даже фонариком вниз посветил… и… и… он… — Лодзянского явно пробила дрожь, — В-общем, он из ванны перевесился — и выбраться пытается. Из негашеной-то извести… У меня волосы на голове дыбом встали. Я, не раздумывая, пистолет выхватил, и все пули высадил туда, вниз. Потом плиту задвинул — и бежать… А потом вдруг думаю: если его яд не берет, то что ему пули..? Не знаю уж, пани баронесса, каких мне сил стоило заставить себя остановиться. Бросился я на землю, лежу и жду. Вдруг из-под плиты: бух… бух… а потом она сдвигается — и падает, раскалывается напополам. И он вылезает. Страшный… в извести-то он успел побывать… и идет ко мне… колено подламывается, пулей перебитое. Однако идет уверенно, будто точно видит, где я. Ну, думаю, все, кранты мне наступают. Лежу, подняться не в силах. И тут как надоумил меня кто-то. Вспомнил я старые всякие истории, где мертвяка по имени звали, чтобы он послушался. И я как заору: «Франц-Ульрих фон Лейденбергер, изыди!!!» А он… задергался весь, жуткий звук издал: не то хрип, не то вой… и будто задымился, на лбу особенно видно было. А потом упал.

А я все лежу, ни жив, ни мертв. Не знаю уж, сколько времени прошло… Да вдруг замечаю: собаки-то стихли. И сам я почуял как-то, что все закончилось… что бы в него ни вселилось, оно пропало. Теперь это был просто труп — хоть и страшный. Тогда уж я встал, и, на него стараясь не глядеть, донес его во второй раз до могилы — ну и доделал, что собирался. Плиту на место положил, обе половины. И только после этого дал оттуда ходу. Вот так-то…