Гибель великого города - Рангея Рагхав

Гладя поэта по голове, она сказала:

— Ты беспокоишься о ней? Ты страдаешь? Нилуфар ушла. Она не сражалась с нами. Но что мы скажем Апапу, когда он вернется и спросит: «Где моя Хэка?». Что мы ему ответим, Виллибхиттур? Правда жизни сурова… Эту суровость мы должны смягчить состраданием, Виллибхиттур! Пусть люди живут в любви…

— Нет на земле любви, Чандра, — сказал поэт, застонав. — Все святое навсегда покинуло этот мир! В песнях человека больше никогда не засверкает яркий свет, подобный блеску Млечного Пути перед рассветом…

Как безнадежно наше будущее! Я клялся, что сокрушу высокомерие… И что же? Я побежден, Чандра! Теперь все свободные люди станут рабами… Манибандх выпьет из них кровь, и злодеи восторжествуют в великом городе… Смелость покинула меня. Я один!.. Враги хотят убить мою правду… Отныне многие века палачи и тираны будут подавлять человека…

— Разве правду можно убить, поэт? Если на земле останутся люди, они пойдут по твоим стопам. Они никогда не будут знать поражения. Манибандх умрет, но виллибхиттуры никогда не умрут…

— Бьют в колокола… — в забытьи говорил поэт. — В небе и на земле страшный гул… Нилуфар! Где ты, Нилуфар?

— Нилуфар ушла!

— Ушла! О ты, безжалостная, нанесшая моему сердцу последний удар! Разве это принесло тебе радость, разве это утешило тебя?

— Поэт! — сказала Чандра. — Ты устал. Усни!

— …Виллибхиттур — не глупец, Нилуфар, он — полководец! Ты ушла к Вени? Зачем? Смотри, я ранен… Нилуфар! Неужели ты больше не придешь? В последний раз приношу я к твоим ногам все богатство своей жизни…

Чандра заплакала.

— …В тебе нет сердца, Нилуфар! Это правда, у женщин нет сердца. Что со мной?.. Я стараюсь забыть тебя, но кто-то шепчет мне: «Глупец, это она тебя забыла…» Сколько еще веков гореть моему сердцу в ужасном пламени твоей красоты? Когда ты приходишь, от твоих ласковых взглядов мое сердце — эта выжженная пустыня — начинает зеленеть… Неужели в твоих глазах не осталось нежности, в душе твоей — страстного желания, на губах — кипящего сока молодости? Сколько дней… Сколько ночей… Волны, ударившись в берег, рассыпаются брызгами. И теперь больше нет ничего… Ничего…

Он потерял сознание. Придя в себя, спросил:

— Кто здесь?

Чандра ласково ответила:

— Это я, Виллибхиттур! Забудь этот полный грязи и греха мир, подобный черному шелку, равнодушному ко всем краскам жизни! Поднимись, найди силы в своей любви к богу! Одно чарующее мгновение жизни лучше многих веков мрака…

Собрав последние силы, поэт приподнялся и сел.

— Весь мир полон шума и грома, пламя ужасных насилий лижет своими языками всю вселенную! Взгляни, жизнь — это борьба… Во тьме жизни и смерти человек блуждает подобно светлячку. Вокруг нависают густые тучи, грохочет молния… Идем, Чандра! Я не могу заснуть среди мертвых. Я хочу видеть живых и сильных людей!..

Чандра помогла ему подняться, они медленно пошли по залитой кровью улице.

— Чандра! — взволнованно воскликнул поэт, рассматривая павших бойцов. — Они обрели бессмертие!

— Это обман, поэт! Не останавливайся перед мертвыми и бессильными, иди вперед! Ведь мы — живые! Мы не можем быть с теми, кто уже постучался в двери смерти…

Пробивался слабый свет утренней зари. Колокола умолкли. Поэт и Чандра брели по улицам великого города, среди крови и трупов.

Неожиданно раздался окрик:

— Кто идет? Стой!

Оба взглянули друг на друга.

— Солдаты! Они не дадут нам уйти, Чандра!

— Ты полководец! Даже сейчас ты полководец, Виллибхиттур! Почему же твой голос звучит испуганно? Сердце твое дрожит?

— Я устал, Чандра!

— Виллибхиттур! Нас сейчас схватят. Это низкие люди! Они бесчестят женщин! — Глаза Чандры пылали. Она вся дрожала от ярости. — Но им не удастся схватить меня!

Солдаты были уже близко. Поэту они показались огромного роста. Сердце в нем окаменело: он знал — смерть близка. Вдруг он схватил Чандру за руку, он был обязан защитить женщину, хотя у него уже не хватало сил для этого.

— Оставь меня, Чандра! Беги!

— Нет, полководец!

Солдаты окружили их. В руке Чандры блеснул кинжал, в то же мгновение она упала на землю, обливаясь кровью.

— Сумасшедшая! — сказал одни из солдат.

Поэт опустился рядом.

— Чандра!

— Виллибхиттур! — с трудом ответила она.

— Виллибхиттур! — злорадно закричали солдаты. — Ты еще жив?

Солдат схватил поэта за плечи и потряс. Поэт печально сказал:

— Она умирает…

— Ну и пусть! Разве ты можешь помешать этому?

— Солдат! — сказала Чандра. — Это полководец! Он выше твоего государя… Он — поэт…

Она не договорила. Голова ее безжизненно поникла.

— И ты ушла, Чандра!..

Солдаты тут же схватили поэта и повели. Они не дали ему побыть с Чандрой в ее последний час. Они спешили получить награду…

Повеял свежий утренний ветерок. Пробились первые солнечные лучи. Задумчиво сидела Вени на своем драгоценном ложе, держа в руках голову Нилуфар. Перед ее затуманенным взором один за другим проходили дни прошлой жизни. Что же произошло в ту ночь, когда к ней приходила египтянка? Ей трудно было вспомнить… Эта прекрасная голова… Кровь на ней уже запеклась…

Вошел государь.

— Деви! Что у тебя в руках?

Вени смешалась, не зная, что ответить. Бережно опустив голову Нилуфар на ложе, она поднялась и поклоном приветствовала своего повелителя.

— Госпожа жаждет новых наслаждений? — Он засмеялся.

Вени содрогнулась. Наслаждение! Неужели ее душа нуждалась сейчас в наслаждениях? В горле вдруг пересохло. Она почувствовала страшную жажду. Лицо побледнело. Манибандх смотрел на танцовщицу удивленно и подозрительно.

Рабыня обернула мертвую голову египтянки куском ткани и унесла из покоев. Вени принялась разливать вино по чашам. Одну из них она протянула Манибандху.

— Деви! Сегодня первый день нашего царствования! Наступила великая радость!

Вени глоток за глотком выпила свое вино и вновь наполнила чашу. Она вдруг вспомнила день, когда правитель Киката вознамерился насильно овладеть ею… Никто не вступился за нее тогда, она сама потеряла мужество. Только Виллибхиттур защитил ее!..

— Предводитель мятежников схвачен живым… — как сквозь сон донеслись до нее слова Манибандха.

— О ком вы говорите, государь?..

— Ты знаешь этого человека, деви…

Вени опустошила чашу. И снова наполнила ее вином. Потом тихонько засмеялась. Ей не хотелось ни говорить, ни думать…

— Это он так разъярил этих скотов…

Вени сделала несколько глотков.

— Кто он? Тот сумасшедший? Вишваджит?

— Нет, Вени! Вишваджит просто безумец. Он и теперь будет свободно бродить по городу как живое доказательство мощи нашего царства!

Манибандх засмеялся. Вени тоже разразилась бессмысленным смехом и снова наполнила чашу.

— Чему ты радуешься? — спросил Манибандх, взяв танцовщицу за руку.

— Ведь мы победили, Манибандх!.. — весело ответила Вени. — Но почему ты не скажешь, кто этот мятежник?

Манибандх пристально посмотрел ей в глаза.

— Ты не догадываешься?

— Нет!

— Виллибхиттур!

Она снова расхохоталась. За дворцовыми окнами раздавались приветственные кличи: солдаты славили своего владыку.

Глава двадцать четвертая

От почерневших развалин домов еще поднимались дымки. Придавленные обломками, стонали раненые; всюду виднелись трупы убитых — обезглавленные, с отрубленными руками и ногами; у некоторых в груди торчало копье. Качались среди руин трупы повешенных детей.

Но на базарах уже шла оживленная торговля. Иноземные купцы, довольные восстановленным порядком, выставили в лавках самые дорогие и разнообразные товары.

На перекрестке двух главных улиц Мохенджо-Даро, образующих широкую площадь, убирали убитых. Их бросали на повозки и увозили за пределы города. Рабы полили мостовую водой и принесли гирлянды цветов. Посредине площади, напротив древнего каменного помоста возвели деревянный эшафот. Над триумфальными арками колыхались стяги.

Толпы солдат в новых светлых одеждах бродили по городу, останавливаясь у винных лавок. Их увеселяли полунагие танцовщицы. Упоенные победой, солдаты забрасывали плясуний цветами.

Когда наступил знойный полдень, толпы горожан начали стекаться к месту казни. Кровь в жилах людей уже остыла, они сами удивлялись дерзости, с которой еще недавно сражались против солдат высокочтимого. Испуганные, присмиревшие, они молча заполняли площадь. Временами передние ряды, теснимые сзади, слишком близко подходили к помосту. Тогда военачальник кричал: «Назад! Назад!» Солдаты с дубинками в руках набрасывались на людей, осыпая их градом ударов, но никто не смел возразить. Горожане молча пятились назад. Они напоминали стадо овец. А можно ли обходиться иначе с бессловесной скотиной? Лица горожан были бледны и худы. Они страдали от голода, но пищи негде было взять. Отныне они стали послушными игрушками в руках хозяина.