Похороны чародея - Ким Хантер

— Но вы могли запросто прийти и забрать любую. У вас же целая армия.

— Не важно. У меня и деньги есть.

Просто прихоть. Заплатить, взять — для богатых принцев все едино. Поступить по настроению, лишь бы не утруждаться.

— И все же вы упомянули о цене?

Принц мило улыбнулся Солдату.

— А, ты об этом… Если хочешь забрать жену, я, может быть, соглашусь ее продать тебе, чтобы вернуть свои деньги, — разумеется, с небольшим процентом. Ведь я ее многому научил. Вот закончу воспитание, и из нее получится неплохая кухонная девчонка. Парочка своевременных ударов клюкой — и она, возможно, станет сносной горничной. Правда, в том, что касается постели, она на редкость глупа. Прошлой ночью я велел ей согреть мое ложе, справедливо полагая, что она заберется ко мне под одеяло. И что? Эта простушка накидала на железную сковороду горячих углей и засунула ее под одеяло. Как вам это нравится? Естественно, через какое-то время угли остыли. Мне пришлось затянуть под одеяло ее, чтобы защитить свои бедные косточки от морозного ночного воздуха.

Женщины прекрасно умеют сохранять тепло, знаешь ли. В этом смысле они незаменимы. В остальном проку от них никакого. Что же касается сохранения тепла, полагаю, эта особенность объясняется их склонностью наращивать жир. Когда прикасаешься к женщине, что я и делал время от времени, ощущаешь мягкий, пухлый слой, которым покрыты кости. Вот поэтому они так хорошо согревают постели.

— Я вижу, у вас пытливый ум, как у моего друга, что скачет позади.

— Да, я и сам горжусь своей неиссякаемой жаждой познания.

— Вы ведь… вы не воспользовались тем фактом, что она женщина, чтобы удовлетворить свои плотские потребности?

Рука Солдата непроизвольно потянулась к рукояти меча. Принц сморщил нос.

— Фу, только посмотри на нее. Ляжки жирные. Грязнуля. Пахнет как свинья. — Принца передернуло. — Одно дело — велеть неряшливой служанке согреть твою постель, и совсем другое — вставить свой меч в ее ножны. Если бы ее отмыть… только все равно она ведь совсем старуха. Думаешь, что из-за своей красоты я должен постоянно иметь женщин? Ну так вот, ты ошибаешься. Я в состоянии при необходимости воздерживаться. Знавал я кое-кого из монахов, которым воздержание давалось гораздо труднее. Ну, возьмем, к примеру, ту простушку, что с тобой путешествует. Чиста как горная река, только туда тоже не особо тянет нырнуть. Она глупа. Обычная пустышка.

— О, тут вы совершенно правы. Такому интеллектуальному мужчине, как вы, принц Паладан, нужна женщина равного ума.

— Опять ошибаешься. Женщина никогда не сравнится с мужчиной по уму. Все ее мысли только о безделушках, ярких тряпках и кружевах. Сплошная вышивка да мишура. Хотя неглупых женщин отыскать все-таки можно. Кому знать, как не мне. Правда, на свете их раз-два и обчелся. Редко попадаются.

Довольный, что над его женой не было совершено насилия, Солдат потихоньку отстал. Проезжая мимо Лайаны, он коснулся ее волос. Сердце сжалось от невыносимой муки. Лайана поняла голову, обратив на него грязное лицо, которое показалось ему милей самой прекрасной картины. Ему хотелось заключить ее в свои объятия, сказать, что все будет хорошо, обрадовать ее. Но Солдат прекрасно понимал, что сейчас он для нее чужой. От этого делалось еще больнее. Как вернуть память ей, если он не может вернуть память себе?

Теперь их связывало нечто большее: они оба не знали, кем являются. Во всем этом заключалась некая ирония; Солдат, может, и рассмеялся бы, если бы не было так горько.

— Мило поболтали? — спросил Голгат, нагнав Солдата.

— Информативно. Теперь мне гораздо легче.

Лунна тут же не преминула спросить:

— Принц что-нибудь говорил обо мне?

— Ни слова.

Она надулась.

— Но ведь хоть что-то он должен был сказать?

— Ах да, он назвал тебя простушкой.

Ее лицо прояснилось.

— Видишь! Значит, он обо мне все-таки думает.

Мужчины переглянулись и недоуменно подняли брови.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Солдат терпел общество принца Паладана до самого Сизада, где по-прежнему стоял лагерь офирийского султана, ожидающего новостей о похищенной женушке. Солдат с Голгатом везли Лунну, которая пользовалась своей лебяжьей шейкой по ее прямому назначению. Она изгибала эту часть тела под немыслимым углом, стараясь углядеть постепенно скрывающегося за хребтом дюны принца. Когда принц исчез из поля зрения и путники стали спускаться к раскинувшемуся внизу оазису, Лунна вернула шею в исходное положение и зарыдала.

Мужчинам было жаль девушку. Они совсем недавно сами испытали то, что сейчас чувствовала красавица. Впрочем, друзья прекрасно понимали, что скоро у нее все пройдет. По приблизительным подсчетам Солдата, через пару недель Лунна уже и не вспомнит о златокудром принце с характером жабовидной ящерицы и душой слизня.

Муж Лунны давно прослышал об освобождении возлюбленной и ожидал ее возвращения, сидя на паланкине, крепящемся на спине латунного слона. При приближении красавицы султан потянул за рычаг специального, спрятанного внутри слона духового инструмента, и слон воздел к небу хобот, оглушительным ревом возвещая радость султана. Нестройным хором откликнулись горны его армии. Затем, приведя в движение соответствующие механизмы чудесной машины, пышнотелый султан заставил слона опуститься на колени и мигом очутился на земле, готовый принять свою божественную супругу в распростертые объятия.

Лунна Лебяжья Шейка приблизилась к мужу и склонилась перед ним на колени, что было очень мудро с ее стороны, поскольку она была на целую голову выше султана, облаченного в широкие панталоны, выдающийся на животе балахон и широкие золотые сандалии. Лунна опустила голову, посмотрела на его маленькие жирные пальцы и пухлые стопы и разразилась потоком слез.

— Ах, дражайшая моя, — сказал султан, приподнимая рукой ее подбородок, так что теперь она видела его круглое лицо, увенчанное огромным тюрбаном, — не нужно слезы лить. Ты теперь в безопасности. Со своим любимым-прелюбимым муженьком. Давай-ка лучше поедем в Ксиллиоп на моем милом-премилом слонике и подберем тебе золотистого-презолотистого верблюдика, чтобы у слоника была пара.

Ее голова, которая по-прежнему покоилась в руке султана, обернулась назад, поглядела куда-то вдаль, и Лунна снова разрыдалась, захлебываясь от слез.

— Я хочу в Ксиксифар.

— Нет, нет, прелесть моя, — снисходительно заулыбался султан, — не в Ксиксифар. Надо говорить «Ксил-ли-оп».

Она обернулась к нему с горящими злобой глазами и прорычала:

— Я хочу в Ксиксифар, а не в Ксиллиоп, понятно тебе, жирная обезьяна?!

Радость султана разбилась как стекло. Он вгляделся в лицо Лунны. Что-то страшное произошло с его дорогой, милой супругой, что-то такое, отчего она перестала быть божественным созданием.