За годом год - Владимир Карпов

— Я вас слушаю!

— Вы найдете для меня свободный часик?

— А как же! Пожалуйста, — услужливо сказал Шурупов и поднял на лоб очки.

— Вы, возможно, спросите сперва, зачем мне этот час понадобился?

— Если не секрет.

— Поедем исправлять ошибки.

— Какие? — сделал удивленное выражение Шурупов и, опустив очки на нос, взглянул на сотрудников, рассчитывая, что шеф воздержится от дальнейшего разговора.

Василий Петрович застегнул пальто на все пуговицы и стал надевать кожаные перчатки.

— Кажется, формальный подход к делу, — громко сказал он. — Однако посмотрим…

"Москвич" остановился в узенькой улочке, какой, сдавалось, и не могло быть в городе. Улочка тонула в снегу и выглядела заброшенной. На снежной целине не было следов ни от машин, ни от саней. Только вдоль заборов и редких домиков вилась извилистая тропинка. Снег шапками лежал на заборах, на воротах, свисал, как со сказочных избушек, с крыш домов.

— Здесь, — сказал Шурупов и, выйдя из машины, направился к большому заснеженному саду, отгороженному от улицы частоколом.

Сад, как и все вокруг, стоял завороженный. Покрытые инеем яблони, увязшие в снегу по колено, были словно в белом весеннем цвету.

— Десять соток, — приготовил карандаш и блокнот Шурупов, — принадлежат инвалиду. Но для города это много и вполне можно обрезать.

— Где у вас еще?..

— Тут, недалеко.

По тропинке они молча двинулись в другой конец улицы. Отсюда была видна железная дорога, за ней лента шоссе и новый поселок — желтые игрушечные домики. Еще дальше — поле и синий лес. Гордо пыхтя паром, промчался поезд. Из окон вагонов смотрели любопытные пассажиры.

— Видите? — взволнованно показал Василий Петрович. — Смотрят! На кого? Думаете, на нас с вами? Вряд ли. Вы мне вот сейчас скажите: неужели мы решили уничтожить эту прелесть?

— Будто вы не знаете, Василий Петрович!

Из ближайшего дома вышла старушка в валенках, полушубке и большом суконном платке. Вероятно, она догадалась, кто это, ибо сразу подошла и, вздыхая, стала объяснять: коль уж так, то согласна, пускай половину ее сада отрежут под усадьбу племянника.

— А яблони? — жалея ее, насупился Василий Петрович.

Старушка вытерла слезу, набежавшую на правый глаз, и вздохнула.

— Может быть, Василий Петрович, мы решим это камерально? — с несвойственной ему настойчивостью вмешался в разговор Шурупов.

— Почему камерально? Разве не ясно?.. А если понадобится, запроектируем здесь такое, что будет тешить не меньше, чем этот сад…

С чувством обиды на себя вошел Василий Петрович во двор Урбановичей. Проходя по ночным улицам и поглядывая на манящие светлые окна домов, он часто думал, что за каждым из них своя судьба, свои заботы, свой уют. Но мало где так проявлялся характер хозяев, как тут, во дворе Урбановичей. Старательно досмотренный дом, недавно покрашен в салатный колер. На окнах — цветы. У дома — палисадник — запорошенные снегом кусты крыжовника и две рябины, сиротливые и печальные. К крыльцу и маленькому сараю расчищены тропинки. У сарая сажень по-хозяйски уложенных дров, самодельный верстак и новая пристройка с железным баком наверху — душ. А дальше — молодой в инее сад. Уют здесь только рождался. Простой, нехитрый. Несчастливому в семейной жизни и потому часто одинокому, Василию Петровичу все это вдруг показалось таким нужным и привлекательным, что глаза его стали влажными. Неожиданно понравился и сам домик — аккуратный, с высокой острой крышей. Увитый диким виноградом, обсаженный деревьями, он мог бы украсить любую зеленую улицу. Возможно, только вместо сеней следовало бы построить веранду, немного расширить окна и иначе спланировать двор. Архитектура таких домиков, как ни странно, почти не разрабатывается. Памятники монументальной национальной архитектуры погибли. Но дате в строительстве деревянных домов есть богатые традиции. Почему бы не использовать их?

Стало ясно, зачем ехал сюда. Не осматривать сад, по успокаивать Алексея. Нет! Ему необходимо было побывать у Урбановичей. Он знал, что, невзирая ни на что, как когда-то у Прибытковых, обязательно нечто глубже осознает здесь и убедится в чем-то очень нужном. И, кажется, он не ошибся…

На крыльце их встретила Зося. Крикнув на Пальму, высунувшуюся из будки, она пригласила Юркевича и Шурупова зайти в дом, Василий Петрович давно не видел Зосю, но почти не заметил в ней особых перемен, Посолиднело лицо, фигура, более спокойным стал взгляд милых, чуть раскосых глаз. Время берегло ее, и она, оставаясь такой, какой была раньше, только ярче расцвела. Сунув руки под фартук, Зося обождала, пока гости входили в сени, и потом зашла вслед за ними.

Алексей в кухне, стоя на одном колене, глиной замазывал щели в плите.

— Ну что, резать пожаловали? — колко спросил он, расправил плечи и начал мыть руки, поливая над газом сам себе из кружки. Ссориться с чужими людьми в своем доме было не с руки, но других слов у него пока не находилось.

Помогла Зося.

— Проходите, — пригласила она и с независимым видом прошла в столовую. Там встала возле печи, прислонившись к ней спиной, и опять спрятала руки под фартук. И тогда сделалось заметно, что фартук завязай на ней немного выше, чем надо, и руки Зося держала под ним не так себе.

Это почему-то вызвало в памяти Валю.

Внимательный взгляд ее серых глаз уже как бы преследовал Василия Петровича. Он иногда даже оглядывался, ожидая, что увидит Валю, и часто принимал за нее других. Недавно, будучи в Москве, он оказался у Манежа и смотрел на голубей. Голуби доверчиво бегали по снегу и подбирали брошенные им кусочки хлеба, мирясь с наглостью воробьев, которые нет-нет да и выхватывали у них из-под самого клюва добычу. И вдруг Василий Петрович увидел на снегу рядом со своей тенью тень девушки. Увидел и долго стоял, прежде чем посмел взглянуть на соседку…

Ему и сейчас показалось, что где-то, о соседней комнате, непременно находится Валя. Спряталась и следит за тем, что происходит здесь. Он даже огляделся. "Нет, нет, — подумал он, — пора кончать и с этим…"

Чтобы смягчить грубость мужа, Зося сказала:

— Сегодня мы в школе, Василий Петрович, выдвинули вашу кандидатуру в горсовет. Будете нашим депутатом.

— Ежели не забаллотируют, — откликнулся из кухни Алексей.

— Благодарю, — склонил перед Зосей голову Василий Петрович и, хотя уже знал об этом, — поздравил по телефону Зимчук — заново пережил радость.

— Его тоже строители в райсовет выдвигают, — кивнула Зося в сторону кухни.

— Поздравляю.

— Тоже рано, — опять отозвался Алексей и вошел в столовую. — А ежели и выберут, то, может, не до поздравлений будет. Я, например, о садах обратно думаю. Их не только зничтожать, а загодя растить надобно. Чтобы сад уже цвел, пока дом строят.

То, что сказала Зося, а потом и Алексей, запало в душу. И хотя их слова были разные, они приближали Зосю и Алексея к Василию Петровичу, связывали общими делами и заботами.

— Мы, Урбанович, вырубать сады, наверно, и не будем, — примирительно сказал он. — Только и вам теперь придется думать не об одном себе…

Шурупов, все время стоявший за спиной, откашлялся в кулак, сделал шаг вперед и приглушенным голосом сказал:

— Это невозможно, Василий Петрович. Во многих случаях новые участки уже оформлены.

Василий Петрович удивленно взглянул на него, будто только сейчас вспомнил, что тот здесь.

— И все-таки ничего не попишешь. Решать градостроительные проблемы за счет кого-то — не лучший выход. Кстати, вот вам и определение того, о чем вы спрашивали. Чувствуете, Федор Иванович, что за криминал?

— Недовольные будут всегда…

— Да снимите вы пальто, пожалуйста, — попросила Зося, глазами говоря мужу, что и ему неприлично молчать.

— А может, и самом деле разденетесь, — предложил Алексей, помедлив.

Надо было ехать — ожидали дела, но уходить не хотелось.

— А что если, действительно, посидеть немного? — расстегивая пальто, спросил Василий Петрович у Шурупова.

Но тот замялся, держа под мышкой тапку, и Василий Петрович так и не понял, что это значило, — протест, неуважение к хозяевам или покорность перед начальством.

Они встретились по время перерыва на предвыборном собрании. Василий Петрович всего третий раз в жизни вот так рассказывал о себе — когда принимали в комсомол, потом в партию и вот теперь, — и поэтому сошел со сцены взволнованным.

Агитпункт находился в школе, и собрание проводили в небольшом актовом зале. Сцена была украшена лозунгами и разноцветными флажками. На стенах висели портреты писателей, ученых. От углов к люстре тоже тянулись гирлянды флажков. Все это настраивало на определенный лад и сказывалось на отношениях между присутствующими.