Мандаринка на Новый Год (СИ) - Волкова Дарья

— … и Леночка, — наконец-то решается прикоснуться к маленькой щеке. В пальце покалывает — кожица под ним невообразимо мягкая.

— Леночка? — усмехается Дарья. — А мне Люба сказала, что она еще не придумала имя дочке…

— Ну… — смущенно улыбается свежеиспеченный папаша, — ну, я…

— Вот все вы такие! — ответно смеется Дарья. — Мы девять месяцев ребенка под сердцем носим, рожаем его в муках, а вы потом заявляете: «У меня Машка родилась! А вот и моя Катенька!». Где справедливость, Коля, где, я тебя спрашиваю?

— Ну… хм… Маше… и Кате… очень подходят их имена. Я не представляю, чтобы Машку или Катьку звали бы по-другому. По-моему, дядь Дима очень хорошие имена выбрал.

— Хорошие. Но не в этом же дело, а в принципе!

— Ну, она же Леночка… — Ник всматривается в лицо новорожденной дочери. — Она Леночка, это видно сразу.

Дарья подходит ближе.

— Леночка… Елена Николаевна Самойлова. Будущая Елена Прекрасная. Наверное, ты прав. Знаешь… — женщина переводит взгляд в окно, на медленно падающий снег. — А ведь, кажется, совсем недавно… Вот так же напротив меня стоял Глеб. С тобой на руках. А теперь ты уже сам отец. Как летит время. Как же оно летит… В такие моменты я особенно остро чувствую, сколько мне лет.

— Э, нет! Я знаю, к чему это! Не думайте даже!

— О чем?

— Знаю я этот тон, этот взгляд, эти слова. Батя тоже иногда эту пластинку заводит. «Я уже старый, мне надо на покой». Нет уж, дудки! Работать, Дарья Александровна, работать! Пахать!

— Молод ты меня поучать.

— В самый раз. Нечего глупости говорить. Мы еще к вам годика через четыре за второй принцессой придем.

— Храбрый какой. Люба там требовала с меня, чтобы я ей все, что можно, зашила, и что она больше на такое не подпишется.

— Чего?! — от отцовского крика Леночка протестующее пискнула, и Ник совершенно выверенными движениями начал покачивать дитя.

— А чего ты хочешь, у Любушки стресс.

— Ну… это она… погорячилась…

— Факт, — усмехается Дарья. — Ладно, иди, утешь свою бесценную, а мы пока с Еленой Николаевной нанесем визит к ее тезке — доктору-неонатологу Елене Валерьевне.

— Какие-то проблемы?

— Это стандартная процедура, папаша-параноик. Отдай мне ребенка и иди к жене.

— Как ты?

— Чуть не умерла, — Любин голос звучит слабо. — Это ужасно больно. Но я справилась.

— Да. Ты справилась. Ты у меня умница.

— Ник, ты ее видел?

— Да.

— Она красавица, правда?

— Красавица, правда. Леночка вся в тебя.

— Леночка? — Люба округляет и без того огромные глаза — синие, с голубоватыми тенями от усталости под ними. — Леночка?! Сволочь ты, Самойлов!

— Тебе не нравится имя? — виновато.

Она смотрит на него какое-то время. А потом вдруг улыбается.

— Знаешь, она и в самом деле — Леночка. Ей… ей подходит это имя. Но вторую дочь точно буду называть я!

— Да? Хм… а мне тут сказали, что ты… больше не хочешь…

— Я передумала, — на бледных щеках появляется слабый румянец. — И вообще, может, все-таки, сына?

— Там видно будет, — Ник улыбается, притягивает ее руку к губам, целует тонкие пальчики. — Спасибо тебе.

Елена Николаевна, только что покормленная, сытая и довольная, лежит в кроватке, с любопытством разглядывая диво дивное — собственные ручки. У Любы есть полчаса или минут сорок свободного времени, пока ребенок занят сам собой. Можно сходить в душ. Или помыть посуду. Или просто прилечь и… Тренькает звонок. Муж с работы пришел.

А это оказался не муж, а любимая свекровь.

— Юлия Юрьевна, вот это сюрприз! Здравствуйте, проходите.

— Здравствуй, хорошая моя. Вот, это вам, только не бери в руки, тяжелый пакет, я сама унесу на кухню.

— А что это?

— Да это мы с отцом пару вечеров посидели на кухне, вареников вам налепили домашних.

— Ой, ну зачем? Не надо, я бы и сама…

— Люба! — Юлия пытается быть строгой. — Ерунду в голову не бери. Это не тебе в упрек — будто ты готовить не умеешь. Но я же женщина, понимаю, что у тебя сейчас со временем непросто. Зачем вам магазинным травиться, если есть домашнее? Особенно тебе — тебе надо только самое качественное кушать, не только себя кормишь — ребенка тоже. Где моя принцесса?

— В кроватке, только что поела.

— Сейчас вареники уберу в морозильник, руки помою и пойду целовать внучку. Смотри, вот эти с творогом, эти с картошкой, эти с грибами и капустой, а вот тут немножко — Коле, с вишней. Тебе пока с вишней нельзя.

— Я помню, — со вздохом.

— Слушай, а если Леночка только покушала… Там такая погода замечательная — тепло, ветра нет. Давай-ка, собери нас погулять? А сама ложись спать.

Едва Леночка затихла, устав от демонстрации всей степени своего недовольства надеванием шапки и завязыванием тесемок под подбородком, снова подал голос дверной звонок.

— А это Коля, наверное? Отлично, поможет нам коляску вынести. Ну, все, Елена Николаевна, хватит скандалить, пойдем гулять.

— Ник, суп на плите, курица в духовке, а я быстренько в душ, а то с утра никак не получается.

— Хорошо.

А после она подошла нерешительно к мужу, положила руку на плечо. Он притянул ее руку к губам.

— Ник… Ленке послезавтра уже два месяца.

— Угу. Совсем большая девица.

— Я к тому, что уже можно, наверное…

Он молчит какое-то время, потом встает. Отводит мокрую прядь от ее лица, заправляет за ухо.

— Можно, но… Люб, ты, правда, лучше поспи сейчас. Устала же, не высыпаешься.

— Я так и думала, — у нее вдруг начинает дрожать подбородок. — Я перестал тебя привлекать. Конечно, у меня уже не та фигура. Не такой живот. Грудь просто огромная. И вообще…

— Любава, ты несешь чушь.

— У меня муж четыре месяца без секса! И ему не нужно от меня ничего!

— Люб, я буду терпеть столько, сколько нужно. Я все понимаю и…

— Я не хочу терпеть! И я не понимаю! Нет, вру, понимаю! Ты просто не хочешь меня. Ты меня больше не любишь…